Судя по восторженным кивкам и довольным выкрикам, ребята обеими руками и ногами за это предложение.

– Нет, подождите, давайте проголосуем, – считаю нужным уточнить, вдруг не все хотят в парк. Все-таки это общая экскурсия, и нужно учитывать большинство мнений, – Кто за то, чтобы посмотреть город? Но учтите, что больше такой возможности у вас не будет. Подумайте хорошо.

Рука Юры в гордом одиночестве возвышается над макушками, как буек посреди моря. Ну вот и порешили.

– А ты уверен, что не будет проблем? – спрашиваю у Рича, когда наша толпа весело направляется в сторону трамвайной остановки. Местные жители недовольно оборачиваются на смеющихся ребят, но что поделать? Такова судьба жителей прибрежных городов. Делить их с туристами. Да и они неплохо на этом зарабатывают, так что пусть смирятся. А что будет, когда мы сейчас в трамвай начнем табуном забираться, и представить страшно.

– Уверен, доверься мне.

– У нас корабль через три часа. Успеем?

– Расслабься, Апельсинка. Я рядом, а значит все будет в шоколаде. – рука Рича тянет меня к себе за шею, а губы дразняще скользят по моему виску. Одурманивающая радость распирает изнутри, вырываясь сквозь поры кожи и грозясь утопить мир в розовом цвете.

– В шоколаде это ты верно сказал Шварррцвальд!

Рич смеется, запрокидывая голову, и утыкает меня носом в свою вибрирующую от смеха грудь. Невольно вдыхаю аромат терпкой туалетной воды вперемешку с его собственным и чувствую, как одуревшие бабочки с возбужденными криками и визгом набрасываются друг на друга. Ох и Аля. Ты все-таки необратимо влюбляешься…

Глава 17

Аля

Нам повезло, что в это время суток трамваи полупустые. Это моя первая поездка на данном виде транспорта, и сразу могу сказать, что я не в восторге. Пока мы ехали родименькими двумя отрядами, то еще было ничего, но, когда на следующих остановках начал подтягиваться народ, сплющивая между собой вспотевших килек, мне, мягко говоря, стало не по себе. Я старалась изо всех сил прижиматься к Шварцу, чтобы об меня не терлись своими липкими взмокшими от душераздирающей жары руками другие. Наверное, ребята обалдели, наблюдая, как их вожатая не стесняясь впечаталась в диджея, но сейчас мне было все равно, что они думают. Мне на все в данный момент было глубоко все равно, лишь бы это мучение скорее закончилось.

– Если ты еще пару секунд вот так об меня потрешься, Апельсинка, у тебя появится собственный рычаг, за который можно держаться, чтобы не упасть, – шелестя на ухо низким голосом, дразнит Рич, вжимая мою талию в себя ладонью. Другой виснет на поручне.

– Ты изверг! – со злостью щипаю его через футболку за живот, – Затащил меня в эту пыточную машину на железных колесах. За что ты меня так не любишь, Шварцвальд?

– Кто сказал, что не люблю? – в темных зрачках мелькает незнакомый мне доселе огонек, – Может это мой способ заставить тебя лишний раз об меня потереться? Так что люблю, Аля, очень люблю!

Не знаю почему, но кончики моих ушей вспыхивают. Сердце пропускает удар, услышав от него слово, которое во всех любовных романах имеет особый эффект. Сказал люблю – конец истории! Хэппи Энд. Только со Шварцвальдом не так все просто. Исследую глазами лукавое лицо, пока его собственные шоколадные вылавливают каждую мою эмоцию. Такое ощущение, что он тащится, издеваясь надо мной. А в данный момент он именно это и делает. Точно издевается, гаденыш!

В отместку снова щипаю его за голый упругий живот над джинсами.

– Ниже, Аля, ниже!

С намеком кивает головой в нужном направлении и задиристо заламывает бровь. Ну что за человек? Не замечаю, как снова улыбаюсь. По-моему, улыбательное состояние стало для меня нормальным за последние дни. Так и в психушку недолго загреметь.

– Женщина, платите! – раздается злобный вопль, судя по всему, кондуктора в нескольких метрах от нас.

– Не буду я платить, – отвечает другой не менее раздраженно, – Проезд стоит как поездка на другой конец света. Откуда у меня столько денег? Семью кормить надо!

Мда, наглядная причина, по которой многие отказываются от общественного транспорта. Выискиваю глазами несостоявшегося трамвайного зайца и удивленно округляю глаза, найдя нужный объект. Женщина, средних лет, в довольно-таки приличной одежде, нуждающейся ее назвать точно сложно. Я думала на ее месте должна быть бабулька в потертом временем платочке.

– У меня тоже семья, – продолжает кондуктор, – Здесь у всех семьи. Платите или выходите.

– Да пошли вы н..

– Женщины, красавицы, давайте без ссор? – раздается вдруг у меня над самым ухом. Благодарно поднимаю глаза на Шварца, не давшего идиотке пассажирке в присутствии детей выражаться, – Беременным нельзя нервничать!

– А кто здесь беременный? – обращает на него внимание нервная одесситка.

– Я беременный. Гормоны, сами же знаете, проходили, раз у вас семья. Боюсь, еще заплачу от того, как мир вокруг жесток!

Половина трамвая катится со смеха, и я не исключение. Утыкаюсь лицом в Рича, не в силах совладать с истерикой, представляя Шварцвальда в штанах для беременных.

Еще полдороги они с женщиной мило общаются. Обмениваются именами, информацией кто куда едет. И она к всеобщему удивлению, даже соглашается заплатить за проезд, чтобы бедный мальчик не родил раньше положенного срока.

Когда красная комната на колесах, хвала небесам, остается позади, и теперь мы бредем по аллее в сторону луна-парка, Рич вдруг закрывает мне глаза руками.

– У меня для тебя сюрприз!

– Еще один?

– А то!

Спустя несколько десятков нелепых шагов гуськом он останавливается и убирает ладони с глаз. Указывает рукой на какой-то монумент и с гордостью изрекает:

– Памятник Апельсину.

Перевожу удивленный взгляд на странное круглое сооружение из меди. Апельсин. Самый настоящий. Только в разрезе и с запряженными конями. Анитка ржет рядом, наблюдая за моей обалдевшей физиономией.

– Слушай, Шварц, это ты ночью тут отливал сей шедевр? – спрашивает, похрюкивая от смеха.

– Нет, отливал не я, – огромные лапища оплетают мою талию, и Рич кладет подбородок мне на плечо. – Но думаю, это сделал один из моих пра-пра-пра десяток раз прадедов, когда понял, что Апельсины – это, сука, великая вещь, и без них не обойдется ни один Шварцвальд.

Ооо, какой же он милый. Пожалуйста, отхлестайте меня кто-нибудь по щекам, чтобы я перестала таять как маршмеллоу над пылающим костром, втрескиваясь в этого гада все больше и больше. Так нельзя. Чревато растоптанным сердцем так стремительно терять себя в другом. Но не обращая внимания на собственные предостерегающие мысли, я как кусок все того же мягкого маршмеллоу прилипаю носом к щеке Шварца. Все кажется таким нереальным и слишком хорошим, чтобы оказаться правдой. И как подтверждение, Кравцов вдруг важной походкой подходит к памятнику и складывает руки на груди, напоминая о своем постоянном присутствии рядом.

– Вообще-то это памятник Апельсинам, которые перевозили в Питер из Одесского порта в 1800 году, и именно эти апельсины помогли Одессе стать процветающим городом. – вот всегда в кульке с шоколадными конфетами находится один грильяж, который норовит подсунуться и сломать другим об себя зубы.

– Я об этом и говорю. Апельсины оху*нные фрукты. А какие вкуууусные, мммм, – в голосе возле моего уха слышатся чувственные нотки, отзываясь у меня внутри смущением, а у Юры раздражением. – Так бы прямо сейчас и облизал один из них, – продолжает добивать Шварц, но на этот раз получает от меня пинок локтем под ребра. Знаю, что он делает это намеренно, чтобы показать Кравцову, кому я принадлежу, но это уже перебор. Яйцами пусть меряются в другом.

В луна-парке ребятня отрывается по полной. С огромной долей вероятности оставляют там практически все выданные родителями деньги, исследовав каждый аттракцион, сорвав голос на самых адреналиновых, и выиграв десяток мягких игрушек в тире.

Мы кататься не ходили, потому что я все-таки здесь не для релакса. Расслабиться было сложно, особенно зная, что мои муравьи так и норовят расползтись кто куда. Приходилось включать ястреба и выискивать каждого. За Дашей с Сашей я теперь наблюдала с особенной тщательностью. Судя по всему, неприступная царица снизошла до мольбы парня, потому что теперь их можно было увидеть не целующимися разве что во время еды или сна. Я конечно, таскала за уши обоих, отправляя с прилюдных мест подальше от всех, но кто меня будет слушать, если Шварц с моей талии рук не отлепляет. Плохой я пример для подражания.

Совсем загулявшись, мы и не заметили, как пролетело два часа, а еще нужно было успеть пообедать и вовремя добраться до порта. Когда я увидела, что стрелки часов неумолимо приближаются к двум, паника захлестнула с головой. Лучше бы здесь Юра проявил хоть какую-то помощь вместо того, чтобы бессмысленно вставлять свои пять копеек в разговоры, в которых не принимает участия. В долю секунд мы собрали всех наших котят и табуном помчали к автобусам. Можете себе представить отару бегущих баранов по полю? Вот тоже самое зрелище представляли сейчас два отряда, несущиеся в сторону ближайшей остановки. Перепуганные прохожие расступались, вероятно подозревая, что какой-нибудь дурдом выпустили на прогулку, и лучше пропустить, чем быть затоптанным восемью десятками ног.

Если бы не спокойствие и уверенность Рича, я бы грохнулась в обморок прямо в первом автобусе, когда кондуктор, покрутив у виска, сказала, что мы сели не на тот маршрут.

– Я же говорила, что мы опоздаем, Шварцвальд!– волнение накалило до точки невозврата, когда мы со второй попытки все же добрались до порта и теперь бежали по раскаленному асфальту в сторону корабля, который должен был отправиться еще десять минут назад. Неизвестность разъедала. Что теперь будет? Возьмут ли нас, или заплаченные Борисом Алексеевичем деньги безвозвратно канут в Черное море? От нервов руки задрожали, но я упрямо бежала впереди всех. Даже не запыхавшись. Из-под ног, наверное, искры летели, и завтра я точно не смогу встать, но сейчас я спешила так, словно за мной гнались сумасшедшие волки. Хотя, со стороны так оно и было.