Просто потому что однажды я уже недооценила мужчину, которому очень нравилась. И чуть не поплатилась за это целым миром. Отделалась парой шрамов, ночными кошмарами и холодным одиночеством.

Офис новый, и вся новогодняя ерунда тоже новая. Удивительно, но она даже рождает новогоднее настроение. Я живу надеждой, что Артемке передадут игрушку, хоть это и не очень честно: втайне я надеюсь, что сын поймет, от кого подарок. И что он еще помнит меня и, возможно, ждет.

Когда я захожу в кабинет Лешки, то ошеломленно останавливаюсь посреди помещения. Меня сбивают с толку две вещи. Первая – запах. Удивительный запах хвои, снежного леса и праздника, который наполняет все вокруг. Это не ароматизатор, не саше и не капли эфирного масла, это настоящая ель в небольшой кадке. Припорошенная снегом, высотой в метр с небольшим, но ель!

А вторая – Лешка. Он лежит на диване, задумчиво смотрит в потолок и выглядит… как-то странно.

– Я думала, ты уехал.

– Я уехал. А потом вернулся.

– Зачем?

– Привез елку.

– Зачем? Утром ведь ребята поставили искусственные.

– Мне захотелось настоящую.

– Она классная. Я в восторге. Не возражаешь, если я займусь новогодним декором? Алевтина повесила его на меня.

– Знаю, – усмехается Каренин. – Это я велел.

– Зачем?

– О-о-о, это проявление моего коварства. При всей безусловной замечательности Алевтины, при ее высоком профессионализме, преданности, уме – и так далее, у нее вкус – как у сценического образа Филиппа Киркорова. Не пойми меня неправильно, я уважаю Филиппа Бедросовича как артиста, но совершенно не готов работать в окружении э-э-э… всех цветов его настроений.

Я хихикаю, представляя себе сверкающий блестками, перьями и гирляндами офис.

– Поэтому я поставил условие – европейский стиль. Ну и намекнул, что ты неплохо в нем разбираешься.

– Но я в нем не разбираюсь.

– Боже, Лиза, просто наряди елку рядочками одинаковых шаров и обзови ее европейской. Клянусь, я не выдержу гигантских серебристых букв «Пришла зима нарядная» на стене в коридоре.

– Окей. Сделаю что смогу.

И все же мне кажется, с мужем что-то не то. Хотя главное «не то» заключается в том, что я продолжаю называть Лешку мужем, с завидной регулярностью забывая добавлять «бывший». И еще мне очень хочется украдкой на него смотреть. Поэтому я делаю это то в отражении стеклянных серебряных шаров, то делая вид, будто наряжаю заднюю часть елки.

Наконец решаюсь спросить:

– Ты точно в порядке?

И тут он достает из рубашки градусник! Обычный ртутный градусник, который я не заметила, когда вошла! Смотрит на него, хмурится – и едва заметно морщится, будто от головной боли.

– Ты заболел? – как идиотка спрашиваю я.

– Подпростыл.

– Тебе надо домой. В постель, чай с лимоном и таблетку ибупрофена.

– Не могу. Там Темыч только выписался в садик после простуды. И мама, которая панически боится простуд. Ну, ты помнишь ее.

О, да, я ее помню. Кажется, Лешку ввергает в печаль не столько простуда, сколько перспектива проводить вечер в компании матери. Хотя Артемка всегда любил бабушку. Значит, вот кого вызвали на замену няне.

– Дай сюда, – со вздохом я забираю градусник. – Ого, тридцать восемь и восемь?! Ты что, сосульки ел?! Что у тебя болит?

– Ничего. Просто жар. И голова трещит.

– Принесу тебе таблетку.

– У тебя есть жаропонижающее?

– В аптечке Алевтины есть все.

Должно быть, она действительно отличный сотрудник, потому что в этом офисе не страшно болеть: в большом белом чемоданчике с красным крестиком есть и таблетки от простуды, и от желудка, и от всего, что только можно представить.

Когда я даю Леше таблетку и стакан воды, то не могу удержаться от того, чтобы проверить температуру лично. Впрочем, в прошлой жизни я бы прижалась к его лбу губами, но сейчас не могу решиться, и просто трогаю ладошкой.

– Офигеть! Леша! На тебе можно жарить яичницу! Ты хорошо держал градусник?! Тут не тридцать восемь, а все сто!

– Да, мамочка, – ерничает он, – я хорошо держал градусник. Просто у тебя рука холодная.

– Ничего она не холодная.

– Ты стакан держала. Он холодный.

Закатив глаза, я снова касаюсь его лба – и он действительно кажется не таким раскаленным. Очень и очень странно.

– Тебе нужно к врачу, Леш. Послушать легкие и посмотреть горло.

– Мне нужен стакан глинтвейна и посмотреть, как ты превращаешь растопыренную елку в европейскую.

– Вот еще! Не шути с простудой, вспомни, как у Темки болела спина, и мы неделю мазали ее мазью, а оказалось, что это пневмония?! Хочешь лежать в больнице и еще полгода кашлять? Так, встань!

Каренин хмурится, но его удивление мне на пользу: послушно садится на диване. Я достаю смартфон, включаю фонарик и нахожу в аптечке одноразовый шпатель.

– Открой рот!

– Лиза, я…

Улучив момент, я сую шпатель ему в рот, и Лешке ничего не остается, как высунуть язык.

– Видно плохо, но налета, вроде, нет. Да и вообще горло какое-то не красное.

– А знаешь, почему, Лизон?

Я едва заметно вздрагиваю от знакомого шутливого имени.

– Почему?

– Потому что ты – училка, а не педиатр. Если хочешь заглянуть мне в какое-нибудь отверстие, то лучше в ящик стола.

– Зачем в ящик стола?

– Там ключи. Возьми.

– Какие ключи?

От машины? Он что, хочет, чтобы я отвезла его к врачу в такой час? Нет, наверное, в приемном покое нас примут, да и круглосуточных частных клиник полно, но у меня даже нет прав!

Однако в ящике я нахожу ключ-карту с логотипом бизнес-центра и красивым серебристым числом «13».

– И что это?

– Ключ от квартиры на тринадцатом этаже. В здании сдаются апартаменты. В основном посуточно, но если ты владелец, то можно договориться и снять на долгий срок.

– Не понимаю.

– Ты будешь там жить.

– Что? Нет! Леша! Так нельзя!

– Попробуй, запрети.

– Я ничего не собираюсь тебе запрещать. Я просто не буду там жить. Ты же не потащишь меня туда силой на глазах всего офиса? И всех арендаторов отсюда и до тринадцатого этажа.

– Потащу, – вполне серьезно отзывается муж.

Я открываю рот, чтобы высказать ему все: как он мучает меня своим меняющимся отношением, как больно вот так общаться с ним и не иметь возможности вернуться в семью, как мне хочется увидеть сына и как страшно, что Герасимов узнает и обозлится. Как я запуталась и жалею, что не попросила о помощи тогда, еще когда мы были счастливо женаты.

И как мне жаль, что я стала виновницей смерти его отца.

Но все это не успевает сорваться с губ: в дверь стучат, и в кабинет просовывается рыжая голова какого-то парня. Я знаю его, он работает в охране и иногда приходит к Алевтине пить чай. Та с материнской заботой жалеет новенького, вчерашнего школьника, и постоянно подкармливает его домашним печеньем. Хотя она и меня подкармливает.

– Алексей Кириллович, я все купил.

– Спасибо, Костя. Поставь на стол, можешь быть свободен. Оставь сдачу себе за хлопоты.

– Спасибо, Алексей Кириллович.

Мы дружно смотрим, как из пакетов парня на стол кочуют три запотевших контейнера и два больших бумажных стакана, от которых исходит умопомрачительный аромат нового года: горячего красного вина, специй, цитрусов.

– Что? – поднимает брови Леша, когда я укоризненно качаю головой. – Я собирался самоизолироваться в офисе, включить сериальчик и есть всякую гадость.

– И поэтому заказал… – Я смотрю в контейнеры. – Мясо по-китайски, сельдерей со спаржей и баклажаны в кляре? Да еще и с двумя стаканами глинтвейна? И приборы на двоих… к тебе придет любовница? Мне кажется, ее не очень вдохновит то, как я наряжаю елку. Но могу надеть новую форму. Она точь-в-точь как у Рудольфа, того милого оленя из мультика…

– Когда ты нервничаешь, ты всегда так много говоришь, – усмехается Леша.

Ложится обратно на диван и преувеличенно жалобно просит:

– Дай, пожалуйста, глинтвейн. Очень хочется горячего.

– Вообще-то врачи рекомендуют что-то безалкогольное.

Но он выглядит таким несчастным, что я сдаюсь. Мужчина и температура – это самая комичная и одновременно жалостливая картинка на свете. Он жадно пьет, ничуть не смущаясь того, что стакан обжигающе горячий. А я пользуюсь случаем и снова прикасаюсь к его лбу.

– Странно, совсем не горячий…

– Я ведь выпил таблетку жаропонижающего.

– И она подействовала за десять минут?

– Я выпил ее на голодный желудок.

Я продолжаю с подозрением смотреть на мужа.

– В чем ты меня подозреваешь?

– В том, что ты, например, не хочешь ехать домой к матери и симулируешь простуду. И знал, что я задержусь, поэтому вовремя подсуетился  с едой.

– Если бы я хотел остаться с тобой наедине я бы не выдумывал дурацкие предлоги и не кашлял на елку в кабинете. Я бы просто велел тебе спуститься в апартаменты, и ты бы пришла. А знаешь, почему?

Он протягивает руку и проводит ладонью по задней поверхности моего бедра. Даже через тонкую ткань брюк я чувствую словно удар током, и закусываю губу.

– Потому что ты не можешь мне сопротивляться. Так что побудь хорошей девочкой. Возьми свой глинтвейн, наряди елку, пока я на тебя любуюсь, потом поешь свою любимую китайскую еду, а затем спустись на тринадцатый этаж и отдохни в нормальной постели.

– Леш…

– Лиза! – с нажимом говорит он. – Мне не нравится твоя квартира. Мне не нравится тот район. Ты возвращаешься поздно.

– Я езжу на такси!

– Да там впору нанимать круглосуточную охрану! У тебя в подъезде можно убиться тысячу раз, пока ходишь выкидывать мусор!