Херман, одетый в шелковый китайский халат, сидел в глубоких кожаных креслах и курил сигару; драконы на халате изрыгали из пастей еще более красный, чем сам халат, совершенно уже невозможно горячий, словно бы в железоделательной печи, огонь, а посланцы Главбюро, капитан Васильев и помощник присяжного поверенного Мавродаки, стояли пред креслами на ковре.

– Il a parfaitement raison, messieurs, si les représentants de la commission viendra lors d’une réunion à l’université et annoncera sa décision sur le leader du Mouvement. Eh bien, vous savez? Et je suis très favorable aux élèves, je n’ai aucun doute. Ce sont mes souhaits.[89]

– Точно так.

– Ну, и за дело, гос… друзья мои, – Херман сделал некий помавающий жест рукою – дескать, все поняли и валите отсель.

Так что нынче на заседании в повестке дня стояло, как мы уже сообщили вам, несколько вопросов.

Во-первых, да-с, вопрос о лидере Движения, который, вопрос, тут же было предусмотрительно решено перенести в конец заседания. Во-вторых, вопрос о распределении мест, с которого решено было начать. В-третьих, вопрос о сообщениях и возможных совместных выступлениях с «Фабричным союзом», которого Председатель, фабричный кондитерской фабрики Серафим Храпунов, уже третий день ждал приглашения к разговору. Этот вопрос было решено обсудить, ежели останется время. В пункте «разное» предполагалось обсудить вдруг возникшие народные волнения на Петроградской стороне, могущие планомерному ходу революционных событий помешать, и сразу, еще до начала обсуждения, предложено было мосты на Неве к возможным выступлениям народа развести – не время еще для взятия императорской резиденции, поскольку сам Государь, проявляя неслыханную к Движению лояльность, высочайше допустил в столицу империи народных лидеров… Не время! И тут вот и понадобился инженер Красин, а Красин, извинившись, как раз и вышел из заседания вон. Кроме Красина, в мостах действительно никто в Главбюро ни хрена не понимал. Только что разве ездили всю жизнь по мостам в колясках.

Вышедший из дверей Красин, поговоривши со служителем, сделал было шаг обратно, в направлении к двери, но вдруг повернулся и шагнул прочь, по коридору на улицу. И вновь не удалось ему никуда двинуться – сзади крепко взяли Красина за локоть; Красин обернулся.

Пред ним стоял тощий жилистый старик с сильным, обросшим седою щетиной подбородком, с большим и тонким аристократическим носом над всклокоченными седыми усами; воспаленные глаза старика слезились, надетая на нем до пят рубаха была грязна. Старик стукнул разбитыми опорками, словно те были ботфортами со звенящими шпорами.

– Позвольте рекомендоваться вашему благородию! – четко произнес старик. – Артиллерии поручик князь Глеб Глебович Кушаков-Телепневский! – Старик улыбнулся кривой улыбкой, и из-за улыбки его на один-единственный краткий миг совершенно явственно возникло лицо Кати, Кати! Красин остолбенел. Действительно он тут после всего испытанного им сходит с ума, что ли, в доме умалишенных? А старик произнес:

– Будучи на пороге жизни вечной, ваша милость, имею сделать признание к вящей славе и процветанию государства Российского. Имею тайну раскрыть. Дозвольте говорить?

Тут же подскочил уже известный Красину санитар и цепко ухватил старика за воротник.

– Он не буйный, господин хороший, – отнесся санитар к Красину. – Не извольте беспокоиться. – Санитар размахнулся и со спины залепил старику оплеуху, голова старика качнулась и упала на подбородок. – Не буйный, изволите видеть, но иногда заговаривается. Инда бесперечь тайну какую раскрывает, кому ни попадя… – У! Сопля старая! – санитар вновь замахнулся, но не ударил. – А ничо, – он подхватил старика под мышки, поскольку ноги у того подогнулись, – в момент доташшым до палаты… То ись, в момент!.. А с вас, господин хороший, на поправку, то исть… Полагается поблагодарить, порядок такой, – санитар, как и давеча, протянул к Красину раскрытую ладонь.

– Сейчас, – сказал на это Красин, за последние два дня наладившийся быстро решать все вопросы, – сейчас. Повернись-ка, любезный, ликом своим ко мне, ежли просишь. Secundum facta sua retríbuam eis[90] – вдруг с-Дону-с-моря вспомнил Красин из латыни.

– Ась? – послушный санитар повернулся, и Красин уже со всем удобством, не боясь задеть старика, от души ударил кулаком санитара в зубы; ужасный раздался хруст, санитар рухнул на пол, вряд ли хотя пара зубов осталась у него во рту после этакого удара; и второй звук раздался сразу же – кегельный такой звук, с которым лысая санитарская голова ударила в железный пол. Ручка-то у Красина, мы вам уже говорили, ручка-то, значит, у Красина была дай Бог всякому. Красин успел подхватить старика.

Изо рта сумасшедшего сочилась слюна, глаз он не открывал, но дышал – тихонько, еле слышно. Прислушивающийся к старику Красин и не подумал, почему это он, Иван Красин, порядочный и вменяемый человек, который день только и делает, что бьет и убивает. Что такого с ним, с Иваном Красиным, произошло? И не посмотрел, а из-под виска и челюсти санитара тоже начала сочиться кровь, быстро образуя красное озерцо вокруг головы. Рядом останавливались люди, тихо переговариваясь – видимо, персонал или же больные, Красин уже ни на что более не желал реагировать.

– Глеб Глебович! – позвал он. – Ваше сиятельство! Вы слышите меня?

– С-лышу, – ясно отвечал старик, не открывая глаз.

– Вам надо выйти отсюда.

Тот закашлялся, и все никак не мог остановиться; вместе со слюною из стариковского рта начала тянуться тоненькая розовая струйка крови; он все кашлял, пока Красин не понял, что старик не кашляет, а смеется: – Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-хе-хе… Кхе-хе-хе… – смеется неостановимо, словно бы невесть какую веселую шутку выразил сейчас Красин: – Кхе-кхе… Кхе-кхе… Кхе-хе-хе… Кхе-хе-хе…

И действительно, скажем мы, смешно Красин высказался – «надо выйти отсюда». Хе-хе-хе-с. «Выйти отсюда». «Ну, выведи», – словно бы говорил своим кхеканьем старик.

Красин подхватил почти невесомое тело на руки и понес к выходу. Такие были глаза у Красина, что никто не решился его остановить.

3

Они нисколько не скрывались – так полицейская сирена в охранительном авто, спешащем на происшествие, бурaвит воздух, издали словно бы предупреждая нарушителя: остановись. Остановись. Так вот и они – четверо или даже пятеро, Цветков не разобрал – так вот и они шагали в берцах своих, стукая каблуками во всю ногу; топот, обгоняя людей, шел по коридору, как от стада слонов. Впрочем, с каким звуком стадо слонов идет по коридорам родного его цветковского института, Цветков, по правде сказать, никогда не слышал. Он и слонов-то видел, чтоб не соврать, а мы никогда не врём, слонов, вернее – одного слона Цветков видел тоже один-единственный раз – в детстве в зоопарке. И слон тогда никуда не шел, а понуро стоял в загоне и лениво шевелил хоботом гору сена на полу. Короткие обрезки бивней тускло мерцали грязным желтым светом биллиардных шаров.

Да, так, значит, не то, что кого-нибудь желая упредить о своем приближении, а просто в головах даже не держа, что надо бы не шуметь, ежли хочешь поймать потенциального злоумышленника, четверо или пятеро охранников, вразнобой топоча, с дежурным обходом шли по институту, и в топоте тонко-тонко слышалось еще словно бы клацкание маленьких подков – это впереди, проскальзывая когтями по старому паркету – ковровые-то дорожки содрали уж Бог знает когда, – впереди шла овчарка, невидимо для Цветкова раздраженно поджимая задницу и показывая резцы в ощере. Никаких злоумышленников патруль тут встретить не ожидал, а овчарка хотела пить и есть, ее не напоили и не накормили перед выходом наряда на маршрут. Не кормить собаку перед работой – это да, правильно, а вот поить… В миске у собаки, чтоб вы знали, дорогие мои, в собачьей миске всегда должна быть вода. Эти топочущие вахлаки – ну, мы вам об этом сообщаем – просто забыли налить в миску воду.

Цветков вжался в стену.

Он стоял на лестничной клетке прямо за дверью в лифтовый холл своего этажа. В коридоре, как мы уже вам говорили, дорогие мои, лежала прежде дорожка, на полу в холле – с дикими узорами, изображающими цветы, ковролин, а в углу, напротив лифта – во время оно помещался зеленый огромный диван. Сейчас, тихонько заглянувши в холл, Цветков помимо себя первым делом отметил отсутствие, разумеется, дивана, хотя до этой секунды совершенно про диван не вспоминал. Ковролин тоже отсутствовал, и в далеком свете луны на полу холла виднелись страшные темные разводы и пятна, словно бы следы трупного гниения на живой некогда материи. Цветков не успел понять, чтo это такие за пятна – шел, говорим мы вам, шел, топоча, патруль, перед патрулем в коридоре автоматически зажигался тревожный аварийный свет, потрескивая на старых дросселях, и тут же, как только эти несколько человек с собакой проходили, тут же сам выключался, оставляя после себя озоновый запах электрического разряда и душный запашок мгновенно нагретого в лампах неона. Собака морщила нос.

Цветков стоял, значит, вжавшись в стену, как приговоренный, ожидая, когда его обнаружит собака. Сейчас… Сейчас… Вот сейчас… У Цветкова был нож – нет, не выкидная финка Лектора, которую он присвоил, словно военный трофей, только на следующий день после изображаемых нами сейчас событий – ну, вы помните, дорогие мои, мы вам рассказывали, как Чижик убил Лектора, и мусоровоз с Чижиком за рулем и Цветковым на правом штурманском сидении – мусоровоз выехал с территории 17-ой Инспекции. Но это случится только завтра, а сейчас Цветков стоял на бывшем своем этаже за дверью холла, сжимая рукоятку короткого овощного ножа. Собаку Цветков убивать не собирался, Константин Цветков, дорогие мои, и в мыслях не держал, что он, Цветков, может убить собаку – какую бы то ни было, хоть и полицейскую. Нож он собирался воткнуть себе в горло, как только его обнаружат. Кстати тут вам сказать, держал он нож, словно записной убийца, вполне профессионально – лезвием не от большого пальца руки вверх, а лезвием, выходящем из кулака снизу. Против удара от себя, с разворачивающимся локтем, блок может поставить только опытный тренированный человек. Цветков всех этих мерзостных умений и близко не знал, как не знал, что, держучи эдак вот нож, самому напасть или нападавшего зарезать можно запросто, а себя – никак, ну, никак, во всяком случае – не первым движением: балбеса Цветкова скрутили бы раньше, чем он успел бы вывернуть руку с ножом.