Агата Лель - Несломленная

— Так он вроде и не лезет… — растерялся отец.

— Жора мой сын, такой же, как и Серёжа! — по гнусавому тону бабули стало ясно, что та обиделась, и слезы опасно близко. — И сколько добра он нам сделал! Вовку, вон, в институт пристроить обещался, общежитие выбить…

— Это вам он сын, а мне он никто! — не унималась мать. — И подачки нам его не нужны, мало их что ли, институтов? Без него поступим. Если хотите — приглашайте, только, чур, без меня! — дверь родительской спальни громко хлопнула. Бабушка начала всхлипывать.

Собственно, этим всегда и заканчивалось, стоило кому-то дома упомянуть дядю Жору. Патологическая нелюбовь матери к родному брату отца не имела границ, причем абсолютно беспочвенно.

Всхлипы в гостиной перешли в рыдания. Каждый раз одно и то же, как же мне это всё надоело! Натянув покрывало на голову, закрыла глаза. Веки налились свинцом, не хотелось больше ни о чем думать.

Казалось, что я поспала всего несколько минут, как вдруг почувствовала, как кто-то трясет меня за плечо. С трудом разлепив веки, увидела перед собой лицо матери. В слабом утреннем свете ее кожа выглядела мертвецки бледной. Темные круги под глазами красноречиво говорили о бессонной ночи.

— Вставай, нам через полчаса выходить.

— Куда? — хрипло спросила я, с трудом принимая вертикальное положение.

Проигнорировав мой вопрос, она молча вышла из комнаты.

Санкт-Петербург, 2013 год, март.

На следующие выходные мы с Маратом всё-таки сумели выбраться за город, где нас ждал чудесный отель на берегу реки, с баней, бильярдом и небольшим уютным ресторанчиком в старинном русском стиле.

Если честно, мне было всё равно, куда ехать, самым важным для меня было просто побыть вдвоем. В питерской однушке это плохо представлялось возможным, где то и дело отвлекали надоедливые звонки, вопли трёх погодок за стенкой и визг сигнализаций под окнами.

Любопытная соседка в лисьей шапке попадалась на глаза все чаще, она будто что-то заподозрила, каждый раз провожая нашу парочку презрительным прищуром, заставляя чувствовать себя чуть ли не преступницей. Марата это напрягало, и он всерьёз стал предлагать сменить мне место жительства, ну или встречаться в гостинице.

— В гостинице? Я тебе что, шлюха какая-то? Может ты мне ещё деньги после секса на столике оставлять будешь? — совершенно справедливо возмущалась я.

Мне и так приходилось смиряться с позорным клеймом любовницы, так ещё и встречи сделать в классическом стиле «левака»? Нет, это совершенно точно не входило в мои планы. Дома, по крайней мере, я чувствовала себя увереннее, это была пусть не моя собственная, но хотя бы временно моя территория. А любопытных соседей везде хватает.

Баню я никогда не любила, с трудом выносила жару, и находиться в парной более одной минуты было для меня настоящим испытанием, но чего только не сделаешь ради любимого мужчины. Пройдя семь кругов ада в виде пыточной камеры парилки, я наконец-то заняла удобный диван возле бассейна, раскрасневшаяся, с прилипшими ко лбу волосами — та ещё красотка. Марат в одном полотенце обернутом вокруг бедер, лежал рядом, примостив голову на моих коленях и, казалось, дремал.

— А что ты сказал… ей?

— Кому — ей? — не открывая глаз, лениво уточнил он.

— Ты прекрасно знаешь, о ком я. О твоей жене. Что ты ей сказал? Что едешь в командировку, в гости к родителям, ночуешь у друга?

— Ты действительно хочешь это знать?

— Не знаю…

— А зачем тогда спрашиваешь?

Сама невозмутимость, даже веки не дрогнули. Я же внутренне вся напряглась, вот зачем я опять поднимаю эту тему? Мазохисткой никогда не была, щекотать нервишки тоже не в моем стиле. Всякий раз обещаю себе не начинать этот неприятный разговор, и постоянно черти разжигают.

Но что больше всего возмущало, это то, как он себя вёл. Обычно мужчины как? Заводят шашни на стороне, вешают лапшу о том, что вот-вот бросят жену, что это вовсе не интрижка, а вполне себе серьезный роман, и что любимая женщина именно она, а не законная супруга. Обычная песня. Марат же рушил все стереотипы. Он вёл себя так, будто все происходящее норма. Будто так быть и должно. Не оправдывался, не давал обещаний, не осыпал «завтраками». Его всё устраивало. Как бы горько мне не было это признавать, но он не хотел ничего менять. У него карьера, хороший заработок, жена, любовница… Что ещё нужно для счастья?

Он часто говорил, как хорошо ему со мной в постели, и ни разу, что я нужна ему как спутница жизни. Я понимала, что сама согласилась с его неозвученными правилами, изначально приняв такой формат отношений. Возможно, если бы я сразу поставила какие-то условия и рамки, то вполне вероятно… Хотя, что я несу, какие рамки… Я вцепилась в него, будто он последний шанс в моей жизни и боялась сказать лишнего. Просто боялась, что он развернется и уйдет.

Я влюбилась и хотела быть нужной, тешила себя иллюзией душевной близости, отрицая, что пока нас связывает только отменный секс и мои сильные чувства.

Само собой мне льстило, что такой мужчина вообще обратил на меня внимание, хотя какой с этого прок, если я даже не могу им ни перед кем похвастаться? Не могу выложить совместную фотографию в соцсети, познакомить с друзьями. Полная конспирация. И будущее… с ним я не могла ничего загадывать на завтрашний день, потому что совместного завтра могло и не быть. Замкнутый круг. Я старалась не думать об этом, дабы не зарываться в пучину мыслей ещё глубже, прекрасно зная, чем это все может обернуться. Просто делала вид, что все прекрасно, не признаваясь даже самой себе, что прекрасного не так уж и много.

Я смотрела на его обнаженный торс: широкая грудь, с тонкими рыжеватыми волосками, мерно поднималась и опускалась — он спал. Во сне он выглядел моложе, черты лица разглаживались, придавая выражению почти мальчишеский вид. Я аккуратно перебирала руками его влажные пряди, коснулась подушечками пальцев линии бровей, изгиба губ. Он не был красив в классическом понимании этого слова, но он был очень мужественен: сильные руки, жилистые предплечья, крепкий торс, волевой подбородок с небольшой ямочкой, высокие скулы. Этот мужчина источал силу и уверенность, и именно это меня в нем подкупило. И вроде бы он был со мной, но все равно оставался недосягаем — как вершина Эвереста, оттого притягивал ещё сильнее.

Я никогда не умела выбирать мужчин, может быть, «благодаря» первому печальному опыту, может, просто притягивала не тех, а может они были «теми», но не для меня. Все мои отношения рано или поздно заканчивались крахом. Скорее всего, так будет и в этот раз, но видит Бог, как же сильно я этого не хотела! Марат был тем мужчиной, за которого стоило побороться.

Мои мысли прервала тихая вибрация. Айфон последней модели лежал рядом на диване экраном вниз и беззвучно жужжал. Я не хотела брать трубку, не в моих правилах копаться в чужих гаджетах, но какой-то внутренний порыв заставил это сделать. Быстро схватив телефон, я чуть не выронила его, поймав буквально на лету, и неловким движением нажала кнопку ответа.

— Алло? Алло? Марат? — раздался писклявый женский голос. — Маратик? Ты чего молчишь, алло! Кооть?

Меня охватила паника. Стрельнула взглядом на Марата — тот мирно спал. Что же делать? Отвечать и мило беседовать с соперницей в мои планы точно не входило. Вот черт! Теперь он решит, что я копалась в его телефоне!

Взглянула на экран, и сердце неприятно сжалось: с него на меня смотрела миловидная блондинка, с чрезмерно пухлыми губами. Это она. Его жена. Контакт был подписан просто — Вита. Я не знала, как зовут жену Голубя, но конечно это она, кто же ещё. Вита на том конце что-то непрерывно щебетала, пискляво растягивая: «Марааат, Марааат, заяя". Нажав сброс, я быстро удалила вызов и, брезгливо морщась, положила телефон на прежнее место.

Возникло огромное желание снова его взять и досконально исследовать: посмотреть фотографии, записную книжку, смс, добраться до почты, но я не стала этого делать, решив, что это ниже моего достоинства. Я и так знаю, что он женат, какую ещё информацию я хочу там найти?

Внезапно пришло осознание, что он никогда не станет моим, от таких женщин как эта Вита — будто с обложки журнала — не уходят.

Аккуратно, чтобы не разбудить Марата, поднялась с дивана и быстро направилась наверх, в номер. Очень хотелось заплакать, но я лучше в три узла завяжусь, чем покажу при нем свою слабость. Не хочу, чтобы он проснулся и увидел меня такой. Закрывшись в комнате, обессилено рухнула на кровать.

Вечер был безнадежно испорчен.

Город Н., 1997 год, июль.

— Я кому сказала, сядь! — сквозь зубы прошипела мама, стреляя глазами по сторонам, стараясь привлекать как можно меньше внимания.

Железной хваткой сдавив плечо, она буквально пригвоздила меня к обшарпанному, обтянутому бордовым кожзамом, сиденью. Было ужасно душно — воздух хоть ножом режь. На часах ранее утро, но жара уже стояла неимоверная: ноги прилипали к скамейке, оставляя на обивке влажные следы. Очередной спазм скрутил желудок.

— Я плохо себя чувствую, мне нужно на воздух…

— Потерпишь. Скоро подойдёт Нина Георгиевна, сказала здесь ждать, — процедила мать, окинув меня ледяным взглядом.

Я устало откинулась назад, прислонившись спиной к прохладной, выкрашенной бледно-желтой краской стене. Глотнула теплого лимонада, который предусмотрительно взяла с собой. Противно, но лучше чем ничего.

Напротив, по обе стороны от двери кабинета номер двенадцать, висели два выцветших плаката с оторванными уголками: слева — схаматическое изображение репродуктивных органов женщины, а справа — молодая пара с ребенком на руках, и ниже небрежная надпись красным маркером: «Материнство — это счастье».