— Пять долларов?

— Идет!

После того как Клему исполнилось десять лет, отец стал поручать ему кое-какие дела. Я таскалась за ним хвостом, помогала чем могла. Однажды отец велел ему скосить сено. Я сидела рядом на тракторе, вертела от скуки головой и увидела скачущую с поля в лес олениху. На опушке она остановилась, оглянулась, зафыркала, а потом ловко перепрыгнула через колючую проволоку и скрылась в лесу.

Клем заглушил двигатель и решил проверить, почему в ровном ряду травы позади оказались пробелы. Мы спрыгнули на землю, пробежали немного и замерли: в окровавленной траве лежал маленький олененок. Он был еще жив. Клем нагнулся и поднял какую-то палку, с которой стекали длинные струйки черной крови. Это было крошечное копытце.

Нас парализовал ужас. Увидев, что мы бросили работу, подошел отец Клема.

— Бедняжка! — пробормотал он и вытащил из-за пояса нож.

— Постой! — крикнул Клем. — Мы с Джинни выходим его, па! Да, Джинни?

Я кивнула.

— Нет. Надо скорей избавить его от мучений. Нет ничего хуже медленной смерти. Он больше не может жить, как предназначил Господь. — Ловким ударом он вонзил нож в дрожащее горло олененка. Маленькое животное дернулось, закрыло глаза и замерло.

Мы с Клемом в ужасе смотрели, как его жестокий отец потащил истекающего кровью олененка в лес, а потом побежали за ним, выкопали в покрытой листвой земле могилу и, бормоча проклятия, похоронили и олененка, и его ножку.

Как-то в лесу недалеко от домика мы наткнулись на черную змею, пожирающую лягушку. Бедняжка отчаянно дрыгала лапками, но казалось невероятным, что ей удастся спастись. Клем помчался за своим армейским ножом и вонзил его в скользкое длинное тело. Когда змея перестала дергаться и затихла, он вытащил из ее пасти раздавленную лягушку. Она была мертва. Мы в отчаянии переглянулись, не сговариваясь, побежали в домик и заперлись там.

В детстве я дружила с девочками из семей переселенцев, и мы обычно играли в нашем бомбоубежище. Однажды кому-то пришло в голову устроить вечеринку. Каждая — нас было пятеро — должна была пригласить своего приятеля. Мне было некого приглашать, и я назвала имя Клема. Все демонстративно заохали и застонали от отвращения.

Через два дня, вооруженные графином лимонада, пачкой «Ореос» и кучей пластинок, мы встречали своих рыцарей.

Кроме нас с Клемом, все были старыми друзьями, и мы почувствовали себя не в своей тарелке, когда они сразу предложили поиграть в бутылочку.

— Это банально, — заявила самая томная девочка. — Лучше в «Пять минут блаженства».

Все восторженно завопили, и нам с Клемом ничего не оставалось делать, как согласно кивнуть.

Оказалось, что каждая пара должна уединиться в маленьком туалете, пока остальные громко отсчитывают пять минут. Я не представляла, что можно делать в темноте целых пять минут. Настала наша очередь. Пылая от смущения, мы отправились в туалет. Клем прислонился к стене и проворчал:

— Неплохая вечеринка.

— Ага, — поддакнула я.

— Я вчера скосил треть поля.

— Здорово. А сколько стогов?

— Как и в прошлый раз.

— Молодец.

Мы посидели в неуклюжем молчании, пока не услышали:

— Эй! Время почти вышло! Кончайте!

Кончайте? Да мы еще и не начинали, не зная, что делать. Неожиданно Клем наклонился, решительно взял меня за подбородок и чмокнул в плотно сжатые губы.

— Ну вот! — горделиво сказал он и вытер рукавом рот. — Наверное, они этого хотели.

Дверь распахнулась.

— Поймали!

— А вот и нет! — промямлила я и выскочила из туалета.

После этого Клем стал моим заклятым врагом.

Я увлеклась футболом. Сначала играла с мальчиками из «Магнолии», стараясь попасть в другую команду, если приходил Клем. Не было для меня большего наслаждения, чем перехитрить защитника, наскочить на него и сбить с ног. Или схватить его, маленького, шустрого, за плечи и держать, пока не забьют мяч. Мы оба скрипели зубами и рычали от ненависти. Иногда Клему удавалось выхватить у меня мяч, сбить с ног и упереться коленом в живот. Стараясь не смотреть в лукавые карие глаза, я обвивала ногами его бедра и стискивала, как клещами, пока он не вскакивал, визжа от боли.

А потом с Клемом произошел несчастный случай. Он обрабатывал новое поле на склоне холма, как вдруг колесо трактора наскочило на невидимый сверху валун. Трактор перевернулся и сильно придавил Клему ногу.

Я навестила его в больнице. Он лежал весь в бинтах, с ногой, подвешенной к блокам и упакованной в гипс. Нам было не о чем разговаривать. Моя жизнь была заполнена футболом, а Клему он стал недоступен.

Так Клем Клойд ушел из моей жизни. Он часто ковылял вокруг школы в своих ортопедических ботинках с четырехдюймовым каблуком на поврежденной ноге; на постоянно мрачном лице выделялись злые глаза. Он стал носить ярко-голубые, с множеством бронзовых заклепок обтягивающие джинсы, наверняка сковывающие шаг, темно-зеленую майку и красную ветровку Флойда, привезенную им из Кореи. Ветровка была потрясающая: на спине кричащими желтыми нитками был вышит восточный дракон, а на груди — карта Кореи.

Словно желая утешить его за хромую ногу, тело Клема выросло, вытянулось, он казался даже стройным, если бы не волочил одну ногу, из-за чего одно плечо все время казалось ниже другого. Чтобы поменьше ковылять, он предпочитал грохотать на темно-зеленом «харлее», купленном на выигранные в конкурсе «Лучший мотоциклист штата» деньги. «Харлей» был украшен грязными флагами и двумя громадными хромированными трубами. На сиденье красовалась поддельная шкура леопарда, а с антенны свисал хвост енота. Иногда на голове Клема торчал помятый зеленый шлем с флажком конфедерации, а иногда он надевал только желтоватые защитные очки, и ветер развевал черные напомаженные космы.

Его репутацию разбойника с большой дороги здорово подмочил запах навоза. Из-за того, что ему приходилось помогать отцу в коровнике, от него в самом деле несло навозом, и кое-кто из учеников Халлспортской средней школы развлекался тем, что демонстративно затыкал нос, проходя мимо Клема.

Я стала чиэрлидером, Клем — хулиганом. Он никогда не здоровался со мной, хотя я вежливо кивала ему. Утром перед занятиями у каждого было свое место: я, Джо Боб и другие авторитеты сидели в Халлспорте, а Клем — во дворе, на своем леопардовом сиденье, среди таких же хулиганов, как он сам. Они курили «Лаки Страйк» и швыряли куда попало окурки.

После того как мы с Джо Бобом решили обмануть тренера и моего отца, я подошла однажды утром к ссутулившемуся в своем седле Клему, и как подобает чиэрлидеру, ослепительно улыбнулась:

— Привет!

Он мрачно посмотрел на меня и плюнул прямо в кустик упрямо пробивающейся в асфальте травы.

— Можно с тобой поговорить?

— Зачем?

— Это важно. — Как будто ему могло показаться неважным хоть что-то, касающееся меня! Он мельком взглянул на меня, слез со своего мотоцикла и подковылял поближе.

— Чего тебе?

— Ты бы не мог оказать мне любезность? Ради нашей старой дружбы? — все еще улыбаясь, спросила я.

— Конкретней.

— Можешь пригласить меня на свидание?

— Тебя? — он подозрительно хмыкнул. — Хочешь подкрутить гайку этому — как его там? — педику? Или что?

— Джо Боб будет очень рад, — я не сомневалась, что для Клема нет высшего счастья, чем угодить Джо Бобу Спарксу. — Дело вот в чем… — я объяснила ему ситуацию.

Клем глубоко затянулся «Лаки Страйк» и выпустил через нос кольца дыма.

— Если я соглашусь, — а я еще не сказал, что согласен, — то уж никак не потому, что хочу оказать любезность тебе или этому — твоему педику. Я соглашусь только в том случае, если сам этого захочу. Усекла?

— О’кей, — я была готова на любые условия, лишь бы обвести вокруг пальца тренера и отца.

— Заеду вечером в пятницу. Можешь не разоряться: надень мой шлем.


— Он согласен, — обрадовала я Джо Боба, отскочив от него в фотолаборатории.

— Может, он не такой уж и плохой, — глубокомысленно ответил Джо Боб, кончая в раковину.


В пятницу вечером у нас в гостиной царило напряженное молчание. Я уже два часа не отходила от окна, выглядывая Клема, а майор, демонстративно вздыхая, шуршал газетой.

— Ты знаешь, что мотоциклистам грозит сотрясение мозга? — наконец не выдержал он. — Или ампутация переломанных конечностей?

— Он даст мне шлем!

— А все остальное?

— Ну знаешь ли! Конечно, если я всю жизнь просижу дома в кресле-качалке, мне ничего не грозит. Хотя… Вдруг обвалится потолок?

— И все-таки не стоит самой накликать на себя несчастья, — вставила мать.

Я услышала рев мотоцикла и подбежала к двери, не обращая внимания на мамин крик: «Ты не умеешь быть осторожной!»

Клем восседал в своем леопардовом седле и даже не взглянул на меня. Я устроилась позади него и напялила украшенный флагом конфедерации шлем. На запястье Клема блестел серебряный браслет с выгравированным именем «Клем Клойд». Я крепко обняла его узкие бедра и глубоко вдохнула запах навоза, надеясь, что скоро перестану его замечать.

— Куда поедем?

— Решай сам. Мне все равно, — кротко ответила я.

Он завел мотор и, разбрасывая гальку, помчался к Халл-стрит. У светофора мы поровнялись с «доджем» Доула. Я заглянула туда и храбро улыбнулась, встретив несчастный взгляд Джо Боба. «Харлей» взревел и, не дожидаясь зеленого, рванул вперед. Широкая юбка моего костюмчика развевалась, как парус. Мы обогнали черный «де сото», и я весело помахала угрюмому тренеру.

Никогда еще я не мчалась к «Росинке» с таким восторгом и ужасом! «Харлей», как сумасшедший, кренился то влево, то вправо, и я не верила, что когда-нибудь это кончится.

— Что тебе заказать? — небрежно спросил Клем.