Агата Лель - Несломленная

— А вы курите, Александра? — спросил он, извлекая из кармана брюк пачку Мальборо.

— Да, мой друг как раз ушел за сигаретами, и куда-то запропастился.

— Тогда прошу составить мне компанию. Идёмте, здесь очень душно, — поднявшись, он пошел в сторону крытой веранды ресторана, и я, расталкивая разгорячённо танцующих коллег, придерживая подол платья, поплелась за ним.

Сбившись группками, народ дымил сигаретами, громко разговаривая, и ежеминутно заходясь во взрывах смеха. Мы со Ржавым встали у окна, и с наслаждением затянулись вожделенным никотином.

— А вы знаете, я запомнил вас еще в тот день, когда вы потеряли свою перчатку.

— Перчатку? Не помню, — соврала я, смотря на тысячу огоньков ночного города, стараясь скрыть удивление, что он запомнил такую мелочь.

— Да, перчатку. Желтую или оранжевую…

“Красную, и это была варежка!” — захотелось поправить мне, но я вовремя вспомнила, что “забыла” о том случае.

— А еще запомнил, потому что вы рыжая. Это ваш натуральный цвет?

— А ваш? — спросила я, и он, похлопав долю секунды длинными ресницами, опять засмеялся.

— А если серьёзно? Вы никогда не хотели избавиться от этого “подарка” природы? Скажу по секрету, но только вам: меня посещали такие мысли в студенческие годы, но, боюсь, однокурсники из академии меня бы неправильно поняли, — лучезарно улыбнулся он, и сеточка мелких морщин паутинкой окружила глаза.

— А вот я однажды поэкспериментировала. Ещё в школе.

— Вот как? Должно быть жгучая брюнетка?

— Нет… блондинка, — шепнула, будто поведала огромную тайну.

— Вам, наверное, очень шло!

— Нет, это было то ещё убожество. Более того, этот поступок разрушил мою жизнь, — произнесла я, и тут же пожалела о сказанном.

Вот зачем. Зачем портить такой вечер возвращаясь в прошлое? Там нет ничего хорошего. Там только боль, страдания и потери. Но было уже поздно, вихрь воспоминаний снова унёс меня на пятнадцать лет назад…

Город Н., 1997 год. Весна.

Одиннадцатый класс, конец учебного года. Время, когда тысячи выпускников планируют своё светлое будущее. Я ничего не планировала, мой путь был предрешен: наш единственный в городе местный университет, экономический факультет. Не то, чтобы я горела желанием туда поступить, просто этот вуз был в шаговой доступности от дома, и это решало всё.

Уехать куда-то было моей мечтой, но мама даже слышать ничего не желала. «Везде один разврат, молодежь вместо учебы черт-те о чем думает, а в больших городах еще и разбой кругом, людей прямо с улицы крадут, продадут за границу в рабство, в Турцию куда-нибудь», — причитала бабуля, насмотревшись криминальных новостей, и мама, будучи почти в два раза моложе ее, только поддакивала, будто брюзжащая старушка. Вцепилась в меня мертвой хваткой — ни шагу дальше ее юбки. Брата, видите ли, они отпускали через год учиться в Москву, а меня нет! Эти запреты нервировали, и глубоко внутри я бунтовала, правда вслух свое несогласие не высказывала, не принято у нас было перечить старшим. Я уже даже практически смирилась, что сидеть мне дома под их тотальным контролем ещё минимум пять лет.

— А ты куда пойдешь, когда “откинемся” Мамон? — услышала я прокуренный баритон Петьки Селивёрстова с “козырных” последних парт, загаженных жевательной резинкой и исписанных скабрезными словечками.

Петька — хулиган и оболтус, сын местного криминального авторитета, который половину своей жизни провел на зоне. Петька очень гордился своим “крутым” папашей, и постоянно использовал тюремный жаргон.

— На работу устроюсь, к Серёге Белому в гараж, — беспечно бросил Кирилл, раскачиваясь на стуле, закинув ноги на парту. — Маман хотела меня в техникум какой-то определить, но я сразу в отказ. Делать мне больше нечего — два года ещё тарабанить. Мне и школы хватило вот так, — ребром ладони он провел поперек горла.

— А Танюха твоя, слышал, в Москву уезжает. Батёк еёшный вроде местечко тёплое в каком-то инстике подшаманил.

— Пойдёт теперь по рукам баба, — покачивая головой, со знанием дела констатировал Санька Рощин, ещё один бездельник “с последних парт”.

— Э, полегче, вообще-то это тёлка Мамона, — строго пресёк Петька.

— Да какая она мне тёлка… так… было пару раз, и то по пьяни, — сплюнул прямо на пол Кирилл, — пусть валит, туда ей и дорога.

— Ритка с параллельного про тебя спрашивала, может с ней замутишь? Видал, какие у неё бидоны? Во, — Селиверстов изобразил руками два огромных шара в районе груди, и пацаны громко загоготали.

— Не, Ритка стрёмная какая-то, ржет как лошадь, ещё и рыжая. Мне блондинки нравятся, — мечтательно протянул Мамонов.

— Как Танюха, что ли? — подколол Рощин.

— Сказал же — проехали! — замахнувшись сжатым кулаком оборвал его Кирилл, и вдруг замолчал, обернувшись в мою сторону.

Меня будто кипятком облили, сразу кинуло в жар, уши буквально полыхали. Я быстро отвернулась, уткнувшись в учебник.

— Я, может, с Рыжовой замучу. Да, Рыжова? Гулять вечером пойдём? — игривым тоном подкатил он.

Дыхание перехватило, и я, сгорбившись, ещё сильнее вжалась в стул. Надеюсь, они не заметили, что я подслушивала.

Я понимала, что это его предложение погулять всего лишь стёб, но мне было приятно, что Кирилл назвал именно меня, а не какую-то другую девочку. Пробубнив в ответ что-то невнятное, я воздала хвалу небесам, когда прозвенел звонок, и одноклассники единым потоком, с громкими криками повалили в класс.

Весь урок я думала о его словах. “Мне блондинки нравятся”. Бред, бред, безумная идея, бабушка меня убьёт! Но мне так хотелось хоть немного понравиться Кириллу. Хоть самую чуточку. Хотелось, чтобы он наконец-то посмотрел на меня не как на зубрилку-одноклассницу, а как на девушку. Я действительно считала, что если первая сделаю какой-то шаг, это что-то изменит. Глупая влюбленная малолетка.

После уроков, отвязавшись от Ирки с Галькой под предлогом неотложных дел, я забежала в хозяйственный магазин и на последние деньги, отложенные с завтраков, купила две пачки “Блондекса”.

* * *

— Александра, где вы летаете? Александрааа! — услышала я откуда-то издалека. Рядом стоял Ржавый, и помахивая ладонью перед моим лицом, с беспокойством заглядывал в глаза. Вокруг гремела музыка, и легкий морозец из открытого окна обжигал щёки.

— Простите, задумалась. Ох, ёлки! — выругалась я, когда тлеющий фильтр сигареты обжег пальцы. — Так на чем мы остановились?

— На вашем опыте окрашивания в блондинку, — подсказал Голубь.

— А, ну да. В общем, там ничего интересного. Я была уродливой блондинкой, было даже хуже, чем сейчас.

— Ну что вы такое говорите! — возмутился он. — Вы очень привлекательная девушка, и…

— Ах вот ты где, я тебя везде ищу, Рыжова, — откуда-то из толпы материализовался Костя. — Ты представляешь, меня чуть в ментовку не уволокли… Э, здрасьте, — осёкся он, заметив рядом начальство.

— Это Марат Игнатович… ну… ты в курсе, — смутившись, будто нас засекли за чем-то нехорошим, зачем-то представила я Голубя.

Повисла неловкая пауза.

— Я вынужден откланяться, — прервал тишину Ржавый, — спасибо вам, Александра, что составили мне компанию.

Произнеся это, он ретировался, покинув веранду, моментально смешавшись с толпой.

— Ничего себе, а ты времени даром не теряешь, — хмыкнул Костя, доставая сигарету. — Ну так вот, когда я вышел из ресторана…

— Давай потом, Кость, хорошо? Я дико замерзла. И хватит травить организм, — забрав у него сигарету, я за руку потащила недоумевающего Линькова в помещение.

Рыжей шевелюры нигде не было видно. Мне стало немного грустно, сама не знаю почему. Костик рассказывал что-то, оживленно жестикулируя, но я слушала его вполуха, прокручивая в голове недавнюю беседу с Голубем.

Надо же, вот это фамилия! И он оказался очень интересным собеседником. А этот его горящий взгляд, случайные прикосновения… Вдоль позвоночника пробежал хоровод мурашек. Необычный получился вечер.

Так, Рыжова, о чем ты вообще думаешь? Он твой начальник, а ты для него… грязь из под ногтей. Вот и всё. И вообще, все мужики обманщики, думающие только о себе. Все до единого, уж тебе ли это не знать.

* * *

Сразу после корпоративной вечеринки начались длинные праздничные выходные. На Новый Год мне абсолютно было некуда податься, друзей, кроме Костика, у меня в Питере не было, поэтому решено было отмечать праздник в кругу его товарищей ещё со студенческих времен. Лучше так, чем сидеть в одиночестве, обнявшись с бутылкой шампанского и смотреть новогодний "Огонёк".

Как-то мелькнула шальная мысль поехать в Н. и навестить мать, но эту идею я быстро отсекла. Не хотелось ворошить прошлое. Да и чувство гнетущей, липкой вины всё ещё не отпустило. Да теперь уже и не отпустит, наверное. И я до сих пор ее не простила… Вернее, я убеждала себя в обратном, внушала себе, что всё давно если и не забыто, то прочно запечатано в самом дальнем закоулке памяти. Нужно просто жить, идти дальше, оставив тяжёлый груз воспоминаний за спиной, нужно восстановить то, что разрушено. Но в то же время прекрасно понимала, насколько нелепы эти мысли, и как бы сильно я этого не хотела, никогда больше не будет так, как прежде… ведь забыть такое невозможно.

Порой мне казалось, что я родилась для того, чтобы приносить людям несчастье. Мало того, что природа надо мной вволю пошутила, так ещё и фортуна показывала исключительно пятую точку. Мне тридцать один. Ни мужа, ни ребёнка. Самых дорогих и близких я потеряла, родная мать меня ненавидит, хоть и делает вид, что это не так. И во всём виновата одна я! Если бы не тот мой глупый поступок, родные мне люди остались бы живы… Если бы я не была тогда такой доверчивой и глупой. Если бы в ту ночь Кирилл Мамонов… Если бы. Если бы. Видимо, такова моя карма.