Леди Конгрейл, разумеется, была против такого обращения с ее дочерью от первого брака, но что было толку от ее протестов, если у нее не хватало ни сил, ни мужества, чтобы их высказать? Она тоже была расстроена тем, что дочь потеряла свою привлекательность, но ее вздохи и стенания еще больше убеждали Магду в собственной неполноценности.

Впоследствии Магда прочно утвердилась в мысли, что вид ее отвратителен, и склонна была даже преувеличивать свое уродство. Она не могла смотреть на себя в зеркало без содрогания. Под взглядами других вся сжималась. Братья дразнили ее подранком, что тоже било по ее самолюбию. Однако они не относились к ней с такой злобой, как отец, и зачастую даже принимали ее сторону, когда он был особенно груб и невоздержан. Они таскали для нее со стола еду, потому что знали, что часто она остается голодной, — сэр Адам очень переживал, как бы она не выделилась чем-нибудь среди прислуги.

Удивительно, но несчастный случай не уничтожил в ней любви к лошадям и верховой езде. Теперь у нее почти не оставалось на это времени, но иногда, когда отчима не было дома, один из братьев устраивал для нее прогулку верхом. Тогда она тайком уезжала из дому и на воле предавалась любимому занятию. В эти, и только в эти моменты она бывала счастлива. Она словно бы родилась в седле вместе с ветром, обдувающим шрамы на лице, и с охотничьим азартом в крови. Она была самой Дианой, женщиной-охотницей, а не убогой падчерицей хозяина Уайлдмарша.

Тогда еще ее родители обменивались визитами с семейством Шафтли. Лорд Шафтли был одним из богатейших людей в Англии, поэтому сэр Адам лебезил перед свояком, как только мог. Уж перед ним он изображал самого нежного мужа и заботливого отца. Джейн слишком боялась мужа, чтобы решиться раскрыть сестре правду. Да и Магда оказалась не из тех, кто жалуется. Со стороны можно было подумать, что в этой семье все в порядке. Жизнь в замке Шафтли, который они изредка посещали, казалась Магде видением из другого мира. Это был мир, где жила ее кузина Доротея.

Магда боготворила сестру, — та всегда была неизменно добра к ней, — и рядом с кузиной чувствовала себя не такой ущербной. Доротея умела находить нужные слова, общаясь с сестрой, старалась ненавязчиво подчеркнуть их родство и сходство.

— Мы очень похожи, только ты потемнее, — говорила Доротея, — и рост у нас одинаковый, и фигуры похожи. А голоса так просто одинаковые. Мы с тобой прямо как родные сестры, кузина Магда.

— Увы, я совсем не такая, как ты, — печально, но без тени зависти отвечала Магда.

Она слишком любила Доротею, чтобы завидовать. И когда узнала, что Доротея обручена с молодым графом Морнбьюри, засыпала ее поздравительными письмами, в которых искренне желала любимой кузине счастья. Доротея не поскупилась на ответные послания и расписала в них своего жениха как самого прекрасного и обаятельного юношу на свете…

Внезапная и трагическая смерть Доротеи прямо в день ее свадьбы глубоко потрясла Магду. Она поехала вместе с родителями на похороны и долго проплакала в часовне, прощаясь с единственной и горячо любимой сестрой. Магда не понимала, как может исчезнуть с лица земли такая красота.

«Почему, почему не я, безобразная и жалкая? Почему именно она?» — с горечью спрашивала Магда у самой себя.

Убитого горем молодого графа она видела мельком всего один раз, но этого было достаточно, чтобы девичье сердце затрепетало при виде его искаженного страданием, но все же прекрасного лица. Она прониклась к нему глубоким сочувствием. Позже, когда Магда уже вернулась в Уайлдмарш, она часто вспоминала, как дядя прислал ее в библиотеку, чтобы развлечь Эсмонда беседой, и как он в ужасе сбежал, словно увидел привидение. Почему-то тогда ей не пришло в голову, что виной тому был ее голос и фигура, хотя она отлично знала, что сквозь вуаль все равно не разглядеть ее лица. После несчастного случая она почти всегда носила вуаль только ради того, чтобы не перехватывать сочувственных взглядов случайных прохожих.

Магда все чаще украшала свое одиночество мыслями об Эсмонде, как вдруг узнала о приключившемся с ним несчастье.

Это настолько ее поразило, что втайне от своей семьи она начала писать ему. Вот какова была история этих светлых, полных жизни посланий Эсмонду Морнбьюри.

Когда в Уайлдмарш пришло первое и единственное письмо от Эсмонда с выражением вежливой благодарности за участие, сэр Адам сразу же понял, что вздумала учинить его падчерица. Случилось так, что письмо попало к нему в руки раньше, чем Магда успела его прочитать. Как только сэр Адам ознакомился с его содержанием, он немедленно вызвал Магду к себе и потребовал объяснений. Она мрачно сказала ему, что не собирается перед ним оправдываться. Что с того, что она захотела послать слова утешения несчастному жениху ее безвременно ушедшей кузины?

В ответ на эти слова сэр Адам громогласно расхохотался.

— Ах слова утешения! Только мне этого не говори! Я-то знаю, что у тебя на уме! Вот ведь насмешила… Интересно, чем ты собралась его соблазнить, не своим ли уродством? — презрительно сказал он.

С этими словами он прямо на ее глазах порвал письмо Эсмонда, даже не дав ей прочесть его. Но тут уж в Магде проснулась доселе дремавшая вспыльчивость.

— Дьявол вас побери! — вскричала она, покрываясь пунцовыми пятнами. — Мое письмо!

Тогда он ударил ее, да так сильно, что она полетела на пол.

— Еще чего скажешь — твое письмо! Нет здесь ничего твоего! Или, может, ты возомнила, что соблазнишь графа Морнбьюри и он возьмет тебя в жены? — прогремел он и снова разразился своим издевательским смехом.

После этого Магда бросилась к себе наверх, в мансарду, и уж там дала волю слезам. Стыд и гнев разрывали ее и без того измученное сердце. Ведь на самом деле она и не мечтала ни о чем подобном! В этих письмах к несостоявшемуся жениху Доротеи она, может быть, искала утешения для себя самой…

Теперь все было кончено. Снова у нее отняли радость. Сколько она себя помнит, у нее всегда отнимали все красивое и любимое…

Но недолго ей довелось побыть наедине с собой и поплакать. Послышался требовательный голос Тамми:

— Магда! Магда! Иди к госпоже. Она зовет.

Магда вытерла слезы, пригладила растрепавшиеся волосы и надела свой белый домашний чепец. Муслин, из которого он был сшит, уже светился от многолетней стирки и глажки, Магде казалось, что еще немного, и чепец рассыплется, как старая бумага. Но денег на новый ей не давали. Коричневое платье выглядело тоже ужасно, а жакет так был просто мал ей, худые, как у девочки, руки торчали из рукавов. К счастью, в последнее время отчим освободил ее от грязной домашней работы, поэтому руки сохранили свою природную красоту. Белые, тонкие, безукоризненной формы, с ровными розовыми ногтями, они были настоящим украшением. Сейчас, зимой, их только слегка портили цыпки.

Зайдя в спальню матери, она невольно сморщила нос от жары и зловонной духоты. Леди Конгрейл не переносила холода. Когда она болела или собиралась вот-вот разродиться, ее злобный супруг все же разрешал топить камин, и тогда можно было дать волю своим прихотям. Магда знала, что несчастной осталось совсем немного до родов. Она лежала на широкой кровати с балдахином, и вид у нее был болезненный и понурый. С изможденного лица смотрели набрякшие, как у совы, глаза.

Обычно она посылала за Магдой, когда хотела за что-нибудь ее пожурить или напомнить о несделанных делах. Сегодня же мать приветливо протянула ей руку. Магда, которая не привыкла к таким изъявлениям нежности, молча приняла ее и тут же почувствовала, какая она горячая.

— У вас что — жар, мадам? — спросила она.

— Я умираю, Магда, — траурным тоном произнесла леди Конгрейл.

Магда принялась утешать ее:

— Да нет, что вы, мадам, вы поправитесь, я точно знаю. Может, я могу вам чем-нибудь помочь?..

Леди Конгрейл перебила ее:

— Лучше уж мне умереть до того, как родится ребенок… У меня дико болит голова, но твой отец не хочет звать доктора Крэбтри. Говорит, роды слишком дорого встанут.

У Магды вырвался смешок, в котором было столько горечи, что никто бы не поверил, что ей нет еще и семнадцати.

— Это он-то! Да он сам на прошлой неделе промотал в Лондоне чуть не целое состояние!

Леди Конгрейл с опаской оглянулась на дверь:

— Тс-с! Услышит такое — прибьет!

Но девушка только затянула потуже шнуровку и снова засмеялась.

— Не сомневаюсь, что он на многое способен, мама. Только вот бить он меня не посмеет. Он-то знает, что стоит ему меня тронуть, как я тут же вцеплюсь ему ногтями в лицо!

Леди Конгрейл в последний раз всхлипнула и утерла слезы, которые сбегали по ее длинному носу.

Эта глупая и слабовольная женщина совершенно не умела жить своим умом, она боялась пустить в ход даже те жалкие мозги, которые у нее были. Как бы она ни хотела сделать жизнь Магды лучше, все равно не знала, как это сделать. Иногда приходилось бороться с искушением написать сестре и попросить заступничества у графа Шафтли. Но всякий раз, стоило ей начать письмо, как от страха перо выпадало из рук и на этом все заканчивалось. За долгие годы жизни с Адамом Конгрейлом его жена привыкла к мысли, что он не совсем нормальный и поэтому находит удовольствие в том, чтобы мучить их всех.

— Ах, Магда, Магда… Что же с тобой будет, когда я умру?..

Она осеклась. В ту же секунду ее болезненно желтое лицо застыло от ужаса. Обе они услышали, как за дверью топают тяжелые ботинки. Леди Конгрейл приложила палец к губам. Магда встревоженно закивала и выпрямилась, заложив руки за спину. В комнату вошел сэр Адам.

Похоже, он пребывал в хорошем настроении. Крупный слюнявый рот распирала улыбка, узенькие глазки сияли. Как и положено владельцу поместья, он носил нарядный и теплый меховой воротник. В одной руке у него была трубка, а в другой — какая-то бумага. Это новое увлечение, табак, оказалось ему по душе.