— Хорошо, Лиза, будь по-твоему. Все будет, как ты хочешь, — Федор не стал больше спорить, и тоже ушел.

* * *

Александр показал Наташе вспаханные и недавно засеянные поля, а когда она собралась поехать с ним в участок или подождать его где-нибудь, он прямо ответил:

— Возвращайся-ка ты лучше к своим обязанностям. Я не знаю, сколько времени займут мои дела, и по какой дороге поеду обратно.

Карелин пришпорил коня и ускакал, сдержанно-холодный, высокомерный и совершенно неприступный для женщины, глядевшей ему вслед сверкающими от боли и гнева глазами. Наташа спешилась и пошла к раскидистым тенистым деревьям, топча посевы и не обращая на это ни малейшего внимания. За деревьями находился крутой обрыв, где внизу спокойно бежала между каменистыми берегами река. Неподалеку от себя, среди высоких, буйно разросшихся на привольном поле кустов и трав, Наташа заметила какое-то движение. Этот неприветливый, изрезанный буераками уголок вполне мог послужить убежищем для какого-нибудь зверя. Среди густых ветвей и диких трав девушка разглядела лохмотья изодранной юбки и поняла, что в зарослях пряталась женщина. Сжав покрепче хлыст, Наташа зло хлестнула им по ноге старавшейся спрятаться незнакомки.

— Эй ты, живо выходи! Кто ты там?

— Не бейте меня… Помилосердствуйте, ради Христа… не бейте!

Наташа скорее с любопытством, нежели с состраданием, разглядывала жалкую оборванку. Набухший след от грубого удара хлыста, исказившееся от боли отвратительное лицо и подсохшая на лохмотьях кровь придавали нищенке еще более грязный и жалкий вид. Наташа вмиг признала в стоявшей перед ней попрошайке Марфу. Сейчас старуха была не пьяна и крепко держалась на ногах, прислонившись своим костлявым иссохшим телом к стволу дерева. Выражение ее угрюмого лица было трагичным.

— Ты еще здесь? Что ты тут делаешь? — спросила Наташа Марфу. — Тебе велели убираться отсюда, и подальше. Ты должна слушаться барина… и барыню, — добавила она с горькой иронией.

— Я не могу далеко уйти, у меня нет хлеба. Мне нечего есть… а эта гадюка разбила мою бутылку, украла у меня самогон.

Марфа дала себе волю, осыпая Лизу грубой бранью. Наташа слушала не в меру разошедшуюся Марфу, не пытаясь ее утихомирить. Напртив, неожиданно заинтересованная происходящим, она подошла к ней.

— Ты ненавидишь барыню? — спросила она с недоброй улыбкой на губах. — Скажи, не бойся!

— Ты тоже ненавидишь ее? — переспросила в свою очередь Марфа.

С легким беспокойством Наташа огляделась вокруг, но никто не подсматривал за ними и не мог услышать их разговор. Все было тихо и спокойно на широком раздолье полей. Ничуть не церемонясь, Маслова панибратски, едва ли не по-свойски, положила свою изящную, тонкую белую руку на плечо нищенки.

— Я думаю, мы с тобой подружимся, Марфа… — пробормотала она и, вытащив из кошелечка пять рублей, протянула их бродяжке.

Глаза старухи алчно блеснули.

— Возьми деньги, — сказала Наташа и добавила. — Ступай в Орловку и купи себе самогона, сколько пожелаешь… и хлеба, если хочешь.

— Что мне сделать, чтобы отблагодарить тебя за твою доброту?

— Пока не знаю, мне нужно подумать, но я дам тебе гораздо больше, Марфа, если ты побожишься сделать все, что я велю…

— Да я даже убью, матушка, если ты велишь. Вот те крест, — нищенка истово перекрестилась, и Маслова усмехнулась. Она достала еще несколько монет и подала их Марфе.

— Вот, я хочу, чтобы ты купила мне самогона. Ступай сию же минуту в деревню, а потом возвращайся сюда. Не ищи меня, я сама тебя найду. Я приду сюда ночью, около трех. И помни — обо мне ни слова. Думай, о чем говоришь… Будет лучше, если ты прикроешь свою растрепанную голову и лицо. — Наташа быстро развязала и стянула с шеи шелковый платок, и швырнула его в руки Марфы.

Старуха быстро схватила красивую вещицу своими скрюченными, узловатыми пальцами, донельзя счастливая перепавшим ей подарком. Она смотрела, как Наташа быстро вскочила в седло, сжала поводья и с удалью лихого всадника поскакала галопом к старинному поместью. Едва Маслова скрылась из виду, Марфа неслышно, как зверь, вернулась в свое тайное логово.

А между тем Александр подскакал к Лизе, мирно разговаривающей со священником. Она как раз обещала старому батюшке после рождения наследника попросить Александра уменьшить барщину, уверенная в том, что муж ей не откажет. Батюшка довольно улыбнулся, тоже уверенный в том, что князь не будет торговаться с матерью своего ребенка. Удивленная скорым возвращением мужа, Лиза радостно поспешила ему навстречу. Супруги шли вдоль края возделанного поля и оживленно говорили о делах. Карелин заметил, что сегодня крестьяне работали лучше, чем всегда, о чем без обиняков заявил священнику и жене. Лиза с восторгом говорила о весне и об этих землях, которые являлись житницей России, и могли бы стать закромами всего мира, если бы их возделывали такие люди, как князь.

Суровое лицо Александра смягчилось и стало умиротворенно-нежным. Нежность придавала ему в глазах Лизы бóльшую силу и красоту, и делала его таким безгранично любимым. Немного погодя, Карелины распрощались со священником и вернулись домой. Когда они вошли в гостиную, купавшуюся в золотистых лучах весеннего солнца, Александр подошел к жене, стоявшей у рояля неподалеку от окна, и неожиданно прошептал:

— Лиза, я должен кое в чем тебе признаться… Я получил два письма от Павлы Петровны. Они предназначались тебе, но я распечатал их, поскольку на конвертах было написано мое имя. Павла Петровна хочет знать, как ты… Прости меня за то, что не сказал тебе раньше.

— Не думаю, чтобы я ее интересовала, для этого у меня не так уж много денег, — голос Лизы слегка дрогнул. — Но, скажи, нет ли в письме каких-нибудь вестей о Дмитрии… Мне хотелось бы узнать о нем.

— Есть… Дмитрий подался в уланы и служит в полковой разведке. Больше Павла Петровна ничего о нем не знает, да и и я тоже, хотя и велел разузнать. Полагаю, он служит под другим именем. Павла Петровна убеждена, что он пошел служить в память о вашем папá, и хочет, чтобы ты об этом знала…

— Значит, маман осталась одна, — еле слышно прошептала Лиза, чья злость на мать полностью испарилась. — Александр, я знаю, что ты назначил ей ренту, и благодарна тебе за твое великодушие.

Девушка чувствовала свое унижение всегда, когда речь шла о деликатной денежной теме, и вспоминала свою мать, переступившую через них обоих. Лиза подумала о Дмитрии, и ее сердце на секунду сжалось. Девушка мысленно вознесла молитву Пречистой Деве, чтобы она оберегла брата и позволила им увидеться снова. Александр наблюдал за женой.

— Я подумал, что после рождения нашего ребенка ты, возможно, захочешь вернуться в Керловку… или в Петербург, — медленно произнес он.

— Нет, Александр… я хочу остаться здесь, в Малороссии, — твердо ответила мужу Лиза.

Князь почувствовал, как его душа раскрывается навстречу свету, и лучистые потоки радости пронизывают его насквозь, заполняя до самых глубин. Однако искристому веселью не суждено было перелиться через край. Услышав знакомые шаги за спиной, Александр обернулся, и с видимым усилием сдержал охватившее его нетерпение.

— О-о-о, какой сюрприз! — неестественно радостным голосом воскликнула только что вошедшая в дом Наташа. — Я думала, что вернусь домой первой. Вы, должно, быть, летели на крыльях, чтобы опередить меня. Александр, я думала, что ты пообедаешь в деревне вместе со священником и господином Ежовым, который, как мне сказали, поехал туда, чтобы разыскать княгиню и присоединиться ко всем… А господин Ежов весьма симпатичный молодой человек, не правда ли?

Ничего не ответив, Лиза молча пожала плечами, а Александр, сославшись на то, что ему нужно найти письма Павлы Петровны и передать их жене, ушел в свой кабинет.

Наташа двинулась следом за князем, ничуть не беспокоясь присутствием княгини, и Лиза, в свою очередь, тоже пошла к себе.

— Где жена? — спросил Александр вошедшую в кабинет Наташу.

— Думаю, пошла к себе. Видимо, ей захотелось побыть одной. Должно быть, она опечалилась, когда ты сообщил ей новости о ее родне, вот ей и захотелось побыть наедине со своими воспоминаниями… Но как бы то ни было, ты, вероятно, должен понять ее, посочувствовать и простить…

Глубоко раненый в своих чувствах, Александр ничего не ответил. В его душе снова всколыхнулись забытые, было, сомнения. Давней подруге снова удалось сбросить его с высот небес на грешную землю, пробудив в нем злость, о которую так часто разбивалась его любовь к Лизе. Рядом с Лизой сомнение, раздражение, отчаяние и тоска от того, что честь не позволяла ему простить ее вину, исчезали, но перед наигранной фальшиво-сочувственной улыбкой Наташи они разрастались в громадные глыбы.

— Не понимаю, почему я должен ей сочувствовать! — ответил он, наконец.

— Прости, возможно, я неправильно выразилась. Она притворяется перед тобой, но я замечаю ее страдания и боль. Быть может, эти месяцы ей было бы лучше побыть с маман?

— Она не хочет жить с Павлой Петровной, предпочитает остаться здесь.

— Бедняжка, она старается сделать тебе приятное, порадовать тебя. Впрочем, в ее положении это логично. Она хочет во что бы то ни стало заполучить твою благосклонность к своему ребенку.

— Благосклонность! — сердито повторил Александр. — Не думаю, что можно назвать благосклонностью ту радость и гордость, с которой я приму на руки своего первенца. Ты как-то странно говоришь, Наташа, почему?

— Да нет, ничего особенного, просто я не так выразилась.

— Твои слова нелепы и глупы. Если ты хочешь мне что-то сказать, то говори прямо, не юли.

— Нет… нет… ничего, — Наташа отошла на несколько шагов, а затем вернулась. — Господин Ежов завтра уезжает. Доктор разрешил ему, потому что так захотела княгиня, но лично я считаю, что он еще достаточно слаб для столь долгих поездок.