– Вы француженка? – поинтересовалась Мелани.

– Мой муж француз, а я жила в Буэнос-Айресе до замужества, – объяснила мадам де Таннери.

– Тереза самая настоящая аргентинка, Мелани. Ее род один из самых древних в стране.

– И не такая уж я настоящая аргентинка, Зу-Зу. Моя мама наполовину шотландка, – протестовала Тереза.

– Пожалуйста, совсем не обязательно говорить на английском ради меня, – сказала Мелани. – Que hermoso vestido tenes, Zou-Zou,[13] – добавила она, показывая свое знание испанского.

– О, это… – произнесла Зу-Зу, не удостоив свое парижское платье даже быстрым взглядом. – Благодарю вас, но это старое платье. – Она качнула своей белокурой головкой, и браслет с изумрудами скользнул вниз по ее худой изящной руке. – Ваш испанский изумителен, Мелани, – добавила она, – но в значении слова „красивый" в данном случае лучше употребить слово „lindo" или „bonito" вместо „hermoso".

– Раньше Диего всегда исправлял меня, когда я говорила „esposo",[14] – сказала Мелани. – Несомненно, он мой „marido".[15] Он говорит, что только невоспитанные люди говорят „mi esposo" в значении „мой муж", и он дал мне длинный список того, как надо и не надо говорить. Я все еще никак не запомню его весь.

– Это все очень глупо, – согласилась Тереза.

Они болтали о трудностях изучения неуловимых оттенков значения различных языков, когда Мелани заметила Диего, ищущего ее взглядом в этом огромном зале.

– Я думаю, Диего собирается идти домой. Он летит в Майами завтра утром, – сказала она.

На прощание женщины обменялись легкими поцелуями. И только Мелани отошла на пару шагов, как услышала спокойный голос Терезы.

– Она очень мила, – говорила мадам де Таннери Зу-Зу, – но она чересчур беспокоится о том, чтобы правильно говорить. Все, что ей нужно, так это слушать своего свекра, и тогда она будет знать, как не надо говорить.


– Твой отец родился в Буэнос-Айресе? – спросила Мелани Диего, когда они ехали домой.

– Нет. Он приехал из Сальты. Это провинция на севере. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что… – Мелани не могла сказать почему, этим она обнаружила бы слишком явное любопытство, зародившиеся сомнения по поводу родословной своего свекра.

– Потому что я заметила, его произношение отличается от произношения твоей матери, – в итоге произнесла она.

– Ты неплохо чувствуешь испанский, – с оттенком одобрения ответил Диего. – Мама также приехала из Сальты, но она говорит с буэнос-айресским акцентом, потому что училась здесь. Ее матерью была Тита де ла Форсе, принадлежащая к одной из старинных семей в Санте. Я показывал тебе дом Саймона де ла Форсе недалеко от нас. Он был сводным братом Титы. Саймон был самым богатым мужчиной в Аргентине. Он умер в свою брачную ночь, и его жена Эрианн унаследовала все его состояние. Некоторое время Тита и ее сестра хотели затеять судебный процесс и отобрать у нее все наследство, они были уверены, что она убила мужа, чтобы заполучить его деньги, но у них не оказалось настоящих доказательств. Сейчас Эрианн живет за границей. Она невероятно красива, и, несомненно, у нее достаточно любовников. Саймон женился на ней после того, как его первая жена умерла от укуса змеи. Эрианн была в их имении, в Сальте… – продолжал Диего, и Мелани удивилась тому, как он легко ушел от вопроса, рассказывая в подробностях о женах его дяди, хотя исходной точкой их разговора был его собственный отец.

– Расскажи мне о семье своего отца, – наконец перебила она его.

– Мой отец был единственным ребенком в семье, а мои дедушка и бабушка умерли до того, как я родился, поэтому я ничего не могу рассказать тебе о них. Вернемся к Эрианн…

История семьи Сантосов была богата различными событиями и подчас неправдоподобными легендами, но история самого Амилькара была, на удивление, самой короткой из всех.


Диего вышел из ванной, вытирая полотенцем волосы, другое полотенце было обернуто вокруг талии. Мелани уже лежала в постели и читала „Ла Насьон" с карандашом в руне, делая соответствующие пометки на страницах; открытый словарь лежал около нее.

– Тебе не обязательно всякий раз смотреть в словарь, спрашивай меня, – сказал Диего, подойдя к Мелани. Она улыбнулась и отложила газету.

– Я отмечаю дома, а не слова. Я уже немного говорю по-испански и думаю, что пришло время обзаводиться собственным домом. Твоя мама ничего не говорит, но я уверена, она не хотела бы, чтобы мы жили здесь всегда, – объяснила Мелани Диего. – У вас еще не было разговора об этом?

– Нет. И я уверен, не будет. – Диего перестал сушить волосы и сел около Мелани. – Это и наш дом, дорогая. Он принадлежит семье вот уже семьдесят лет, и однажды я унаследую его. Он будет домом наших детей. Так что нет никаких причин для переезда в другое место, – прибавил он.

У них действительно не было никаких веских причин уезжать из этого дома. В их личном распоряжении было несколько комнат: спальня, гардеробная, переоборудованная из бывшей комнаты Мелани, гостиная, кабинет Диего… Но все эти антикварные безделушки, мебель из дорогих пород дерева, занавески с бахромой, подобные тем, из которых Скарлетт О'Хара сшила себе платье, – все это напоминало Мелани номер Диего в „Сент-Регис", там было таи же великолепно, недоступно чопорно и чуждо, и Мелани угнетала мысль, что ей здесь ничего не принадлежит.

– Ты можешь переоборудовать наши комнаты, если хочешь, – сказал Диего, читая ее мысли. – Я уверен, мама не будет против.

– Глупости, – огрызнулась Мелани. – Мне надоело, что твоя мама решает вопросы, касающиеся только нас. Это дом, где ты ничего не можешь делать самостоятельно.

– Это не проблема, – тотчас ответил Диего, – мама даже не обратит внимания на такие мелочи, главное – согласованно решать более важные вопросы, и незачем ругаться из-за пустяков.

Даже если это правда, и Мария действительно не обратит никакого внимания, и Мелани изменит абсолютно каждую деталь, каждую мелочь, все останется по-прежнему. Диего видит этот дом своим, но для Мелани он никогда не будет ее или их домом. Это дом Марии и Амилькара, и она чувствует их присутствие все время, даже если их нет рядом.

– В конце концов, мы можем купить собственный дом, вопрос не в этом. Просто сейчас не время, Мелани, – продолжал спокойно объяснять Диего, – экономика скоро рухнет с треском, и тогда будет выгодно что-либо покупать. Вчера на вечере двое знакомых сказали мне, что собираются в Майами на этой неделе. Все переводят свои деньги за границу.

– Но ты всегда говорил, что у нас все в порядке, – протестовала Мелани.

– Нужно абсолютно не иметь мозгов, чтобы обсуждать свои проблемы со всеми. А у нас, как мне кажется, есть вещи посущественнее, чем дискуссия на тему экономических неурядиц, – прошептал Диего, отбрасывая в сторону полотенце.


…Диего опять нет дома. Он каждый месяц ездит в Нью-Йорк или в Майами, потому что все здесь сейчас вывозят свои деньги за границу. Диего любит летать, сам управляет самолетом, но всякий раз отказывается взять меня с собой. Он говорит, что ему и второму пилоту необходимо сосредоточить все свое внимание на полете, и ему вдвое трудней вести самолет, когда я нахожусь на борту рядом с ним, он опасается совершить ошибку и боится за мою жизнь. Дома же он не бывает несколько дней подряд. Иногда я понимаю, что очень соскучилась по Нью-Йорку и хочу повидать тебя. Но я, конечно, стараюсь привыкать к новому языку, новым людям, новым друзьям.

О, если бы ты видела этот дом! Он похож на один из тех, что стоят на Пятой авеню, комнаты подойдут и самой королеве Англии. Я ничего не делаю сама по дому: семь человек прислуги, шофер и три охранника. Здесь все нанимают себе охрану – у каждого есть друзья или родственники, которых похитили или едва не похитили. Говорят, что все в стране изменилось к лучшему с приходом к власти военных, однако телохранителей нанимают по-прежнему. К ним настолько привыкли что, абсолютно не смущаясь, могут в их присутствии рассуждать о самых интимных вопросах своей личной жизни или же их используют как доносчиков, улавливающих и запоминающих каждое слово. Я думала, что женщины будут более высокомерны, но на самом деле они при первой же встрече выложат тебе все о себе и своих знакомых, как своему психоаналитику, к которому они ходят слишком часто.

Страна прекрасна, но к ней трудно привыкнуть. Ты не поверишь, зимы здесь один к одному похожи на наши весны, особенно за городом. Когда вернется Диего, мы поедем на уик-энд. Он собирается открыть поло-клуб. Он хочет…


Мелани прервала предложение на середине и перевернула страницу. Она в первый раз писала Донне, с тех пор как вышла замуж, и исписала уже кипу листов. Она и Донна долгое время работали вместе, давали друг другу в долг деньги, если даже у самой оставалась лишь монета в десять центов, ездили в метро в час пик… А сейчас жизнь Мелани повернулась на сто восемьдесят градусов, а у Донны все по-прежнему, и по сравнению с подругой она, должно быть, чувствует себя ничтожной букашкой. „Какая же я глупая, писать ей такое письмо", – подумала Мелани. Скомкав исписанные листы и бросив их в корзинку для мусора, она достала чистые и начала писать заново, но уже совсем в ином стиле, более осторожно и осмотрительно. „Глупости", – пробормотала Мелани; она не должна писать Донне, соблюдая вежливую, но холодную манеру общения, приукрашивая или как-то изменяя рассказ о своей нынешней жизни. Может, попросить ее приехать сюда и остаться на некоторое время с ними… Нет. Их жизнь и так была сейчас слишком трудной. Мелани представила себе, в какой ужас пришла бы Мария, если бы увидела в своем доме Донну.

Мысль о свекрови заставила Мелани принять мудрое решение, и она в очередной раз скомкала незаконченное письмо. Мелани подозревала, что горничные о каждом ее шаге доносили своей хозяйке, а это еще больше усиливало неприязнь Мелани к Марии, которая не только сама была одаренной шпионкой, но находила себе помощников под крышей своего дома. Мгновение подумав обо всем этом, Мелани бросила испорченные листы в намин и разожгла огонь, который быстро охватил их ярким пламенем: затем подошла ближе к мраморному камину и разворошила пепел от так и не законченного письма.