– Нет, Маш, я никуда не поеду, – отрицательно качаю головой, туша сигарету в пепельнице, – я решу эту проблему, не волнуйся.

– Рич, это ужасно, не понимаю твоего отца. Вот хоть тресни, не понимаю. Жениться на той, кого не любишь! Разве это правильно?

– Нет, Мася, не правильно, и ты очень хорошо сделала, что сбежала от своего англичанина вовремя.

– Нууу, не совсем уж и вовремя, – Машка каждый раз густо краснеет, когда я напоминаю ей о ее позорном побеге с собственной свадьбы пару месяцев назад.

– Это дааа. Можно было бы хотя бы на день раньше, чтобы не оставлять парня одного отдуваться перед сотней гостей, – смеюсь я.

– Я перед ним извинилась. Рич, ну хватит мне это напоминать, – обиженно бьет меня ладошкой по плечу, – я просто тогда поняла, что рано мне замуж, да и не любила я его сильно. Хотя парень он был отличный, просто, ну не мое.

– Я же говорю – правильно сделала. Не сломала жизнь ни себе, ни ему. Умница, дочка.

На мордашке племянницы появляется улыбка с крошечными ямочками. Каждый раз, когда смотрю на нее, понимаю, что мы чертовски похожи. И внешностью, и характерами. За это люблю ее еще больше.

– Ладно, Рич, я пойду, надеюсь, ты найдешь выход из положения! Не хочу потерять моего любимого дядю в трясине семейной жизни.

– Ты представляешь меня мужем, Маш? – ржу я.

– Неа, хотя, ты лучше, чем сам о себе думаешь!

– Да я оху*нен!

Звонкий смех племяши привлекает внимание посетителей, когда она вспархивает и с улыбой чмокает меня в щеку.

– Это факт, не требующий доказательств! Все, люблю тебя, Рич, звони! Дяде Боре привет и поцелуй!

– Лети, птичка! И давай там, чтобы я потом не отрывал яйца всяким фламинго. Осторожно, Маша, осторожно!

Восемнадцатилетнее создание закатывает глаза и на ходу ловит такси, оставляя меня одного. Мда, начало вечера охренительное, ничего не скажешь. Новость об отце, конечно, не то, чтобы шокировала, но удивила точно. Не думал, что он дойдет до такого. Гадко чувствовать себя разменной монетой.

Пока я выдавливаю сто шестьдесят по трассе, возвращаясь назад, мозги слегка проветриваются. Да, чувство отвращения к отцу долго будет еще травить изнутри, но я ведь знал его. Можно было бы догадаться, что этот денежный наркоман не остановится ни перед чем. Ничего. И это вылечим.

Захожу в лагерь с одним единственным желанием – схватить мою Апельсинку и зацеловать до полусмерти. Сначала зацеловать, а потом затрахать. Какое-то такое состояние гадливое, от которого ее хочется видеть рядом еще больше. Только ее одну. Разбужу сладкую сейчас самым приятным способом. Ей точно понравится мой язык между ее стройных ножек. Она так вкусно стонет, когда я вылизываю ее там.

От этих мыслей в штанах заметно твердеет. Член уже тоже готов улучшить наше с ним упадническое настроение. Только моя Квинни способна это сделать лучше всех.

Толкаю дверь в комнату, но она оказывается закрыта. Не понял. Достаю ключ, открываю замок и захожу внутрь.

Это что за хрень? Постель в том же состоянии, что я ее и оставил. Последние ночи Аля ночует у меня, и ее отсутствие зарождает волну непонимания.

Достаю смарт, и по ходу того, как направляюсь к домику вожатых, печатаю сообщение:

«Почему твоя задница не в нашей кровати?»

В ответ тишина. Минута – две. Она спит что ли? Час ночи только. Можно было бы меня дождаться.

Подхожу к домику и становлюсь под балконом ее комнаты. Света нигде нет. Нахожу ее контакт и набираю. Аля сбрасывает через пару гудков. Что, бл*дь, происходит? Непонимание закручивается в торнадо, и я начинаю нервно переступать на месте. Меня злить нельзя. А игнорировать тем более. Ненавижу долбанное состояние, когда чувствуешь себя лохом от незнания ситуации.

«Аля, я даю тебе минуту, чтобы выйти, иначе ты пожалеешь» – печатаю нервно, несколько раз не попадая по нужным буквам и психуя еще больше.

«Шварцвальд, иди спать, завтра поговорим, я сплю» – приходит почти сразу же.

«И как же ты спишь? Лунатишь понемногу, Аля? Сюда, я сказал. Я у тебя под окном»

«Рич, пожалуйста, иди к себе. Я сегодня здесь буду ночевать».

– Да бл*дь, что за херня? – матерюсь вслух, чувствуя, как начинает срывать башню.

«Аля, я считаю до трех»

Кидаю предупреждение. В ответ мой экран обреченно гаснет. Ну хорошо. Не знаю, что здесь произошло, но выясню. И начну прямо сейчас.

«Три» – отсылаю.

«Два с половиной»

«Рич, завтра поговорим, я сказала, иди спать»

«Два на веревочке, бл*дь»

«Два на ниточке»

«У тебя последние секунды, чтобы притащить свой зад вниз, Альбина»

Нет? Играем в молчанку, значит. Ну хорошо! Ты сама напросилась!

«Один»

Глава 21

Аля

Сквозь открытый балкон доносится гландораздирающий голос Шварца, орущий «I wanna fuck you now». Что за? От неожиданности подскакиваю на постели. Анита, Кристина и Юля подпрыгивают и ошарашено крутят головами, силясь понять откуда исходит звук расстроенного контрабаса, пока этот придурок за окном поет одну и ту же фразу.

– Что происходит? – спрашивает заспанная Нитка, приподнимаясь на кровати.

– Ничего, спите, я разберусь.

Злость кипит внутри на этого недоделанного идиота, собравшегося разбудить весь лагерь своими воплями. Хватаю с тумбочки литровую бутылку с водой и лечу на балкон.

– Заткнись, Шварцвальд, – шиплю с высоты двух метров и, не раздумывая ни секунды, выливаю ему на голову минералку.

Шварц от шока столбенеет. Медленно поднимает голову. Черные глаза вспыхивают опасным огнем, обещая оставить от меня пепел, но мне плевать. Я ненавижу его. Лгун и скотина. Потрахался там с этой Масей, а теперь еще и требует меня к себе в кровать. Я весь вечер прятала слезы от остальных, чтобы не вызывать вопросов. Как дура прокручивала в голове снова и снова последние дни моего обманчивого счастья, а он как ни в чем не бывало заявляется и издает приказы.

– Быстро. Спустилась. Сюда! – отчеканивает каждое слово, парой движений головы струшивая стекающую по всклокоченным волосам воду.

– Шварцвальд, иди откуда пришел! Я видеть тебя не хочу! – ору шепотом, но кажется, в радиусе сотни метров даже моллюски догадались, что мы выясняем отношения.

– Ты хочешь, чтобы я привел сюда весь третий отряд исполнить Пионерскую зорьку?

– Ты не посмеешь!

– Проверим? – широкая бровь дерзко взлетает. Шварц разворачивается и широкими шагами направляется в сторону домика, где мирно спят мои дети.

Черт, черт, черт.

– Шварцвальд! – шиплю в удаляющуюся спину, – остановись немедленно!

Только мои требования растворяются в темноте, как желатин в кипятке.

Вот же медведь упрямый! Козел двурогий! Этот не постесняется разбудить ребят. Ненавижу! Баран парнокопытный!

В две секунды слетаю по ступенькам вниз, едва не переломав обе ноги, и как только выскакиваю на улицу, меня сзади цепко обхватывают мужские руки.

– Ах ты! – вскрикиваю от неожиданности.

– Заткнись, Аля!

Шварц поднимает меня над землей и несет в противоположную от домиков сторону. Наверное, я издалека напоминаю трясущуюся на вилке макаронину, потому что изо всех сил извиваюсь на весу, пытаясь выбраться из кольца его рук. Бью по ним, вцепляюсь ногтями, но это толстокожее животное не реагирует. Молча тащит меня куда-то, и только когда мы доходим до беседки у выхода к морю, ставит на пол и отвешивает увесистый шлепок по заднице так, что я охаю от боли.

– Какая муха-шизофреничка тебя укусила, Альбина?

Я, наконец, оборачиваюсь и, не сдержавшись, даю Ричу пощечину. Ладонь моментально обжигает, и мне приходится стиснуть зубы теперь уже от новой порции боли, потому что, кажется, я вложила максимум ненависти в это движение. Лицо напротив каменеет, а желваки начинают ходуном ходить, когда Шварц хватает меня за руку и больно ее выкручивает, заставляя развернуться к нему спиной. Толкает к ограждению и зажимает меня между деревянным забором и своим телом.

– Я спрашиваю еще раз, что, бл*дь, произошло за эти несколько часов?

– Ничего, – цежу сквозь сжатую челюсть, – ничего не произошло. Ничего и не было, оказывается.

В груди начинает печь от неуместных эмоций. Одуревшее сердцебиение вспарывает ребра. Находиться рядом оказывается сложнее, чем я предполагала.

– Ты можешь нормально объяснить, Аля? Или без укола от бешенства двадцати пяти сантиметровой иглой разговора не получится?

Меня трясет. Чувствую, как горит все от его близости и злости, а еще оттого, что как глупая идиотка в глубине души надеялась, что у нас с ним может получиться что-то серьезное. Разочарование, обида, ревность и ненависть создают опасную смесь, угрожая мне разрывом аорты. А еще я, черт возьми, никогда не умела сдерживать непрошеных слез. Это моя слабость. И сейчас они пекут глаза, но я стойко перевожу дыхание и пытаюсь освободиться.

– Пошел ты к черту со своей иглой, Шварцвальд! – кручу головой, и затылком случайно ударяю его в челюсть. Рич рычит, как одичавший зверь, и хватает пятерней меня за скулы. Грубо поворачивает лицом к себе.

– Либо ты сейчас же говоришь что случилось, либо я тебя так оттрахаю, что ты завтракать, обедать и ужинать недели две будешь стоя, Альбина.

Тяжелое дыхание обжигает мои губы, издевательски напоминая о бесконечных поцелуях. Приходится бороться с самой собой, чтобы не выдать настоящих чувств. Он не заслуживает этого. Не заслуживает ни одной моей слезинки.

– Господи, Шварц, у тебя совсем совести нет что ли? Ни капли? Ты только что трахался. Только что!!! А теперь снова надо?

По его лицу пробегает тень непонимания, и брови недовольно хмурятся. Хватка на моем лице слабеет, позволяя выдернуть голову. Пытаюсь освободить руку, но этого скотина сделать не дает.

– Я только что приехал. Если бы мы трахались, я бы это запомнил.

– Скажи мне, ты совсем не уважаешь меня? Ни капли? – ком в горле растет с каждой секундой от его вранья, но я держусь. Пока держусь.