— Вить, а что с инетом? — спрашиваю я.

Виктор молчит. Я смотрю в окно, по ощущениям уже должен показаться город, но впереди только трасса, а по бокам заснеженный лес. Тревога внутри нарастает, это уже не звоночек, это набат.

— Виктор, что происходит?

Я пытаюсь набрать Вову дрожащими руками, но сети нет совсем.

— Остановись немедленно!

— Спокойнее, Ксения Валентиновна. Мы почти приехали.

Да нет, мы, похоже, приплыли. Я во всяком случае точно. Одно радует: что бы сейчас ни случилось, дети не со мной. Машка под надежной защитой свекра, а Димка у отца и хрен он позволит что-то им сделать.

С трассы мы съезжаем на узенькую дорогу, ведущую в лес. Я пытаюсь подергать ручки на дверях, но, конечно, безуспешно. В зеркало заднего вида Виктор внимательно наблюдает за мной, хотя что я могу сделать в машине? И окно-то разбить не получится.

Вскоре мы оказываемся на большом пустыре. В кустах виднеется покореженный знак с зачеркнутым названием какой-то деревушки, как и когда он сюда попал, совершенно неясно. Вокруг нетронутые пышные белоснежные сугробы. И еще одна машина, возле которой стоит призрак.

Он должен быть мертв, я почти поверила в это, окунувшись в пучину собственных проблем. Но сейчас именно Константин Царев тепло улыбается мне, словно не силой заставил сюда приехать, а встретил на оживленной улочке.

— Прошу. — Виктор открывает передо мной дверь.

Я дарю ему максимум презрения во взгляде и неуклюже вываливаюсь в сугроб. Короткая надежда на то, что вне машины, где явно работает какая-то глушилка, связь восстановится, тут же умирает: водитель обыскивает все мои карманы и бросает телефон обратно в машину.

— Ксения Валентиновна, — Царев раскидывает руки в стороны, будто реально думает, что я кинусь обниматься, — как же я рад снова вас видеть.

— А я думала, вы погибли.

— Слухи о моей смерти сильно преувеличены, — довольно смеется он. — Хотя, признаюсь честно, было непросто.

— И что вы хотите от меня?

— Даже не знаю… может, объяснений? Ксения, я думал, мы с вами в одной лодке, а вы так нехорошо поступили.

— О чем вы?

— Да бросьте, мы оба с вами знаем, что вы записали наш разговор, слили его Никольскому-старшему, из-за чего он конкретно так взял меня за яйца. Вы всерьез полагали, что вам сойдет это с рук?

Молчу. Что здесь можно вообще сказать? Я знала, на что шла, со временем страх притупился, но похожие последствия появлялись в мыслях.

— Вы меня разочаровали, Ксения. Очень разочаровали. Но я уже говорил, у меня у самого двое дочерей. Я могу вас понять. Правда могу. Вы молодая, влюбленная девушка. Мать. Не так-то просто отказаться от мужа, да и жестокость в определенной мере может заводить… я все понимаю. Поэтому дам вам шанс. Вот.

Он протягивает телефон.

— Позвоните, пожалуйста, Владимиру и попросите приехать. Одного, без охраны. Скажите… м-м-м… что приготовили ему сюрприз. Влюбленный мужчина не упустит шанс поиграть с возлюбленной.

— Он не приедет. Дома ребенок, он не бросит его.

— Ребенок?

Царев удивлен. Виктор вчера не дежурил, а значит, о Димке не знает. Может, не стоило говорить? Черт, как страшно и не столько за себя, сколько за них с Вовкой. А если еще кто-нибудь из охраны работает на Царева?

— Хорошо. Тогда будьте так любезны, сообщите на пост охраны поселка, что мы подъедем. Внесите машинку в список приглашенных гостей.

Мороз пробирает все тело и не только из-за сугробов вокруг. Царев показательно вежлив, но то, что он готов ехать в поселок через КПП говорит о том, что у него окончательно поехала крыша на почве мести. Он не просто хочет избавиться от конкурента, он хочет отомстить Борису Васильевичу за то, что он его обыграл… с моей помощью.

И так же отчетливо я понимаю: как только позвоню и внесу в список номера машины Царева, останусь здесь навечно. Никто не повезет меня домой, рискуя спалиться, но и оставить здесь живой не вариант. Я бы не оставила.

От этого понимания горько и обидно. Я только прикоснулась к жизни, о которой мечтала. Почувствовала себя любимой и желанной. Исправила ошибки отца, вернула Володе сердце, мечтала о том, как полюблю Димку, как у меня будет большая семья с кучей детей и собак.

— Ну, Ксения, плакать совершенно незачем. Позвоните — и все. Ничего сложного.

— Нет, — отрезаю я.

— Что, простите?

Царев или удивлен, или делает вид. Мне приходится собрать в кулак оставшуюся волю, потому что я не хочу реветь у него в ногах.

— Я не буду никому звонить.

— Ты вообще соображаешь, что я с тобой сейчас сделаю? Ты думай, с кем разговариваешь, шлюха малолетняя.

Щеку обжигает хлесткая пощечина. По замыслу Царева она должна меня испугать, но почему-то придает решимости.

— Звони, я сказал!

— Не. Буду. Я. Никому. Звонить.

— Шеф, я бы не рисковал, — говорит Виктор. — Сдаст нас нахуй всех. И так

— Ладно.

Царев смотрит с холодным отвращением. И без того некрасивое лицо искажает гримаса злости.

— Ладно. Не думай, что я не доберусь до твоего ебаря. Так или иначе пулю промеж глаз ему пущу. Хотел ебнуть его лично, ну да ладно, Витек сам разберется. И с муженьком твоим, и с его выродками. Виктор…

Секунда. Вторая. Удар сердца — и новый порыв ледяного ветра.

— Заканчивай с ней и поехали. Только не здесь, чтоб никаких следов на машинах.

Меня охватывает оцепенение, когда Виктор вцепляется своими огромными пальцами в мою руку и почти силком тащит в сторону от машин, к лесу. Я не могу идти, и не хочу ему помогать. Только каким же ярким кажется мир! И снег, хрустящий под ногами. И воздух, свежий, какого не встретишь в городе.

Только бы Вовка что-то понял! И Виктор не успел ничего сделать ему и детям… как же хорошо, что Машка у дедушки, но как же несправедливо, если Димка пострадает из-за нас. И как же жалко, что я не попрощалась с Машкой. Отослала ее по телефону, сбежала решать проблемы.

Зато узнала, как Володя умеет любить. Пожалуй, это все равно того стоило.

Несильный толчок в спину заставляет опуститься на колени. Стискиваю зубы, не хочу издавать ни звука, нахожусь в какой-то странной прострации, в которой не существует ничего, кроме гулких сильных ударов сердца. Оно словно отчаянно пытается успеть выработать ресурс за несколько отведенных секунд.

В затылок упирается что-то твердое и холодное. Мне вдруг кажется, что это не я стою на коленях посреди зимнего леса с пистолетом у затылка, а Даша. И за спиной не человек Царева, а мой собственный отец.

Я не хочу платить жизнью по чужим счетам, но, кажется, придется.

Закрываю глаза. Еще несколько ударов — и я слышу выстрел, он оглушает, но… не убивает. Я больше не чувствую у головы дуло пистолета, пытаюсь подняться и обернуться, но ничего толком не понимаю. На пустыре какая-то суматоха, словно из ниоткуда появляется еще одна машина. Царев прячется за массивной бронированной дверью, а ко мне спешит какой-то мужчина в черном, хотя он скорее парень — выглядит очень молодо.

— Быстро! — говорит он мне. — Идем!

Поднимает на ноги и тянет в сторону, к лесу, где можно укрыться от выстрелов и хаоса. Я ищу глазами Вовку, но не могу рассмотреть ни одну из черных фигур. Кроме той, что несется к нам, поднимая руку с оружием.

Парень толкает меня в сторону, прямо на ствол поваленного наполовину промерзшего дерева. От удара из глаз сыплются искры, а пространство вновь наполняется звуками выстрелов и руганью. Потом все стихает. Я лежу на земле, прислушиваясь к дыханию, тело отказывается подчиняться, и мир кружится, словно меня усадили на карусель и хорошенько подтолкнули.

— Леха, ну ты нахрена мне жену в дерево-то кинул, блядь?! — слышу я.

— Да я чет эта… не заметил как-то… да Владимир Борисыч, ну там не до сосны было!

— Ксюх…

Меня кто-то поднимает, ставит на ноги — и кружиться все вокруг прекращает.

— Ты как? Больно? Бля, Леха…

— Это не он, — с трудом говорю я, имея в виду ссадину на скуле.

— Ксюха, дурочка ты моя, ну как ты с Царевым-то связалась?

Я всхлипываю, прижимаюсь к груди мужа, и накрывает истерикой. Слез нет, наверное, замерзли, просто очень сильно трясет и тошнит. Я верчу головой, пытаясь рассмотреть тех, кто снует по поляне и натыкаюсь на пустой стеклянный взгляд Царева и кровь на лбу…

— Тихо, — Вова отворачивает меня от машин, — не надо туда смотреть. Ксюшка… ну ведь в последнюю минуту же!

— Как ты меня нашел?

— Я слежу за всеми машинами. Увидел, что вы свернули не туда, и вместе с парнями поехал следом.

— Вов… — поднимаю голову. — Я тебе должна кое-что сказать… Царев ко мне приходил, когда мы с тобой… ну, когда я виделась с Машей по пятницам. Предлагал подставить тебя и взамен получить опеку над Машей. Я слила его твоему отцу, думала, он погиб, а он…

Вовка ругается сквозь зубы, и руки за моей спиной сжимаются крепче.

— С отцом я сам поговорю.

— Знаешь… я теперь знаю, что она чувствовала. Когда ее убили. О чем думала, знаю. Только ей не предлагали позвонить и тебя предать… просто убили, чтобы мне жилось получше.

— Он предлагал тебе позвонить? Ксюша! Ну почему ты не послушалась?! Почему не позвонила? А если бы я не следил за машиной? Ты соображаешь, что могло бы случиться?! Где твоя логика вообще?!

— Ты у меня спрашиваешь про логику? — Я нервно смеюсь, то ли от шока, то ли от облегчения. — Я так испугалась, Вовка, ты не представляешь.

— Хорошо, что на этот раз я успел.

Я тянусь к нему, чтобы поцеловать, забыться в накатывающей теплоте, в аромате знакомого парфюма, почувствовать удивительно реальное и будоражащее ощущение губ. И вдруг замечаю, как Никольский морщится от боли, а потом вижу на своей белой шубе красные следы.