Я докажу ему, что невозможно изменить свои принципы и правила за пару месяцев. Он все такой же похотливый мужик, каким и был с момента нашего знакомства.

— Да, здесь очень спокойно. Мне нравится жить за городом. — Он совершенно непоколебим. Просто смотрит на меня и даже не улыбается.

— А разве ночью тебе не бывает тоскливо? — Склоняю голову набок и придаю своему взгляду загадочность. Понятия не имею, как это выглядит со стороны, но мне кажется, что некую долю таинственности в моих глазах все же можно уловить.

Марк опирается плечом на холодильник и складывает руки на груди. Оценивающий взгляд темных глаз лениво проходится по мне, а я вопреки собственной воле ощущаю сладкое тепло в животе.

— Нет, солнышко, я не тоскую.

Мысленно чертыхаюсь и делаю небольшой шаг навстречу к нему.

— Не обманывай меня, здесь, в глуши, тебе должно быть, очень одиноко. Некуда сходить, негде повеселиться. — Подхожу к мужчине вплотную, и моя грудь касается его ребер. — Да и не с кем развлечься, да?

Поднимаю голову и смотрю в потемневшие глаза. Я помню этот хищный взгляд и знаю, что означает он лишь одно — возбуждение. Еще чуть-чуть, и Марк сорвется, а я с удовольствием тыкну его носом в эту мнимую мужскую ответственность, которой он прикрывается.

— Ну, почему же. Твоя бабуля задаст жару всем моим друзьям, с которыми я привык проводить свободное время. К тому же я давно нуждался в смене обстановки и отдыхе. Ни один курорт мира не сравнится с твоим домой и твоей семьей.

Что ж, пожалуй, придется воспользоваться тяжелой артиллерией, раз он так крепко сдерживает себя.

— Ну, хорошо. Рада, что не скучаешь. — Разворачиваюсь и не спеша подхожу к печке. Чувствую себя идиоткой, но сдаваться не намерена. Медленно наклоняюсь к потемневшей стеклянной дверце, за которой пылает огонь, давая возможно Марку насладиться моим мягким местом, но потом с ужасом понимаю, что на мне не обтягивающие джинсы, а широченные штаны, за которыми не видно совершенно ничего. Вуди Вудпекер истерично кричит, что больше не в состоянии вынести мой идиотизм, и, махнув крылом, уходит за успокоительными пилюлями. Скрипя зубами, чуть закрываю решетку, и огонь в печи успокаивается. — Что-то жарко стало, тебе не кажется?

Выпрямляюсь и, продолжая стоять спиной к Марку, снимаю толстовку, оставшись в бордовой тоненькой майке.

— Не знаю, по мне так здесь по-прежнему прохладно, — говорит он, совершенно спокойно. — Если хочешь, можешь и штаны эти снять. И майку. И белье. Главное, чтобы тебе было комфортно.

Я разворачиваюсь к нему и нарочито смущенно улыбаюсь:

— Не дождешься!

— Как и ты, зайка, — усмехается он. — Думаешь, я все так же хочу просто переспать с тобой?

Истеричный хохот Вуди Вудпекера доносится из хозяйственной комнаты, где хранятся коробки с лекарствами.

Меня же накрывает негодование, сменяющееся бешенством.

— Не спорю, даже в этом мешке ты выглядишь невероятно сексуально, и, будь ты не такой упрямой, я бы с удовольствием разорвал его и взял тебя прямо здесь, на столе. Но есть одно маленькое но, через которое я ни за что не смогу переступить.

Снова оглядев меня, Марк возвращается за стол и отпивает наверняка уже остывший чай. Он смотрит в витражные окна и делает вид, что меня здесь больше нет.

Я недоумеваю, глядя в темные глаза, излучающие серьезность и уверенность. И эта уверенность совершенно противоположна той, что всегда была с Марком.

Я все могу. Я все получаю. Я — красавец. Я — Аполлон.

Нет. Теперь в мгновение ока она превратилась твердую решительность, которой сложно будет противостоять.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, с опаской глядя в мужские глаза.

Марк допивает чай и, аккуратно поставив кружку на стол, переводит на меня серьезный и спокойный взгляд:

— Я знаю, чего ты добиваешься, и это понятно. Но дело в том, что та моя прежняя жизнь больше мне не нужна. И говорю сразу, тебе не удастся доказать мне обратное. Ты можешь хоть спать рядом со мной обнаженной — все равно проиграешь. Я хочу добиться тебя, и в конечном итоге я это сделаю. Хочешь капризничать — ради бога. Хочешь спрятаться — я тебя все равно найду. Если ты чего-то боишься — поделись со мной своими мыслями, мы все решим. Я не шутил, когда говорил о совместном проживании. И чем дольше ты будешь противиться, тем сильнее я буду давить.

— Ой, вы уже проснулись! — восклицает бабуля, подойдя к чайнику. — И печь затопили, какие молодцы!

Пока она звонко щебечет о морозной погоде, мы с Марком неотрывно смотрим друг на друга, как будто пытаемся помериться силой. Его слова взбудоражили меня, и, наверное, впервые, находясь рядом с ним, я почувствовала всю ту слабость, что скрывалась под маской ложной уверенности и неприступности.

Глава тридцать третья

Кто бы мог подумать, что в такой маленькой и хрупкой женщине с баклажанными волосами окажется столько энергии. Инга воистину удивительная бабулька из всех, с кем мне доводилось общаться. Сначала она отправилась со мной в город, где мы около двух часов ходили в магазине посуды, выбирая новогодние подарки для ее подруг. Потом мы остановились на городском крытом рынке, купили овощи и фрукты на новогодний стол.

— Послезавтра снова придется ехать в город, ведь колбаску, например, сейчас я не куплю! Она должна быть свежей, чтобы оливье получилось вкусным, — лепечет она, сидя на пассажирском сиденье. — Знаете, Марк, я так рада, что вы приехали к нам! Как будто Бог ответил на мои молитвы.

— Ого, — улыбаюсь я, кинув на Ингу недоумевающий взгляд.

— А вы как думали! Мы с Кариной только и делаем, что готовим еду, приглашаем к себе соседей или сами ходим к ним в гости. У нас даже есть свой книжный клуб в поселке, проводим вечерние встречи за чашечкой чая с домашним печеньем, обсуждаем книги, кто какие прочел, а потом расходимся по домам. Здесь в основном живут семьями, с детьми, внуками и огромными собаками. Когда-то я думала, что и мы будем одной из таких семей.

— Что случилось с отцом Леры?

Женщина тяжело вздыхает:

— Диме стало плохо. Мы с ним возвращались домой, ехали по этой самой дороге, как вдруг он схватился за грудь и стал шептать, что все внутри горит. Я сразу поняла, что это инфаркт. Он остановил машину, я вызвала скорую помощь и молилась, чтобы медики приехали как можно скорее. Знаете, Марк, это были самые долгие семь минут в моей жизни. — Она замолкает, а потом отворачивается к окну. — Он умер у них в машине. Дом с его уходом так опустел, так изменился. Несколько месяцев Карина не выезжала в город. А Лера, она тогда хотела вернуться к нам, но встретила Максима, и планы изменились. Даже не знаю, хорошо ли, что она не вернулась к нам, или плохо. Вы ведь знаете, что случилось с Максимом?

Отрицательно машу головой, крепче сжимая руль.

— Хороший был парень, она его любила. Один раз даже приезжал к нам.

— Мне кажется, или вы сомневаетесь в собственных словах?

Инга переводит на меня обеспокоенный взгляд, потом громко выдыхает и говорит:

— Не знаю, но что-то было не так. Быть может, это уже мой старческий маразм, как говорит молодежь, — усмехается она, — но было в нем что-то резкое. Хотя Карина, потерявшая мужа, была рада за дочь. Ей было важно, чтобы Лера находилась в безопасности, чтобы было кому заботиться о ней. Один раз я рассказала дочери о своих ощущениях, на что она так сильно обиделась и взяла с меня слово ничего не говорить Лере. И я молчала как рыба.

— Что с ним было не так?

— Симпатичный парнишка был, вежливый, умный. Но пока он жил у нас несколько дней, я все чаще замечала, что он торопится… Если хотел уехать в город, то мог даже не спросить Леру, готова она ехать с ним или нет, а просто говорил «поехали!». Если что-то приспичило, то тут же нужно было это сделать. Как будто ему все было невтерпеж. Быстро уехать, приехать, бегом поесть, в общем — ему нужно было все и сразу. Ну, это мое мнение. Лера-то любила его.

Слышен ли ей скрип моих зубов?

— А потом он попал в аварию. Я не смогла приехать в Тюмень на похороны, зато Карина ездила. Она сказала, что Лера не проронила и слезинки, представляете? А мать Максима была в отчаянии, и, конечно, ее можно было понять, она потеряла единственного ребенка. Карина говорила, что та кричала на Леру, винила ее в смерти сына, но моя внучка ни в чем не виновата. Может быть, они и поругались перед аварией, может, у них отношения разладились, но моя внучка не виновата в его гибели. Лера, она очень скрытная стала после случившегося. Иной раз мне кажется, что ее жизнь полна секретов, о которых мы с Кариной и не догадываемся.

И, когда мы подъезжаем ко двору, моя душа, угнетенная рассказом Инги, как будто снова перерождается. Я вижу Леру, катающую на улице огромный ком снега, а двое мальчишек кидают в нее снежки. В бой вступают несколько девочек, и теперь начинается настоящая снежная война.

— Надо же! — радостно восклицает Инга. — За последние года три я впервые вижу внучку такой счастливой!

Она останавливает на мне внимательный взгляд, а я спокойно гляжу вперед и заезжаю в открытые ворота, делая вид, что не замечаю ее.

Если она предполагает, что Леру в какой-то степени осчастливил я — то мне не остается ничего, кроме как верить и надеяться на это чудо. Потому как заставить свободную девушку, опасающуюся новых отношений с мужчиной, влюбить в себя, да еще и жить под одной крышей — дело не самое легкое. Я чувствую, что Лера хочет приблизиться ко мне, но слишком боится снова попасть в капкан.

— Идите в дом, а я все принесу, — говорю Инге, когда мы выходим из машины.