Наша сцена явно затянута. Отца уже не слышно, а я продолжаю бесстыдно сидеть на парне. Срочно нужно что-то придумать!

— Ты не охренел? — цежу сквозь зубы.

В глазах Игната плещется смех, а взгляд, мать его, такой невинный… Пришибла бы соседа!

— Что тебя так забавляет? — злюсь не на шутку.

Гад молчит. Начинаю яриться сильнее:

— Я спрашиваю, какого хрена тебя забавляет?., - только сейчас осознаю, что до сих пор затыкаю его рот. Убираю руки и упираюсь ими по обе стороны от головы Игната.

— Смотрю, твоя падучая болезнь с годами усилилась, — жадно глотает воздуха Селиверстов.

— А твоя самонадеянность обострилась до степени бесконечность! С какого перепугу возбужден?

— Это нормальная реакция здорового мужского организма на красивую девушку.

— С каких пор ты вдруг меня красивой считаешь?

— Да вот прям с той самой секунды, как ты на меня завалилась, — потешается. — Как башкой о пол шибанула, я на тебя сразу другими глазами стал смотреть.

— Видать, хорошо приложила, — ни капли не сочувствую.

— Достаточно для того, чтобы стала светом в оконце.

— Могу погасить этот свет, чуток сильнее ударив головой о пол еще раз.

— Мне и так плохо, — поддельно кривится сосед.

Я ему не верю! Плохой актер…

— Скорую вызвать?

— Ага, а сама выхаживать будешь. Костюмчик медсестры с халатиком покороче…

— Верст, ты конкретно болен на передок! — констатирую мрачно.

— В моем возрасте это нормально, — криво лыбится Игнат.

— Руки с моего зада убери!

— Ой, это твой?.. — взлетают наиграно брови.

Вот так и шибанула бы по наглой роже, чтобы самодовольную ухмылку стереть!

— Мой.

— Ничего так… симпатичный, и жмякать удобно! — От наглости теряю дар речи, а нахал продолжает: — Ты слышала, что мужчины предпочитают женщин, чьи прелести удобно помещаются в их руках? Вот твой зад моим рукам очень подходит,

— подтверждая слова, нежно сжимает мои ягодицы. — Есть за что подержаться… Не уверен насчет груди, — с таким спокойствием рассуждает, что закрадывается мысль, парень не в себе, — все же «булочки» и «подружки» у тебя не соразмерны. Но если позволишь пощупать и сравнить…

- Селиверстов, да ты болен?! — выдавливаю, едва дыша от шока. — Особенно напрягает твоя озабоченность женскими задами.

— Лучше озабоченность, чем импотенция…

— Мне плевать, подбери свое хозяйство!

— Ну, малыш, это сложно. Оно у меня неуправляемое хотя, — продолжает отыгрывать роль сексуально озабоченного, — может, у тебя лучше получится с ним справиться?

— Да ты неизлечимо болен! — порываюсь ударить, но Селиверстов с легкостью перехватывает сначала одну руку, потом вторую. Рывком заводит обе за мою спину, прогибая к себе, да так, что моя полуголая грудь теперь на уровне его лица.

Светло-серые глаза заволакивает темнотой.

— Ага, только не я сейчас на тебе, а ты… До! Сих! Пор!.. — жалит правдой, его голос заметно грубеет, подрагивает, становится хрипловатым. Я начинаю трепыхаться, но не я «на коне»… Это лишь мнимая власть! — ерзаешь бесстыже на мне, грудью развратно трешься, — беззастенчиво прикусывает сосок, выпирающий через кружево.

Я ахаю от смешанных чувств, ярость в которых отнюдь не главное.

— Пусти, — звучит позорно и больше смахивает на всхлип удовольствия.

Едкий смешок.

— Я, конечно, привык, — игнорит мои тщетные попытки вырваться Игнат, — что девчата на меня вешаются, но чтобы постоянно под ноги падали, — продолжает разглагольствовать с жутким равнодушием, — или, хуже того, заваливали. Нет, малыш, к подобному точно не привык…

— Пусти, сказала! — злюсь сильнее, сопротивляюсь ожесточеннее. Но секунда — и я уже под Игнатом, руки над головой, а сосед между ног.

Капец!

Извиваюсь дикой кошкой, но поганцу плевать.

— Мне повезло, что головой только легонько приложила, а так бы вырубился, и хрен тебя знает, что бы ты там навыдумывала на мой счет… Еще бы насиловать начала, а я что… очнулся — и уже вроде как неудобно отказаться.

— Да иди ты…

— Что, правда глаза колет? — продолжает глумиться с теплотой во взгляде.

— Отпусти! — не прекращаю попыток вырваться, только хватка Селиверстова становится жестче, и в какой-то миг даже ахаю от боли и хруста в плече.

— Расслабься, что как не родная? — хмыкает с издевкой.

— Я не родная… — выплевываю негодование, в панике не зная, как выкрутиться из щекотливого положения.

— А вот это радует, — опять серьезнеет Игнат и, совершенно не скрывая своих развратных мыслей, шарится по мне красноречивым взглядом. — Было бы совсем аморально трахнуть свою сестру.

Я бы завопила от ужаса и возмущения, да вот только хрипловатый тембр пробирает до кончиков волос. По телу расползаются жаркие волны. Как дура, слушаю парня, затаив дыхание.

— Другое дело — сводную…

— С-с-селиверстов, — не на шутку пугаюсь. — Ты же шутишь… Секс против воли — уголовно наказуем, — выдавливаю, но звучит неубедительно.

— Правда? — вскидывает изумленно брови Игнат. — А если девушка сама захочет?

— Кто хочет? — от шока даже по сторонам кошусь, словно ищу ту идиотку. — Где хочет?

— А если тебе понравится?

— Сомневаюсь…

— Фригидная? Лесбиянка? — задумчиво и без намека на юмор перебирает варианты сосед.

Блин, вот рассмеялась бы, если бы не было так обидно и страшно!

— Все вместе, — цепляюсь за смехотворную мысль. — Да еще и больная…

— Да ты что? — восхищенно хмыкает парень. — Как и я, на передок?

— Нет, — вспыхиваю, осознавая, что переиграть словестно соседа — пустая затея. — Блин, Селиверстов ты определенно переоцениваешь свою неотразимость! — вкладываю в голос оставшуюся решимость.

— Наоборот, — парирует едко, — убеждаюсь, что недооцениваю свою мужскую привлекательность, если уж такие стойкие оловянные солдатики, как ты, падают к моим ногам…

— Ты омерзителен, — не ругаюсь, а пытаюсь донести правду.

— Поцелуй! — звучит не то просьбой, не то приказом. Торопею от наглости. — Докажи, что я тебе омерзителен. Что непривлекателен. Что я тебя не волную…

— Я сейчас закричу, — грожу больше от страха: осмелься парень меня поцеловать — не смогу дать ему достойный отпор.

— До этого боялась, что нас застукают, а теперь осмелела? — уточняет с ядовитым смешком. — Да я не против, — дергает плечом, — даже оголюсь. Мне-то как раз оно на руку будет. А вот тебе придется долго объясняться, что на твоем. Балконе. Ночью. Делает. Голый. Парень.

— Ты чудовище! — выдыхаю, понимая, что проигрываю по всем статьям.

— Мгм, — самодовольно кивает Селиверстов и склоняется ко мне.

Несколько секунд пилит взглядом, словно раздумывает, поцеловать, обозвать или попрощаться.

— Как ты сам с собой уживаешься? — цепляюсь за любую возможность оттянуть тот момент, когда Игнат завладеет моим ртом.

— Как-как, — бормочет сосед, опаляя кожу жарким дыханием, — потакаю всем прихотям, — языком очерчивает контур моих губ, а потом, чуть прикусывает нижнюю.

Привкус пива и сигарет неприятен, но это какой-то афродизиак! Меня словно травят неизвестным наркотиком — зависаю под напором новых чувств. Затаиваюсь, так сильно втянув воздух, что становится больно в груди.

— Не потакать нужно, а пороть! — нахожу силы для ответа, как только Игнат дает свободу рту.

— Обещаешь? — поддевает своим носом мой. — Я не против, правда, тебе придется опять в тот костюмчик одеться…

- Ты… ты… — звучит совсем жалко.

— Не злись, — со злой вкрадчивостью, — ты меня жутко возбуждаешь. — Игнат беззастенчиво качает бедрами, доказывая свои слова и вгоняя меня в едкую краску. — А чем больше сопротивляешься, тем больше распаляешь. Я вот-вот сорвусь и трахну тебя прямо тут…

Своими наглостями и пошлостями парень шокирует — я не привыкла к подобному. Словно безропотная кукла, гляжу в пасмурные глаза Селиверстова, но когда он опять ко мне склоняется с явным намерением поцеловать, лишь яркий блик посреди темноты отвлекает от серых омутов.

— Огонь, — завороженно шепчу, ощущая вкус Игната на губах. Вкусно, я уже и забыла, что целоваться может быть так вкусно и приятно. До головокружения сладко…

— Да, малыш, — кивает парень, несколькими короткими поцелуями опаляя рот. — Я тоже его чувствую…

— Н-нет, — опять начинаю сопротивляться. — Там! Огонь! — неопределенно мотаю подбородком, указывая на пламя, облизывающее верхнюю часть дома Селиверстовых. Нет-нет, да и из окна второго этажа наружу вырываются языки огня.

Сосед кидает недоуменный взгляд, куда намекаю:

— Мать твою! — будто ото сна просыпается. — Ма… мама! — вскакивает с такой поспешностью, что лишь вздрагиваю, слыша хруст дерева, когда Игнат сигает с балкона. Ветки трещат, листья возмущенно шелестят:

— Ма-ма! По-пожар! — раздается надрывный вопль соседа. — По-жа-а-ар! — орет уже на своей территории.

Боже!

Сердце пропускает удар, мгновенно окутывает холодом. Теперь уже я подскакиваю, точно ужаленная. Обхватываю себя за плечи. Несколько мгновений смотрю на янтарные всполохи и мчусь в комнату. Быстро ныряю в спортивные брюки, а толстовку накидываю и застегиваю, уже перепрыгивая через ступени.

— Пожа-а-ар! — воплю на весь дом, не заботясь о тишине, наоборот топая, как можно сильнее. — Ба, дед, пап… Пожар! — Пиликаю кнопками, набирая телефон экстренной службы. Родственники выскакивают, кто как спит. Сонные, помятые, недоуменные.

— Там, — мечусь по залу, тыча в сторону дома соседей. — Селиверстовы горят!

«Вы позвонили…» — слышу в трубке и начинаю тараторить, как только раздается голос оператора:

— Пожар! В поселке…