Александра Ермакова - Непримиримые 1

Публика встречает победителя восхищением и аплодисментами. Мужики, Смерч и Байкал, источая обаяние, по очереди поздравляют Птичку. Руку жмут, обниматься лезут.

Су**, ну почему обязательно нужно обнимать?! Особенно кобелистый Смерч! Этот козел свои усы приглаживать начинает, словно кот, который морду вымазал в сметане… Рыжий, бл***, я ему точно их сбрею!

— Ты чего? — вырывает из поганых мыслей озадаченный голос Катьки. Даже забываю, что ее зачем-то подцепил. Миленькая, светловолосая, кудрявая. Фигурка хорошая.

— Норма все, — смотрю в огромные голубые глаза, взглядом скольжу по лицу и останавливаюсь на полных губах.

Теперь понимаю, почему обратил на девчонку внимание. Ее губы… наводят на непристойные, до мурашек развратные мысли. Четко осознаю, как бы хотел их использовать и где бы желал чувствовать.

Бросаю беглый взгляд на Птичку, которая уже сняла шлемак. Улыбается мужикам — всем и никому конкретно.

М-да, возле нее уже стадо тупоголовых баранов, смотрящих в рот. Мне кажется, Ирка не понимает, как действует на мужиков. Это хорошо, и в то же время — хреново. Непосредственность, органичность и не наигранность доказывают, что девушка искренняя в поступках и высказываниях, да только это может сработать против Королька. Никто не даст гарантии, что хотя бы у одного из кретинов, источающих лесть, хозяйство не взбунтуется настолько, чтобы хозяина не толкнуть на насилие.

А Ирка — наивная дура! Как бы отлично ни водила, а первым делом мужики глядят на ее внешность и зад, и вместо «железа» себя представляют…

Бля, да я сам такой! Я не стадный баран, скорее одинокий волк, и если бы только пожелал — не блеял, а брал… Только нужно для начала себя настроить…

А пока держусь подальше. Нельзя портить красоту.

Она недосягаема, неприкосновенна. Для меня и для других. Но как только интуиция подскажет, что нужно опасаться соперника — смету к чертям собачьим любого!

Ирка моя… даже если это не так! Никому ее не отдам.

Но пока… нежелательно мне с соседкой на людях пересекаться. Вчера и так подставился перед Шум…хером, а если хвост приглядывает то, и там засветиться успел. Небось, Голему уже донесли, что химик разборки затевает.

Так что я пока для глаз к Ирке ни на шаг — смотреть со стороны буду, ну и упорно отводить подозрения от наших отношений… Трахая других, причем не смущаясь афишировать свое блядство. Всех мне в постоянные девушки не приписать, так что, пусть голову ломают… а нужен ли мне кто?

И как раз сейчас мне нужна другая…

Вновь оборачиваюсь к Катьке. Хватаю девушку за руку и тащу подальше от толпы, что давится льстивыми заискиваниями. По дороге умудряюсь Ханыча тормознуть, он как раз бабло считает.

— А-а-а, — криво ухмыляется, — бежишь куш забрать.

— Мгм, — киваю неопределенно. — С девушкой приятно в кафешке посидим. Да, малыш? — притягиваю Катьку и смачно целую в губы. На миг надеясь, что забудусь.

Но ни хрена! Перед глазами другая…

Выдавливаю улыбку, подмигиваю девушке. Катюха аж вся краснеет, точно мак, но вырваться не спешит. Даже, наоборот, голову чуть закидывает и хлопает ресницами:

— Ага, я голодная… А ты везунчик, Верст.

— А вот сегодня и проверю, — многозначительно бурчу, и, торопливо забрав выигрыш, веду красотку к байку.

— Ой, а я в юбочке, — лукаво хихикает девушка.

— Самое то, — подыгрываю умело. — Забирайся назад, обнимай и голову за спиной моей держи. Шлемак всего один…

[1] ДРОНИТЬ — дергать ручку газа, рычать двигателем, особенно на светофорах. Именно дронить, а не дрочить. Хоть байкеры и считаются матерщинниками, но в большинстве своем это идейные и культурные люди, мат и острые словечки используют только при большой необходимости, для более полной картины и окраски предложения. Как со словом БЛИН, не выражаясь нецензурно.

[2] ЖЕЛЕЗЯКА — ласковое название байка

Ира

Гонка получается удачная. Денег чуть зарабатываю. Что совершенно не лишне — после покупки «Ашечки» бюджет заметно поистощился. Но ничего, я затяну поясок, а пока… можно и отдохнуть.

На свидание с Шумахером так и не решаюсь, несмотря на то, что он предлагает тихо и без интима посидеть в кафешке. Признаться, странный тип, хотя вроде… очень знаменитый в кругах гонщиков. В меру наглый, обаятельный, а вот компашка его… окружение — отвратные особи. Настоящие парнокопытные.

Стадо парнокопытных!

Эх, жаль, никто из друзей не может сегодня со мной посидеть — ну прям о-о-очень все заняты, вернее, по уши в любви, поэтому еду домой одна. По пути заглядываю в магазин и покупаю несколько банок пива. Хочу немного расслабиться. Заслуживаю. С учебой все отлично, проект двигается, часть зачетов сдаю автоматом…

— Ир, ты так поздно, — огорчается ба. — Совсем себя не жалеешь, — волнуется не наигранно.

— И правда, — брякает дед. — Ночь на носу, мы тут места не находим…

— Я же позвонила, — оправдываюсь тихо, — сказала, что скоро буду.

— Она у нас уже взрослая, — окидывая меня хмурым взглядом отец. — Ей учеба побоку. Только глупости, возня с машинами, да парни в голове.

Тяжко вздыхаю — ну вот, опять старая песня. Оставляю рюкзак возле лестницы.

— Па, — устало сажусь за общий стол. — Это не так. У меня осталось четыре экзамена и пять зачетов. Несколько закрыла досрочно. Все тяну, и даже хвостиков нет. А если бы и было правдой, то что в этом плохого? Разве я не обычная девушка? — ищу поддержки у родственников. — Разве это ненормально в моем возрасте — хотеть встречаться, ну или… с учебой немного напортачить? — крайне редко возражаю или пытаюсь высказать свою точку зрения. Дело не в моей покладистости, просто не хочу родственников лишний раз огорчать или вставить в тупик. А любое мое возражение почему-то именно так и воспринимается.

— Конечно, нормально, — робко встает на защиту ба, за что я ей безмерно благодарна.

— Да вроде, можно и погулять, — бормочет отстраненно дед, поддержав еле заметной улыбкой.

— А лаборатория? — вклинивается с замечанием папа. — Как далеко ты продвинулась в исследовании?

Упс…

— Медленно идет, — соглашаюсь виновато, глядя в пустую тарелку.

— Вот и я о чем. Какие могут быть подвижки, если голова дурью занята?! — бросает неоспоримый довод отец.

Бабушка и дедушка молчат. Они настолько воспитаны, что стараются не вмешиваться в наши с отцом споры. Так всегда было. Хотя точно знаю, что во многом с папой не согласны.

Бабуля не раз после очередного моего разговора по душам с родителем успокаивала, мол, ему виднее. Он опытней и мудрее. На что я резонно подмечала, что у нее с дедом еще больше мудрости, на это ба опускала голову: у каждой семьи свои нравственные устои и ценности, папа… взрослый человек. Он решит, как ему дальше жить.

Так что, с годами ничего не меняется — ба и дед вновь умолкают, оставляя нас с отцом и нашими разногласиями наедине.

Вот и сейчас бабуля лишь суетится, убирая со стола грязные тарелки, а дед чинно восседает в излюбленном кресле и неспешно смакует чай.

— Движения и не будет, — продолжает холодно отец, — если не работаешь с утра до вечера! Только усердие и труд помогут сдвинуться с мертвой точки!

— Па, — устаю от нотаций, — мне скоро двадцать! Это нормально, что я хочу разнообразия и… любви…

Стол вздрагивает, а вместе с ним звонко подпрыгивает посуда. Отец ладонями ударяет по столешнице:

— Слишком много свободы я тебе дал в последнее время! — звучит сурово. — Нужно урезать твои расходы, да в рамки более узкие зажать — вот тогда начнешь ценить помощь!

— Я ценю, — бурчу под нос. Кушать уже совершенно не хочется. — Спасибо, — встаю из-за стола. — Я не голодна!

— Я не закончил, — окатывает морозом отец, когда ступаю к лестнице. — И не отпускал!

— Пап, я устала, — отзываюсь ровно, не желая ссориться. — Душ хочу принять, да еще к зачету надо готовиться.

— Иди, — недовольно кивает отец и зло отворачивается.

Плетусь наверх, по дороге подхватив рюкзак.

Долго стою под струями воды, а когда выхожу — оказывается, ба ужин принесла мне в комнату.

Ох уж эта забота… Чуть слезу не пускаю от трогательности. Вот только плакать давно перестала — разучилась. Слезы огорчали бабулю, расстраивали деда, раздражали отца, поэтому вскоре уже казались совершенно бессмысленным проявлением чувств и признаком слабости.

Нет я не изгой в полной мере этого понятия, все же жила с любящими родственниками, да и сколько себя помню — только от бабушки и дедушки получала то самое чувство, говорящее, что нужна кому-то.

Забота, внимание, теплые слова… В которых особенно нуждалась в переходный период… Ба и дед окружали меня любовью с детства, но… заменить маму не могли. Это невозможно. Мама… это… даже уже и не знаю, кто это. Да и самого определения мне не понять. Чуждое и глухое — оставляющее в душе едва заметный след чего-то важного, но так мною и неощутимого.

Не помню даже лица родительницы, страшно, но это так. Не помню тепла ее рук, нежности голоса, того самого запаха, что присущ лишь родному человеку. Понимания или участия… не осталось ничего! Время жестоко — оно умело стирает воспоминания, которые хотелось бы помнить, и с той же легкостью подкидывает совершенно неуместные эпизоды прошлого, которые стоило бы забыть!

Нужна ли мне мама?

Сейчас уже, скорее всего, нет — я достаточно поплакала и без ее плеча. Пережила школу без ее сочувствия и поддержки. Достаточно просто справляюсь с проблемами и учебой. Душевные переживания перевариваю сама, храню глубоко и не выпускаю эмоции на обозрение — засмеют. Если и делаю ошибки — точно знаю, что виновата сама. Но однозначно завидую тем, у кого есть такой важный и близкий человек.