– Мне просто интересно, почему ты это сказал.

– Хотел, чтобы ты побесилась.

– Кто будет беситься от того, что бывший муж нашел новую любовь?

Она хмурится, словно и правда не понимает. Серьезно? Мы будем играть в игру «рад за тебя, желаю здоровья в личной жизни»? Ни капли ревности, ни капли досады, ни капли сожалений? Я бы поверил, если бы прошлой ночью не видел в ее глазах желание и не чувствовал дрожь от моих прикосновений. И даже сейчас она смотрит настороженно, сбивая дыхание, и до побелевших костяшек сжимает чашку.

– Например та, что неравнодушна к бывшему. Она будет беситься, как ты считаешь?

– Разве что… немного? – Лиза ставит пустую чашку на стол и ежится. – Только вот беситься, наверное, невозможно, если желаешь счастья. Это все равно, что злиться на сестру, которая выходит замуж или на сына, который поступил в университет мечты. Ничего общего с искренностью не имеет.

– А, по-моему, твоя жертвенность ничего общего с ней не имеет.

И я обязательно выясню, откуда она взялась. Вместе с Герасимовым, Мальдивами и тонкими белыми шрамами на твоей спине. Всю историю, от пролога до последней точки.

– Я ушла, но это не значит, что перестала вами дорожить. Впрочем… если ты все же хочешь добиться от меня негативных чувств, то Жанна меня сегодня выбесила. Она, кажется, против того, чтобы ты разрешил мне видеться с Артемом.

– Она тебе это сказала?

Со вздохом Лиза кивает. И ведь не врет: ей действительно одновременно неприятно от услышанного и от того, что я из нее это выковырял.

– Жанна не решает такие вопросы. Она няня.

– Девушка?

– Возможно… не знаю, Лиз. Я зря обидел ее враньем насчет свадьбы. И, возможно, мне стоит повременить с отношениями. Она действительно хорошая.

– Я тебе верю. Возможно…

Она закусывает губу и смотрит так жалобно, что мне, вопреки здравому смыслу, хочется рассмеяться.

– Возможно, я немного ревную.

Хочется ее подразнить.

– Насколько немного?

– Ну… недостаточно, чтобы поставить ее фото на полку с расходниками для туалета, но хватит, чтобы недовольно сопеть при упоминании имени. Но я действительно хочу, чтобы у вас все было хорошо. Просто не хочу, чтобы Жанна сознательно мешала моему «хорошо», понимаешь?

– Количество слов «хорошо» в твоей фразе наталкивает меня на интересную мысль…

Я одним глотком допиваю кофе, подумывая, что завтра с утра припрягу Лизу еще и к варке эспрессо, помимо основных обязянностей. Ставлю кружку на стол и протягиваю руку.

– Иди сюда. Посмотрим, что входит в перечень «мое хорошо».

– Нельзя! – качает Лиза головой, с шумом сглатывая.

Я вижу, как неистово бьется жилка у нее на шее, и могу себе вообразить сильный рваный ритм сердца под ладонью. Если коснуться ее груди, он будет особенно отчетливо ощущаться.

– Нельзя, – соглашаюсь я. – Но никто не узнает.

– Это же офис!

– Да, черт подери, это мой офис, я ждал, когда его сдадут два года, я имею право делать в нем все, что захочу!

– А если я не хочу?

А то я не вижу по глазам, хочешь ты или нет. По мерцающим отражениям огней ночного города, по пересохшим губам, которые хочется попробовать на вкус. Сейчас они пахнут кофе и шоколадом. Лиза судорожно сжимает кулаки, как будто борется сама с собой, а у меня уже несется вскачь фантазия. И диван в кабинете оказывается как нельзя кстати, я уже представляю, как беру ее на нем, как вжимаю в мягкую черную матовую кожу и любуюсь точеным девичьим силуэтом.

Я хочу, чтобы она была сверху, а потом, возможно, найду в себе силы спокойно брать бывшую жену сзади и смотреть на шрамы, оставленные другим. Или не смогу, но мысль о том, что я уже запустил шестеренки механизма, что в итоге уничтожит Герасимова, немного греет и даже подзуживает.

Все меняется. Когда-то мне грозило остаться инвалидом, прикованным к постели, а сейчас я могу снова заниматься сексом с единственной женщиной, которую любил. И отомстить подонку, который разрушил мою семью.

Опробовать чертов диван, раз уж он еще вчера навевал Лизе неприличные мысли.

А еще я, кажется, знаю, как ее уговорить.

– Ну, хорошо, – вздыхаю. – Я не насильник и не Герасимов. Алевтина объяснила, как пользоваться корпоративным тарифом такси? Не хочу, чтобы сотрудники шатались поздно вечером.

Я делаю вид, что собираюсь на выход, и когда Лиза неуверенно перегораживает мне дорогу, едва сдерживаю торжествующую улыбку.

– Стой… – тихо говорит она. – Подожди… Леш, не уходи.

Это получается у нее как-то очень грустно и нежно, так, что щемит сердце, и становится стыдно за манипуляцию, призванную затащить ее в постель… то есть, на диван.

Она скучает. Я вижу, что скучает, и я зеркалю ее тоску по нашим ночам и вечерам. Я бы не смог уйти, и если бы она спокойно это приняла, съехал бы с катушек. Пора признать, что в Лизином присутствии меня покидает адекватность.

Как и всегда, в общем-то.

Я сжимаю ее плечи, чтобы не дать шанса сбежать, потому что сбежать обязательно захочется после секундного проявления слабости. Наклоняюсь, смакуя приятный момент предвкушения, и целую, раздвигаю губы языком, прижимаю Лизу к себе. Требовательно, чувственно и неторопливо – у нас впереди достаточно времени, целая ночь в пустом темном офисе.

Жаль, что в распоряжении только небольшой диван, но я о нем так часто думал, что предпочел бы любой постели.

 Когда Лиза не пытается сопротивляться и не врет самой себе, что не хочет – она великолепна. Торопливыми хаотичными движениями расстегивает мою рубашку, пропускает пуговицу и возвращается к ней. Пуговичка слишком тугая, никак не хочет поддаваться. Не прерывая поцелуя, я стаскиваю рубашку, позволяя Лизе провести ладонями по моей груди.

От ее касаний словно искрит. Мы как будто заново друг друга изучаем. Мысль о том, что она наверняка многому научилась за время романа с другим одновременно выводит меня из себя и сносит крышу. Это как инстинкт: болезненная потребность доказать, что ты – лучший. Выбить из хорошенькой головки все мысли о сопернике. Неважно, продиктованы они желанием или страхом.

Она выгибается от удовольствия, когда я покрываю поцелуями шею. На несколько секунд отстраняется, чтобы позволить мне стянуть ее дурацкую форменную футболку, а потом тихо стонет, когда я сжимаю грудь, играю с напряженными чувствительными сосками. Моя рука скользит по плоскому животу, поддевает резинку штанов и проникает под тонкое кружево.

Она мелко дрожит, когда я ласкаю набухший влажный клитор, невесомо провожу по горячим складкам и внутренней стороне бедра, обхватываю ягодицу. А потом спускаю штаны вместе с трусиками, и Лиза, подаваясь коротким жалящим поцелуям, переступает, оставаясь совершенно голой.

– Почему ты не носишь белье? – задумчиво спрашиваю я.

Мне хочется посмотреть на нее, обвести взглядом небольшую упругую грудь и попробовать ее на вкус. Не вижу причин отказываться от удовольствия, медленно и неторопливо обвожу языком твердые горошины, прикусываю с едва уловимым нажимом.

Лиза в моих руках – послушная кукла. Куколка, с огромными, затуманенными удовольствием глазищами, влажными припухшими губками и все еще роскошной, пусть и обрезанной, копной волос. Я до трясучки хочу взять ее сзади, поэтому подталкиваю к дивану, заставляя встать на колени и опереться на спинку.

– Нет… не надо так…

– Тихо.

Слабые протесты не способны меня остановить. Она боится скорее по привычке, ведь я уже видел ее шрамы. И хоть часть меня безумно надеялась, что сегодня они волшебным образом исчезнут, белые линии все еще уродуют изящную хрупкую, идеальную спину.

Меня поражает то, как Лиза изменилась в постели. Оставив при себе страстность и чувственность, за которые я любил заниматься с ней сексом, она приобрела немного пугающие привычки ждать не то боли, не то грубости. Когда она понимает, что я не отступлюсь и ее тихие, сбивчивые от накатывающих волн возбуждения «нет» не подействуют, то послушно прогибается в пояснице.

И я этого хочу, но противное болезненное жжение в груди не дает как следует насладиться видом аппетитной упругой задницы с влажными складками, готовыми к моему члену. Отступать, впрочем, тоже жестоко, причем по отношению к нам обоим.

Ее кожа на ощупь очень горячая и нежная, без единого изъяна. Я медленно проникаю в Лизу, срывая с ее губ протяжный стон. Пальцы бывшей жены царапают по матовой коже дивана, пытаясь нащупать спасительную ниточку, которая удержит от падения в пропасть.

В отражении окна я вижу ее. Опустившую голову на руки, двигающуюся в такт моим толчкам, тихо постанывающую Лизу. Мою сладкую чувственную девочку, готовую принять меня в любой момент.

Как будто ничего и не было. Ни лет разлуки, ни обжигающей ненависти. И шрамов на ее спине не было и нет, по крайней мере, я их не вижу, потому что возбуждение застилает глаза. Я заставляю ее прогнуться сильнее, приподняться так, чтобы в отражении стало видно грудь. Мне плевать, увидит нас кто-то в окне на такой высоте, или нет, я испытываю странное пьянящее чувство власти.

Моя жизнь снова в моих руках, мне открыт доступ к удовольствию, которого однажды резко лишили.

– Леша-а-а… – у нее хриплый от подступающего наслаждения голос.

Я так хорошо ее знаю, я чувствую каждую ее клеточку, и безошибочно могу угадать момент, когда Лиза начинает кончать.

– Нас никто не слышит.

Хочу сначала увидеть ее удовольствие, а потом уже отпустить свое.

Ее мышцы начинают сокращаться вокруг члена, сдерживаться практически невозможно, и я жадно смотрю на стекло. Лизу трясет в моих руках, она кусает губу, оставляя на ней болезненные красные пятна. Выгибается и стонет, настолько сладко и обреченно, сдаваясь на милость оргазма, что мне хочется продлить этот миг в бесконечность. Вечно смотреть, как она бьется в моих руках, чувствовать себя внутри нее и предвкушать развязку.