— Повтори, пожалуйста.

— Что?

Голос почти пропал, я пытаюсь говорить громче, но в легких не хватает воздуха. А смелости и вовсе никогда не было.

— Скажи, что будешь один. Пожалуйста.

Он еще ближе. Я слышу собственное дыхание, прерывистое и частое. И сердце… я над ним совсем не властна, оно живет отдельной жизнью. Я приказываю ему молчать, а оно мучает меня и мучает, целый год разрывается на части.

— Я, — бархатистый хриплый голос звучит у самого уха, щекочет кожу, — буду один. И ты будешь хотеть только меня. Каждый раз, когда я буду внутри, тебе будет очень хорошо, Вишенка. Я не насильник. Мне не нужны твои слезы и сопротивление. Я хочу тебя, мать твою, не знаю, почему, но хочу! И не собираюсь делить ни с кем. Ни один посторонний мужчина не коснется тебя, пока я не позволю, слышишь? Хватит дрожать. Это просто совпадение. Какой-нибудь мальчишник или корпоратив, на котором тоже есть Вова. Поняла?

Я киваю, пытаюсь запомнить каждое слово, и мне сейчас совершенно неважно ничего, кроме бьющегося в голове “совпадение”. Как же безумно я устала! Рядом с ним сердце рвется на части, а потом срастается — и снова рвется, и конца и края этому нет.

— Ты можешь сделать так, чтобы было не больно? — жалобно прошу я.

Ненавижу себя за слабость, но вся бравада куда-то уходит, когда я оказываюсь в его руках.

Никольский медленно качает головой.

— Только ногам.

— Это уже кое-что, — слабо улыбаюсь я.

Владимир

Пожалуй, если бы я хотел ее испугать, то не придумал бы способа лучше. Я впервые вижу в глазах бывшей такой страх. И невольно задумываюсь: а если бы те двое и впрямь были моими друзьями, смирилась бы она? Закрыла глаза и позволила делать с собой все, что вздумается, или сломалась и пожертвовала встречами с Машкой, лишь бы себя не мучить?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Не уверен, что хочу знать ответ на этот вопрос, потому что от мысли, что ее коснется кто-то другой, меня начинает потряхивать. Я бы, наверное, убил кого-нибудь, если бы увидел обнаженную бывшую в руках другого мужика. Или ее, или его… или обоих к херам. Чем дольше я это представляю, тем сильнее прихожу в бешенство.

А она сидит рядом и смотрит своими огромными глазами, полными надежды. На что ты надеешься, Вишенка? Что я превращусь в принца, передумаю тебя трахать и подарю пол царства, прокатив на розовом облачке? Что сейчас поцелую — и вокруг запоют птички, а утром мы окажемся у дверей ЗАГСа?

Чудес не бывает. Я все еще не могу на нее смотреть и одновременно не в силах отвести взгляд.

Господи, что у нее с ногами! Она словно не на работе была, а ходила по битому стеклу. Сейчас она напоминает мне Машку. Дочь редко рыдает взахлеб, разбив коленку или поцарапав руку. Сидит и смотрит, ждет, когда папа пожалеет, подует на ссадинку и обнимет.

Соблазн повторить все это на Ксении нереальный. Коснуться губами раздраженной кожи, помассировать больную ножку, расслабить, превратить боль в желание. Взять ее прямо здесь, возле барной стойки, в безумной надежде, что дикая жажда внутри угаснет. Что я перестану каждую свободную минуту думать о вишневых волосах, представлять, как пухлые губки обхватывают член и горячий язычок дарит нереальное наслаждение.

— Раздевайся, — говорю я, трясу головой и отхожу к бару. — Возьми халат.

Мне надо выпить. Ксении тоже. Ужин еще не принесли, но я просил побыстрее. Интересно, она ела? Вряд ли. Так, что здесь у нас… виски, ром, кока-кола, фанта… все херня. Коньяк не хочу, хочу свежую голову, пьяный секс меня не интересует… разве что позже, ближе к утру, заключительным аккордом. Когда она устанет произносить мое имя… она ведь, как и я, избегает его. Только сорвавшись, ища защиты, называет меня, как в браке, Володей.

А я ее, мне кажется, за последний год ни разу не позвал по имени. В мыслях и то через раз. Ксения… она ступает бесшумно, босиком по холодному полу, но я все равно слышу ее. Смотрю на хрупкую фигурку в огромном халате и чувствую, как от желания сводит скулы.

— Готова?

Медленно подхожу. Она едва сдерживается, чтобы не отстраниться, но я медлю не для того, чтобы ее пугать, а чтобы успокоиться, сдержаться, не набрасываться на нее. Поднимаю руку, развязываю пояс и развожу краешки халата в сторону. Черт… оставаться бесстрастным невозможно. Я веду взглядом от ключицы до упругой груди с розовыми ареолами сосков, борясь с желанием прикоснуться к ним языком, ласкать до того момента, как они затвердеют. Спускаюсь вниз, к плоскому животу, идеальной гладкой коже ниже. Девушка тяжело дышит, стоит, закрыв глаза, и мне хочется строить иллюзии, что ее ведет возбуждение, что она сдерживает желание моих рук на себе, но на самом деле я знаю, что бывшая меня боится.

Возможно, сильнее, чем тех парней, перепутавших номер. Потому что они сейчас — призрачная, несостоявшаяся угроза. А я реальная…

У таких мыслей горький привкус. Поэтому я притягиваю ее к себе и пробую на вкус чувствительную кожу за ухом, покрываю поцелуями шею. Я знаю, что эти поцелуи способны с ней сделать. Я помню, как она выгибалась подо мной в дешевом номере провинциального отеля. Хочу повторить. Хочу не только ее тело, хочу взгляд, подернутый страстью, стоны и дрожь.

Странные желания для того, кто мечтал растереть эту девку в порошок.

— Идем, — говорю я, с трудом отрываясь от ее шеи. — Ужин еще не принесли.

— Ужин? — облизывает пересохшие губы. Я начинаю раздумывать, чтобы делать это вместо нее.

Хотя и потратил некоторое количество времени, убеждая себя ни за что не целовать ее в губы. И толку с этого самовнушения?

В зале с бассейном две двери. Одна ведет в финскую парную, вторая — во влажный душный хамам. Никогда его не любил, хотя для сегодняшних целей он подойдет как нельзя кстати. Я почему-то очень хочу взять бывшую прямо на скамейке в парной. Не могу толком сформировать причины такого желания, скорее это некий образ в голове, притягательный, заводящий.

— Опусти ноги в бассейн. Станет легче, — говорю я.

Она неловко садится на бортик и, кажется, что сейчас свалится в воду. Я долго наблюдаю за ней, привалившись к стене. Как Ксения расслабляется, болтает ногами в холодной воде и рассматривает узоры на потолке.

— Ты как Машка, — вдруг вырывается у меня, — тоже на месте спокойно не сидится. И тоже постоянно с разбитыми коленками.

— Погоди, еще лет десять — и она начнет красить волосы в такой же цвет. И встречаться с мальчиками. Что с ней будет, если она встретит такого же, как ты, Вовка?

— Лучше спроси, что будет с ним, — усмехаюсь я.

Хотя смешного в этом мало. Мне быстро надоедает стоять и смотреть на нее со спины, поэтому я раздеваюсь и ныряю в бассейн. Холодная вода бодрит и очищает мысли. А еще слегка гасит ставшее уже болезненным желание. Если эффект продлится недолго, до конца ужина я не дотерплю.

В некоторые моменты я чувствую себя ребенком, который получил новую дорогую игрушку. Причем дома есть еще штук пять совершенно таких же, но оторваться от этой невозможно. Так и с бывшей. У меня были годы, чтобы попробовать ее всю, а я захотел только когда она изменилась. Из бесцветной моли с баблом превратилась в нищую, но, мать ее, какую-то притягательную стерву.

Хотя стерву она быстро выключает, сил на поддержание образа еще маловато.

Подплываю к бортику, где она сидит, и стягиваю ее в воду, прямо в халате.

— С ума сошел!

— Я тебя держу. Не утонешь.

Избавляю ее от халата и смеюсь, потому что в глазах видны все раздирающие эмоции: облегчение от того, что тяжелая мокрая ткань не тянет вниз и страх оказаться вдруг передо мной совершенно голой. Хотя, казалось бы, в первый раз что ли?

— Я плохо плаваю, — предупреждает она.

— Я хорошо.

— Если бы я тебе доверяла.

— Что, думаешь, я оставлю тебя тонуть в бассейне, а потом скажу дяде-полиционеру «оно само, честное слово, само!».

— Нет, думаю, что тебе понравится играть с моим страхом глубины. Как ты играешь с любовью к Машке.

Я не буду спорить. Мне, на самом деле, плевать.

— Возможно. Обними меня за шею.

Ей невольно приходится прижаться ко мне грудью. И хоть я знаю, что соски напряглись из-за холодной воды, а не моей близости, все равно соприкосновение тел отдается внутри разрядами тока.

Поддерживая девушку за талию, я выплываю с ней на середину бассейна. Это несложно, Ксения и так почти ничего не весит, а в воде кажется пушинкой.

— Хочу, чтобы ты меня поцеловала, — не собирался это говорить, даже мысли такой не возникало, но вдруг так остро захотелось, что подумалось — а зачем сопротивляться? Я для этого ее сюда и привез.

— А иначе ты меня в воду отпустишь?

— Нет. Не отпущу.

Бывшая осторожно, будто я могу ее укусить, прижимается губами к моим. Она словно никогда не целовалась и не умеет, таким неловким выходит прикосновение. А между тем ее губы соленые на вкус, восхитительно мягкие. Мне сносит крышу, я целую ее, жадно и глубоко, не думая о дыхании. Я дышу за нее. Я сейчас ее хозяин. Мне надо, чтобы каждая клеточка ее тела ждала моего прикосновения, чтобы каждая мысль в этой хорошенькой пустой головке была обо мне.

Мне кажется, что если бы она так отвечала на поцелуи во время брака, я бы смог проглотить тот блядский вечер, когда мне захотелось ее убить, заставить заткнуться раз и навсегда. Когда я не просто окончательно решил с ней развестись, но и смертельно захотел ее уничтожить!

Но я знаю, что это иллюзия. Мое желание возникло, когда я увидел ее, улыбающуюся солнцу, после салона. Когда вдруг понял, что ее жизнь не закончилась, а моя превратилась в пепелище. Что я выжег все из прошлого, не оставив ничего, чтобы жить в настоящем и чтобы хоть что-то построить в будущем.