— Договорились, — спокойно кивнул Роман, на удивление легко соглашаясь. А потом, невыразительно кивнув в сторону спальной зоны, негромко поинтересовался. — Как она?

У Макса, пододвигающего к себе пепельницу, сложилось ощущение, что на самом-то деле плевать Андрееву было на их новое соглашение. Он бы сам этой мелкой неприятности все окна заменил на пластиковые, а внезапный ультиматум был так, для вида. Чтобы и справедливость восстановить, и за проступок ответить, ну и чтобы Соколовская за такую вольность своему другу детства по ушам не настучала.

Та, конечно, хоть и мелкая, но может. Да и мстительности с фантазией ей не занимать.

Так что, в данном случае, пока Андреев ловко пользовался ситуацией в свою пользу, для Аськиного блага, Максу отводилась скромная роль эдакого козла отпущения.

И тот даже не знал: то ли пресечь на корню несправедливость, то ли поиграть в благородство и помочь в обустройстве дома своей подчиненной.

— Перепугалась и устала, — пожал плечами Козырев, снова мерно, едва слышно постукивая ложкой по стенкам чашки. — И огромный синячина на боку. Прилетело камнем.

— Бл*!..

— Согласен, — кивнул начальник в офисе, и просто замученный человек дома. — Можешь не распространяться на эту тему. Не горю желанием слышать собственные мысли в твоем исполнении.

— В больницу ее возил? — только и спросил Роман, хмурясь и отчетливо сжимая кулаки. Макс и тут не забеспокоился — не он же лично Аськиным членовредительством занимался.

А вот старшую сестру Соколовской на мгновение стало жалко…

— Нет, — отрицательно качнул головой Макс. — Она не жаловалась. Когда я увидел синяк, она уже засыпала на ходу. Думаю, до завтра терпит. Станет хуже, отвезу сразу, травмпункт недалеко. И, раз уже заговорили об этом… Мне нужен ее паспорт.

— На кой хрен? — вскинул брови Андреев. — Жениться собрался?

От неожиданности Козырев едва не подавился!

— Охренел что ли? — Макс едва сдержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. И, вытерев рот салфеткой, отбросил ту почти на центр стола. — Билеты заказать. Всё равно собирался отправить ее в санаторий на время отпуска за счет фирмы. У нее он по графику как раз перед перезаключением договора. Поедет чуть раньше, раз уже так получилось. А ты пока займешься ее…хозяйством.

Похоже, теперь пришел черед Андреева как следует подумать.

Впрочем, ворочал мозгами спортсмен явно недолго, на удивление скоро выдав одобрительный вердикт:

— Согласен.

Макс только кивнул, усмехаясь и пряча эмоции за чашкой кофе.

Согласен он, как же! Да у него же поперек лица написано, что он обо всём этом думает!

А что будет, когда он узнает, что Соколовская поедет туда не одна? Как пить дать, будут трупы… Много, много трупов! И тело Козырева явно находится вне очереди в списке будущих жителей холодильников ближайшего морга.

— Вот и отлично. Завтра я…

Дальнейшие планы по дальнейшему перевоспитанию одной отдельно взятой упрямой переводчицы Макс озвучить не успел. В этот момент на кухню, разрушив их чисто-мужскую компанию, тихо шурша и шлепая пятками по ламинату, вошло… одеяло.

Макс удивленно вскинул брови, глядя на кокон, из которого торчали тощие голени, да подергивающийся кончик носа. Собственно, кроме этого, ничего больше видно не было, и как девушка дошла до них через всю квартиру, так и осталось для Козырева загадкой.

А вот Андреев, напротив, удивлен не был. Преспокойно поднявшись, он дошел до стола. Отыскав в шкафу с посудой стакан, налил в него воды из графина, поставил все это, и так же невозмутимо вернулся обратно. А, главное, всё это он проделал молча, без лишней спешки, комментариев и суеты!

А вот «одеяло», кстати, ожило. Чуть шатаясь, добрело туда же, где недавно был Роман, сцапало стакан высунутыми бледными пальцами… затем раздались долгие характерные булькающие звуки, и стакан был возвращен на место уже полностью опустошенным. А одеяло, так и не проронив не слова, медленно пошелестело обратно…

— Что? — иронично выгнул брови Андреев, потягивая свой кофе с таким видом, будто ничего и не произошло. Только крикнул в полголоса. — Лестница правее!

«Одеяло», успевшее к тому времени добраться до основной комнаты, послушно сменило направление, в последний момент едва не врезавшись в тонкие перила.

Макс удивленно наблюдал, как его «ожившее» одеяло медленно прошуршало по лестнице вверх, шелестя добралось до кровати, синтепоновой медузой доползло до подушки… Да там и затихло.

И только тогда мужчина очнулся:

— Она лунатик?

— Она водохлёб, — усмехнулся в ответ Андреев, мельком взглянув наверх, где его постель уже не подавала никаких признаков былой паранормальной активности. — Обычно ставит на тумбочку литровую кружку. Может выпить ее за ночь, толком не просыпаясь ни разу. Завтра и не вспомнит, что тут бродила.

— Интересно, — протянул Макс, ни к кому конкретно не обращаясь.

В его личном понимании, подобные проявления все-таки попахивали лунатизмом, как бы Андреев не утверждал обратное. Ему, конечно, виднее, Соколовскую он знает дольше. И всё-таки. Пожалуй, имея новую информацию, к подбору программ оздоровления в санатории стоит отнестись чуть тщательнее.

Да и… стоит ли вообще отпускать ее одну?

Пожалуй, как только навязчивый гость покинет, наконец, его квартиру, ему нужно будет на эту тему как следует подумать.

Глава 9

— Соколовская, это что?

Я уныло вздохнула, грустно жамкая пальцами шлепанцы, делая им массаж для релаксации, не особо стремясь отвечать. Нет, ну а что? Им тоже сегодня досталось. Бедные мои, резиновенькие, с веселыми зелененькими пальмочками на подошве со стороны пяток. Как злое начальство раскритиковало их неприглядный вид!

Впрочем, чего это я?

В процессе экстренных лихорадочных сборов в санаторий, подробному разбору и зверской критике подверглись все мои вещи, которые вроде как надо было взять с собой на две недели. Почему вроде?

Да потому что кто бы не мое тряпье, а меня саму в чемоданчик упаковывал бы!

Ехать куда-либо, да еще и в скромной компании сиятельного руководства не хотелось категорически. Я когда эту новость услышала в первый раз, вообще сначала в буйство впала!

Ну, то есть сначала была шоке, потом пребывала в прострации, а потом пошли все остальные психологические стадии принятия неизбежного, положенные каждому невезучему человеку подлым законом мироздания. Эти стадии, конечно, обычно применимы к людям, переживающим утрату… Ну я, в принципе, тоже ее переживала. Утрату в ближнего своего!

Сначала было отрицание — я половину дня смотрела на шефа и Ромашку, как на раненных табуреткой по голове бойцов интернет-фронта школьного подразделения кабинета информатики. Пила кофе, хихикала, и усердно кивала в сторону милых мальчиков, вдохновенно расписывающих мне все прелести будущего отдыха. Я не верила. Но ровно до тех пор, пока мой дружище не помахал у меня перед носом моим же паспортом, а шеф, этот предатель в шелковой пижамке, со вздохом не выложил на стол уже купленные билеты на самолет!

Потом, естественно, наступила вторая стадия — гнев. И бойцы резко переквалифицировались в жертвы, шустро удирая от меня по всем плоскостям, включая прыжки через кресла, скачки через диваны, беготню по стенам. Даже изобразили истинный прыжок веры со второго этажа спальни! Ромыч, кстати, на тот самый диван сиганул, и вечером мы поминали уже безвременно ушедшую мебель. Но это уже совсем другая история.

Затем настал черед торгов. Мужчинки-заговорщики умоляли меня перестать наносить им увечья по средствам деталей интерьера и окружающей обстановки, взамен предлагая все манны небесные, включая самые лучшие процедуры, палату-люкс и райское наслаждение, помноженные на щедрые отпускные.

Я ломалась, но перспектива получить за отдых денюжку, для моей натуры оказалась вдруг жуть, какой привлекательной! Натура, кстати, оказалась жуть, какой алчной, и в итоге, благодаря скромной помощи демона-искусителя с левого плеча, сломили мое забитое обстоятельствами упрямство.

И вроде бы, жить тогда и радоваться… Но нет! Мое бессознательное недовольство вступило в конфликт с сознательной жадностью, и началась третья стадия — депрессия!

Надо перестать перечитывать на досуге труды дядюшки Фрейда, что ли…

В общем, я замоталась в одеялко и напрочь игнорировала растерянных заговорщиков. Они растеряно переглядывались, предпринимали робкие попытки выковырять меня оттуда… Под одеялком было жарко, жалостливо шмыгать носом и возмущенно дрыгать пяткой надоело, но жалость к себе покидать нагретое уютное местечко не хотела.

Зато хотелось плакать от обиды на вселенскую несправедливость! Смущенных мужиков по ту сторону одеялка тоже было жалко… немного. Потом вдруг проснулась некстати возмутившаяся совесть. Так что пришлось уныло переползать в последнюю стадию — принятие. Тем более что до отлета оставалось всего лишь несколько часов!

Но я не сдалась так просто, да. И вместо ответа выкинула еще одну стадию, не описанную ни в одном учебнике психологии. Это была месть! Коварная, жестокая и беспощадная. Вспотев под таким удобным вчера одеялом, после очередной жалостливой просьбы «Соколовская, мать твою, почему я тебя как ребенка уговаривать должен?!» я все-таки выбралась. Молча. Посмотрела на своих вздохнувших с облегчением мучителей, так же молча поднялась, точно так же подошла и вытащила у Ромки из кармана бумажник. Продолжая сохранять каменное молчание, взяла у него единственный сиротливый стольник, а потом, вернув туго набитое разноцветными бумажками имущество… гордо покинула квартиру, не реагируя на их возмущение. Такое же бессловесное, кстати!