– Какого черта ты все растрепал, придурок?

– Да ладно!

– Что – ладно? А если он встрянет в это дело?

– Не встрянет, ему сто лет в обед, песок сыплется.

– Песок сыплется… Так и врезала бы! Держи рот на замке, понял?

Да, история была невероятная. Поляков с Лукьяновым проверили все, что могли, и связались с американским поверенным. Теперь надо было рассказать Артёму, но Кирилл не рискнул просвещать его в одиночку и договорился с Никой, которая активно им помогала, используя свои связи в Инюрколлегии и в Штатах, где у нее было несколько хороших знакомых адвокатов, бывших сокурсников. Так что в один прекрасный день Ника с Кириллом без предупреждения заявились к Артёму домой – тот удивился:

– О! Какие люди! Как это вы вместе оказались?

Удивился, но и обрадовался: Нику он не видел с прошлого года и страшно соскучился. Но Ника, как и Поляков, выглядела что-то уж очень серьезной, и Артём встревожился:

– Случилось что?

– Ты только не волнуйся, – сказал Кирилл, а Ника улыбнулась и закивала: – Все хорошо, все живы, просто мы наконец прояснили твое дело.

– Да ты что? Ну, рассказывай!

– Я начну издалека. Все началось в Нижнем Новгороде…

В одном из роддомов Новгорода 22 марта 1975 года родился мальчик. Назвали его Сашенькой: Александр Михайлович Нейман. Родители его – Михаил Петрович и Инна Сергеевна – были физиками, работали в местном отделении РАН. Через шесть лет они переехали, сначала в Израиль, потом в Соединенные Штаты. Их мальчик оказался очень способным – досрочно получил диплом бакалавра в Стэнфордском университете, имел стипендию от Национального научного фонда США, стал ученым и предпринимателем, занимаясь интернет-технологиями и уже к двадцати пяти годам заработал свой первый миллион.

А потом случилось несчастье – он тяжело заболел, потребовалась пересадка костного мозга, и тут выяснилось, что его родители не могут быть донорами, потому что… они вовсе и не его родители! Генетическая экспертиза четко показала, что Саша никак не может быть их сыном. Это оказалось потрясением для всех, особенно для матери, у которой случился нервный срыв. Александру все-таки нашли донора, и он прожил еще пару лет. Все это время родители вели поиски своего настоящего сына: они сразу подумали, что ребенка случайно подменили в роддоме. Но расследование длилось слишком долго, и всё безрезультатно. Сначала умер Александр, и мать, находившаяся в глубокой депрессии, покончила с собой. Отец еще продолжал заниматься розысками, завещав продолжить их после своей смерти, – в течение года. Если биологический сын найдется, то он получает все наследство, довольно большое, несмотря на то что часть денег Александр выделил на научные гранты и стипендии. Если не найдется – все уходит на благотворительность.

– Надо же, – сказал Артём. – Потрясающая история. Прямо для кино. А ко мне-то какое отношение имеет?

– Артём! Это ты – потерянный ребенок! Вернее, подменённый, – сказала Ника, с состраданием глядя на Артёма. Он нахмурился:

– Почему я?

– Ты же помнишь про генетическую экспертизу? Ну вот. Она всё подтвердила. Нейманы твои родители, а ты на самом деле Александр Михайлович Нейман. Только непонятно, как это вообще могло произойти. Твой отец… то есть… Поздняков – он же был главврачом! Неужели медсестры могли быть настолько небрежны, чтобы перепутать ребенка… глав… врача… Артём! О господи…

Артём вскочил – смотреть на него было просто страшно, и Кирилл тоже встал – на всякий случай.

– А-а! Мерзавец! – заорал вдруг Артём и заметался, круша все на своем пути.

Кирилл с Никой кинулись за ним, пытаясь удержать, но бесполезно: Ника даже не могла представить, что Артём способен на такую ярость. – Сволочь! Какая же сволочь! Это он все сделал, он! Специально! Я убью его! Где он живет? Ты же знаешь, скажи. Я убью этого гада! По стенке размажу! Убью…

Кириллу удалось наконец схватить Артёма и встряхнуть. Тот сразу перестал бушевать, сел на пол и зарыдал, закрыв лицо руками. Ника присела к нему и обняла:

– Успокойся, дорогой, успокойся. Мы всё понимаем, это такое потрясение для тебя.

Артём глухо произнес:

– Я все равно его убью.

– Тёмочка, он уже умер.

– Умер? Когда?

– Этим летом. Буквально за неделю до смерти твоей мамы… Ксении Ильиничны.

– Артём, послушай, – встрял Кирилл, который благодарил бога, что догадался взять с собой Нику: один бы он точно не справился. – Поздняков послал вам письмо перед смертью – ты, случайно, не находил? Вдруг там какие-то разъяснения есть?

– Письмо… Нет вроде бы.

Артём слегка успокоился – поднялся и пересел на стул. Ника пошла за ним – обняла и стала гладить по голове, а Артём перехватил ее руку и поцеловал. Кирилл отвернулся.

– Когда, ты говоришь, он письмо послал? – спросил Артём.

– Двадцатого июля. Недели две шло, должно быть. А умер двадцать восьмого.

– А мама умерла четвертого августа. Неужели… Что же он там написал? Куда мама могла деть письмо? Чёрт, я же все выбросил, когда ремонт делал. Хотя… Ее дневник остался. Вдруг там что-то есть? Правда, она так плохо писала в последнее время: руки не слушались, и слова забывала. Почерк совершенно неразборчивый. Сейчас!

Артём вскочил – нашел дневник в книжном шкафу и отдал Нике.

– Посмотри ты, я не могу.

Ника полистала общую тетрадь – да, каракули! Бедная Ксения Ильинична… Последняя страница была вообще нечитаема: строчки находили одна на другую, слова обрывались. Но в самом конце тетради действительно лежало письмо.

– Прочтите вы с Кириллом, я не вынесу. Потом расскажете. А я пойду чай сделаю.

Кирилл с Никой, сидя рядом на диване, внимательно читали письмо Позднякова, а дочитав, переглянулись.

– Он, наверное, сумасшедший. В голове такое не укладывается, – сказала Ника.

– Да, явно больной, – кивнул Кирилл.

– А, так я был прав? Его рук дело? – усмехнулся Артём, который, поставив чайник, потихоньку прибирался в комнате, ликвидируя последствия своего буйного припадка. – Он что, обо всем рассказал в письме?

– Понимаешь, этот Костик, чтоб ему пусто было, зачем-то сообщил Позднякову, что Александр Нейман его сын. Похоже, Поздняков вбил себе в голову, что жена ему изменила, и всю жизнь был в этом уверен, а тут такое, – сказал Кирилл, внимательно глядя на Артёма: как бы опять не сорвался. – Но письмо очень невнятное. Если не знать ничего, то вообще выглядит полным бредом. Совершенно непонятно, зачем он поменял детей. Такая своеобразная месть якобы изменившей жене? Но в чем смысл, если она не догадывалась?

– Бедная, бедная мама! – с горечью произнес Артём. – Она так его боялась – всю жизнь вздрагивала, если кого похожего видела. А я ненавидел. Какая жалость, что он сам умер. Я так мечтал отомстить. За все наши мучения. Сволочь! Параноик проклятый. Чтоб он в аду сгорел! Он же убил маму этим письмом! Взял и убил. Она такая хрупкая была, нежная. Я ужасно ее любил. А она во мне просто души не чаяла. И вот, пожалуйста – я не ее сын! И кто я теперь? Александр Нейман? И никого, никого не осталось близких. Никого…

Артём замолчал. Рассеянно глядя в пространство, молчали и Кирилл с Никой: а что тут скажешь? Наконец Артём вздохнул:

– Ну что? Пойдем выпьем чаю? Или чего покрепче? Только водки у меня нет, ты уж прости, Кирилл.

– Да ладно, ничего, я и твоей отравы выпью.

Они переместились на кухню – на всех троих вдруг напал зверский голод. Засиделись они надолго, уговорив две бутылки красного вина, и Артём постепенно рассказал все, что знал о жизни матери…

Родители Ксении Ильиничны Бахаревой пострадали по печально известному «делу врачей» – хотя обоих освободили в июне 1953 года, ее мама так никогда и не оправилась от пережитого и через пару лет скончалась, а отец ненадолго пережил любимую жену. Ксеничку воспитывали дальние родственники, а Виктор Поздняков, за которого она так необдуманно вышла замуж в двадцать три года, был одним из учеников ее отца, известного педиатра. Впрочем, ухаживал он очень даже красиво и пылко, так что скромная и робкая Ксеничка была просто ослеплена. Ксения выросла совершенной красавицей – еще бы, такое смешение кровей! Отец – из обрусевших немцев, породнившихся с армянами, мама – еврейка с примесью польской крови. Стройная, грациозная, с пышной копной темно-каштановых волос и нежным взглядом карих глаз, Ксеничка казалась такой несовременной, такой изысканной и хрупкой, что вызывала у любого мужчины желание защищать, нежить, баловать и носить на руках. Поначалу Виктор так и поступал. Но довольно скоро проявилась его паталогическая ревность. Оказалось, что он подозрителен, жесток и скор на расправу: все время следил за женой, упрекал в несуществующих изменах, воспитывал из нее идеальную жену и хозяйку, попрекая за малейшее упущение – достаточно было пересоленного борща или криво висящего полотенца, чтобы разгорелся скандал.

Когда Поздняков первый раз ее ударил, Ксения так удивилась, что даже не заплакала: молча смотрела на него, думая, что он сейчас кинется просить прощения. Причина ссоры была ничтожная, как ей казалось: улыбнулась пару раз гостю, которого сам муж и пригласил, что такого? Но это ей так казалось, а муж выстроил целую теорию вокруг этих несчастных улыбок, и Ксения никак не могла оправдаться, не очень хорошо понимая, в чем, собственно, ей надо оправдываться. Тогда он ударил еще раз, сильнее, а когда жена упала, схватил ее за волосы и стал тыкать лицом в пыльный ковер, изрыгая ругательства. В конце концов она просила прощения неизвестно за что, а Виктор нежно залечивал ее синяки и царапины. Но сначала взял ее прямо на этом ковре – грубо, зверски, унизительно.

Всю ночь Ксеничка не спала – думала. Она понимала, что надо бежать, но куда? Вырастившая ее тетушка недавно скончалась, своей жилплощади у Ксении не было. Но Виктор с утра был так ласков и обходителен, так ухаживал за ней – принес завтрак в постель, помогал одеваться, вызвал такси – до школы, где Ксения работала, было далековато. Вечером ждал ее на крыльце школы с огромным букетом роз, подарил серьги с рубинами, купил к чаю ее любимые миндальные пирожные. И Ксения осталась. Он продержался почти месяц, а потом, привязавшись к письму, которое прислал ее бывший сокурсник, избил так, что пришлось взять больничный. «Упала с лестницы», – сказала Ксения, не поднимая глаз. Врач скептически покачал головой, но не возразил. Сколько он видел таких несчастных женщин, «упавших с лестницы»!