– Не скажу, что рад вас видеть, но выслушаю.

Сестра и Варя переглядываются. Оля пытается встать, но тетя ее тормозит, придержав плечо.

– Мы не собираемся навязываться, – жестко говорит Варвара. Пресекает возмущения сестры взмахом руки. – Сиди молча.

– Он же смотрит на нас, как на приживал, – вскакивает Оля. Ее голос немного пищит, она откашливается и отступает от стола. – Да, Руслан? Брат, который, как и отец, выбросили нас с мамой на улицу!

– Я выбросил?! Это она меня бросила! – не могу сдержать крик, чашка выпадает из рук, разлетается на куски.

В кухню возвращается Агата.

– Не вмешивайся?! – бросаю ей и тычу пальцем в дамочек. – Не стоило их звать. Я им никто, они мне никто.

– Руслан! – мышка пытается подойти, но я мотаю головой. – Успокойся. Что они тебе сделали? Или также, как и я, попались под горячую руку? Посмотри правде в глаза, наконец! Или останешься один!

– Лучше одному, чем впускать в душу тех, кто легко тобой манипулирует, кто предает, продается! – рычу, меня колотит. Я нуждаюсь в том, чтобы мне все объяснили, но и слушать не хочу. Кажется, что правда выпустит когти и сломает мою шею.

– Выслушай! – Агата вскрикивает слишком сильно, и от напряжения голос срывается. Она перехватывает горло и отходит к стене. – Меня не можешь выслушать, хоть их выслушай. Это же твои родные. Сестра! Тетя! Вдумайся в эти слова. Я бы…

– Ты не я, – заставляю ее замолчать, говоря твердо и грубо. Агата кивает, и я вспоминаю, что ей нельзя столько волнений – кровь пойдет. Холодные тиски сдавливают грудь, и я подаюсь к ней.

– Не подходи, – шепчет. – Я не ты, правильно. И никогда не прыгну на твой уровень, мы слишком разные.

– Жалеешь, что вписалась? – не замечая других, встаю напротив Агаты. – Папа ведь кругленькую сумму тебе отстегнул за мое перевоспитание.

– Все ты знаешь, – она кривится, будто ей больно от этих слов. А мне как больно!

– Догадываюсь. Ведь терпеть меня за копейки ты бы не стала.

Агата ведет головой, словно получила пощечину, последние слова колючей проволокой перетягивают мою шею.

– Безумно жалею, – шепчет сдавленно, все еще придерживая ладонью горло, – что тогда, когда у меня была возможность отступить, я не сказала тебе «нет». Но нет же, мне счастье вкусить захотелось, думала, что так бывает – случайная встреча, любовь с первого взгляда. Смешно! – она вызывающе смотрит в мои глаза, не моргает. – Ты не исправимый мудак, Рус. Иди. – Кивает в сторону выхода. – Докажи своему папочке, что ты его кровинушка. Подлая мразь, которая не слышит других.

Я стою. Она стоит. Гости молчат. Этот спор достиг апогея, всколыхнул ил со дна моей души и бросил меня с высоты на острые камни.

Я не хочу, чтобы она считала меня таким. Я… не хочу быть таким.

Глава 52. Мышь

Руслан, бледный, как молоко, отступает. Кулаки сжимаются, вены на руках вздутые, желваки ходуном. Но он не уходит, а передвигается к столу и садится напротив девушек.

Они испуганно смотрят то на него, то на меня.

Я выжата до предела. Состояние хуже некуда, но уйти и оставить их наедине не могу – еще подерутся.

Придется выступить дипломатом в этой беседе.

– Простите, что стали свидетелями нашего спора, у нас тоже не все просто, – подсаживаюсь с другого края к столу, смотрю туманно на корзинку с конфетами, а потом снова на тетю Коршуна. Наверное, девушка похожа на мать Руслана, потому что есть и знакомая форма глаз, и небесный цвет радужек, и волосы – темные, шелковистые, слегка вьющиеся на кончиках.

– Не нужно на «вы», – отвечает она покладисто. Зыркает на племянника, одергивает Олю, что сердито отворачивается и все норовит встать. – Это, наверное, в крови Коршуновых – вот так отсекать то, что болит.

Руслан складывает перед собой руки в тугой замок и бросает обжигающий взгляд в тетю, но тут же переводит глаза на меня и оседает.

– Я выслушаю, – говорит он слабо. Смотрит на меня, но обращается к гостям. – Простите, что сорвался. Отец запрещал этой темы касаться, а когда я поехал искать мать в восемнадцать лет, жестоко наказал.

У меня мороз по коже идет от этих слов.

– Он не просто выгнал ее, – подхватывает диалог Варя, – он запретил ей к тебе приближаться. Через суд. Подкупил, естественно.

Руслан переводит острый взгляд на Варю и гулко сглатывает.

– Папа? – его пальцы расплетаются и остаются на столе сжатыми до бела кулаками.

– А когда Юля узнала, что беременна, бывший муж не поверил, что от него, мол, нагуляла.

Руслан долго смотрит на тетю, а потом все-таки задерживается на лице сестры и переспрашивает:

– Оля – родная мне и по отцу?

Сестра заметно сжимает челюсти н аэто высказывание, ей явно эта данность неприятна. Она так похожа норовом на Коршуна, и эти скрещенные взгляды тому доказательство – разве что не отстреливают, как снаряды.

– Да, – Варя достает из маленькой скромной сумочки скрученный файл. – Этот тест делала еще твоя мама, я просто сохранила.

Руслан долго читает, переворачивает бумаги, а потом совсем севшим голосом спрашивает:

– Мама боролась за меня?

– Всю жизнь, Руслан. Пыталась подступиться, но… деньги всемогущи, ты же понимаешь. А когда Оле было десять, Юля слегла с болезнью, и после этого нам было не до твоего отца, хотя она до последнего хотела тебя увидеть...

– Что с ней случилось? – дрожащим голосом спрашивает Руслан, отворачивается на миг, пряча стеклянные глаза, потом смотрит на свои руки и едва не складывается пополам, когда слышит:

– Рак.

После этих слов Оля все-таки встает, отступает к окну, маленькие плечи трясутся, а руки прячут лицо. Она плачет беззвучно, отвернувшись от нас, а я смотрю на затихшего Руслана и приоткрываю от удивления рот, когда он поднимается.

Упершись ладонями в стол, горячо смотрит на Варю, виновато на меня, а потом, шатаясь, идет к окну.

Застывает около сестры, долго не решается что-то сделать или сказать, сжимает кулаки и оглядывается, будто просит у меня разрешения что-то сделать. Я киваю и слабо растягиваю улыбку одобрения. Рус отвечает мне долгим молчаливым взглядом, наполненным битым стеклом, а потом поворачивает девушку к себе и крепко обнимает.

– Тебе хотя бы повезло быть с ней рядом, – говорит мягко, в интонации слышится трепет и звон печали. – Я бы отдал все за минуту с ней. Живой.

Оля плачет навзрыд, я всхлипываю, Варя прижимает ладонь ко рту. Я смотрю в глаза Руслану и не узнаю его. Он будто скинул грубую кожу, обновился, стал собой.

И когда его губы шепчут «спасибо», я прячу глаза под ладонями и не могу сдержать слез. Его трагедия перекликается с моей, и злиться на него, за все, что сделал, в этот миг не получается.

Через полчаса чаепития мы перебираемся в гостиную. Я устраиваюсь на диванчике с Варей, Оля сначала ходит по комнате, рассматривая дорогие картины, изучая кончиками пальцев фигурки на полках, а потом застывает около музыкального инструмента. Руслан остается у стены, напряженный, натянутый, руки сплетены на груди, но хотя бы перестал на всех рычать и кусаться.

Меня немного пугает его взгляд. Он пронзительный и темный, направленный на меня. Он злится, что я вмешалась, или это другая эмоция? Я так устала, что еле ноги волочу, считывать нюансы поведения Руса уже не получается.

– Мама учила нас с Варей играть, говорила, что музыка лечит любые раны, – говорит Оля, приоткрыв крышку рояля. Пальчики нежно касаются клавиш, звучит легкий перебор, но он обрывается. – А эту… – небольшой квадрат незнакомой мне музыки, – она играла, когда ей было грустно, – и легкая веселая мелодия врывается в помещение канонадой звуков. Врывается в наши сердца, раскрывает души.

Рус переступает с ноги на ногу, сжимает губы и кулаки и неотрывно наблюдает за пальцами сестры. Ступает ближе, внезапно вклинивается в ее игру, доигрывает верхние пассажи, добавляет пьесе горячих искр.

– Эту она и мне играла, – горько усмехается Руслан. – Я помню, как она ее сочиняла. Наверное единственное, что о маме помню, – говорит Рус задумчиво, после того, как музыка доигрывает, а в воздухе повисает красочный аккорд.

Мы еще некоторое время беседуем, Оля много рассказывают о маме, в основном позитивное, болезненное учтиво остается за кадром, в прошлом. А потом девушки уходят, и Коршун, глянув на меня с благодарностью, идет их провожать.

Я остаюсь одна. Откидываюсь на диван и понимаю, что голова вертится, как юла. Мне нужно срочно выпить воды и добраться до кровати.

Я слишком резко встаю, перед глазами темнеет, и ноги заплетаются, хватаюсь на стену.

– Агата? Ты в порядке? – слышу голос Егора. Его руки придерживают, помогают выровняться.

– Устала. Голова закружилась, – шепчу обессилено.

– Ты ему сказала?

– Нет, – отвечаю, а потом всматриваюсь в профиль охранника и замечаю, как он сводит густые брови. – А ты откуда знаешь?

– Ты каждое утро обнимаешь унитаз, бледная, уставшая, кровь носом идет, а еще у тебя грудь налилась.

– Не говори ему, – шепчу и озираюсь. Руслан все еще на улице. – Не нужно ему знать.

– Но ведь… ты нарушила договор, – качает головой Егор. – Тебе Коршунов не заплатит.

– Мне все равно, – мы почти добираемся до спальни, когда Егор вдруг говорит:

– Почему тогда ты все еще здесь? Хочешь, я увезу тебя в тихое уютное место, сделаю тебя счастливой? – ведет ласково по щеке. – Ты ведь заслужила нормальную жизнь, а не это...

– Егор, – накрываю его ладонь своей, – прости, но не лежит к тебе сердце. Мне жаль.

– А к нему лежит? – мужчина неприятно кривится.

Мне не хочется отвечать на эту колкость, и так тяжело. Лежит или нет, нам все равно с Русланом не быть вместе, я это понимаю.

– Не усложняй, прошу тебя. Ты хороший парень, красивый, сильный. Я не твоя судьба.