– М-м, как вкусно! Невероятно!

Артёму есть совсем не хотелось, и он понемногу отпивал из бокала и отщипывал от ветки черные виноградины, любуясь Олесей. Наконец она блаженно откинулась на спинку стула:

– Все! Я сейчас лопну.

– А мороженое?

– Какое мороженое, ты что? Мне сейчас только валяться пузом кверху и вяло перебирать лапками.

Артём засмеялся:

– Ну пойдем – будем валяться пузом кверху и разговаривать. Захвати бокалы!

Он взял миску с виноградом и недопитую бутылку. У Киви сделалось испуганное выражение лица.

– Ты что? Я не собираюсь к тебе приставать, не волнуйся!

Киви пожала плечами и побрела следом за ним в большую комнату.

– Ух ты! Это новый диван? Или как оно называется – тахта? Вроде раньше не было? А покрывало какое красивое! Лоскутное!

– Ну да, я в «ИКЕА» купил. Такое лежбище. Мне нравится, что можно хоть вдоль, хоть поперек, хоть по диагонали. Прыгай!

И Артём плюхнулся на «лежбище», поставив бутылку и блюдо с виноградом на маленький столик. Киви пристроила туда же бокалы и присела на край тахты. Артём лежал, скрестив ноги и заложив руки за голову, и смотрел на нее. Киви смущенно поежилась, вздохнула и улеглась рядом с Артёмом – сначала тоже навзничь, потом повернулась на бок и положила голову ему на плечо. Артём осторожно опустил руку и обнял Олесю:

– Так можно?

Она кивнула. Артём не удержался и быстро поцеловал ее в макушку. Они долго молчали, потом Артём тихо сказал:

– Знаешь что? Оставайся у меня. Вот прямо сейчас. Лишнюю зубную щетку я найду, а вещи твои потом заберем. Заодно с родителями меня познакомишь.

– Нет, не надо с родителями!

– Вычеркиваю, не надо. Поживем вместе, ты привыкнешь ко мне. Соглашайся.

– И как ты себе это представляешь?

– Прекрасно представляю. Смотри: одна комната твоя, другая – моя. Хочешь, эта будет твоя. Ты во сколько утром встаешь? Я – в половине восьмого. Бегаю потому что. Если тебе рано, я не буду шуметь. А то, может, захочешь со мной бегать? А вечером я мог бы за тобой заезжать. Но не каждый день: у меня три вечера в неделю французский.

– Ты пошел на курсы французского? Зачем?

– Я потом тебе расскажу. Так что сама видишь: я не буду над тобой нависать. В выходные можем куда-нибудь выезжать, и вообще, все, что захочешь.

– И что, тебе этого всего будет достаточно?

– Нет, конечно. Я… Я хочу тебя. Очень.

Артём вздохнул, и Киви почувствовала, как напряглись мышцы его руки.

– Но я подожду. Пока ты не созреешь.

– А если… Если я… Никогда не созрею?

– Вот уж в это я ни за что не поверю! – рассмеялся Артём.

– Почему?

– Да потому, что тебе страшно нравится целоваться со мной! – Он вдруг повернулся и обнял Олесю, пытаясь поцеловать, она забарахталась, выворачиваясь из его объятий, но безуспешно.

– Ничего мне не нравится, все ты врешь!

– А вот мы сейчас проверим. Журавлик, ну один только поцелуй, пожалуйста! Я столько ждал! Я страдал! Только один… честное слово…

Поцелуй длился целую вечность. Чуть отдышавшись, Киви возмущенно сказала:

– Ничего себе, один поцелуй! Так нечестно!

– А кто скажет, что это два?

– Ты же обещал не приставать.

– Все-все. Не пристаю.

Он тяжко вздохнул: да, пожалуй, погорячился, когда завлекал Олесю идеей столь невинного совместного проживания. Вряд ли он способен это выдержать.

– Тём, а у тебя… много девушек было?

– В меру.

– А почему все-таки ни с кем не сложилось?

– Наверное, тебя ждал.

– Да ладно.

– Ничего не ладно. Я ни с одной столько не валандался, сколько с тобой!

– Валандался. Очень романтично.

– Не придирайся к словам. Ты поняла, о чем я. Ни на кого столько времени не тратил – так лучше? И никогда так не боялся.

– Ты боишься? – изумилась Киви. – Меня?

– Боюсь, вдруг все испорчу, как-то спугну тебя. И ты опять исчезнешь. В общем, всякая такая ерунда.

– Это что-то новенькое в моей жизни, – задумчиво произнесла Киви. – Вот не думала, что ты можешь чего-то бояться.

– Я тоже не думал. Меня всегда упрекали в излишней самоуверенности.

– Смотри-ка, твоя самоуверенность дала трещину. Интересно почему?

– Возможно, я раньше никого не любил.

Произнеся эти слова, Артём вдруг вздрогнул и сморщился, прикрыв глаза, – его пронзило такой сильной болью, что заныло сердце: Ника! Прости меня, Ника. Прости.

– Что с тобой? – взволновалась Киви. – Тебе плохо?

– Все нормально. Просто я вспомнил кое-что. Наверное, я должен тебе рассказать…

– Давай колись.

– Да ничего особенного. Просто у меня была женщина. А потом появилась ты. И мы расстались. Вот и все.

– Из-за меня расстались?

– Да.

– А вы долго были вместе?

– Почти полтора года.

– А когда вы расстались?

– Я же сказал – когда появилась ты.

– То есть как? Прямо сразу?

– Ну да. Мы познакомились с тобой в субботу, а в понедельник я… Нет, в понедельник у меня не вышло. Не смог. Не знал, как это лучше сделать. Но она сама догадалась. В общем, потом мы поговорили и… Она меня отпустила.

– И вы больше не виделись?

– Нет, почему – и видимся, и по телефону разговариваем. Мы остались друзьями.

– Так бывает?

– У нас получилось. Благодаря ей, конечно. Она мудрая женщина. Очень меня поддерживала все это время.

– Как она могла тебя отпустить? Если любит?

– Как-то смогла. Ты знаешь, дело даже не в тебе. Мы все равно бы расстались. К тому шло. Дело в том, что она… Она старше меня. Ну вот, теперь ты знаешь. Что ты об этом думаешь?

– Не знаю… Почему-то мне вас жалко…

– Журавлик, только не плачь. А то я тоже заплачу… Эй, ты что? Ты куда? Ты обиделась?

Она вдруг резко отодвинулась от Артёма и села, повернувшись к нему спиной.

– Ты хочешь уйти?

Киви встала – у Артёма отлегло от сердца: она улыбалась.

– Я хочу пойти в душ. Можно? И дай мне что-нибудь вроде рубашки или футболки – переодеться.

– Да, сейчас. – Артём вскочил и полез в шкаф. – Вот полотенце. Выбирай футболку.

– О! Ну конечно, кто б сомневался – Спанч Боб! Эту и возьму. А потом я хочу мороженого.

Она удалилась в ванную, а Артём шепотом заорал: «Йесссс!», сделав выразительный жест рукой. Он достал из морозилки мороженое, разложил его по керамическим мисочкам, налил себе вина. Сердце у него колотилось как сумасшедшее. Олеся все не шла, и Артём незаметно для себя начал есть мороженое – ложка за ложкой. Он представлял, как она сейчас придет к нему, посвежевшая, розовая, как всегда взлохмаченная, в его футболке с Губкой Бобом, которая ей почти до колен. Он даже фразу приготовил: «Что-то ты далеко заплыла! Я уж хотел спасательную экспедицию устроить».

Но фраза не пригодилась, потому что Олеся так и не появилась: войдя в ванную, она замерла, тревожно глядя на себя в зеркало и кусая губы, потом закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. Отвернула воду, попробовала ее рукой, расстегнула рубашку… И застегнула. Постояла, подумала. Потом выскочила из ванной, подхватила сумку, валявшуюся в прихожей, и выбежала из квартиры.

Артём доел мороженое, уже понимая, что Киви опять сбежала, но не желая в это верить. Встал, заглянул в ванную, вышел в прихожую – дверь она даже не захлопнула. Он аккуратно закрыл дверь, вернулся на кухню, постоял, сжав кулаки, а потом схватил керамическую мисочку и с силой шваркнул ее об стену. Да что ж это такое? А потом подумал: наверное, не надо было ей рассказывать про Нику.

А Ника как раз вспоминала Артёма – ей так не хватало его сильных объятий и нежного сочувствия. Вчера они похоронили Анечку, и горе было неподъемно. Хотя все говорили друг другу, утешая, что она отмучилась, легче от этого не делалось. Ника не осталась у родителей, а сейчас жалела – как-нибудь потеснились бы: на похороны сестры приехала из Рима Таня. Ника сидела на «львином» диване, который они с Артёмом чуть было не сломали в последнем порыве страсти, и рассеянно смотрела в телевизор, плохо понимая, что там происходит. Квартира на Чистых прудах была уже полностью обставлена, вот только жить в ней Нике, похоже, не придется: надо перебираться к родителям, а то им одним не справиться. Оба сразу так резко постарели. И Курзик, бедный…

Ника вспомнила похороны Ани – Александр, отец Кузьмы, стоял в стороне ото всех, совершенно черный от горя. Кузя все время на него оборачивался, и Ника не выдержала: подошла, взяла за руку: «Саша, пойдемте к нам. Не надо вам быть одному». Александр взглянул на Нику и заплакал, припав к ее плечу – ему пришлось здорово согнуться с высоты своего роста. С кладбища Саша поехал с ними. На поминках он молчал, обнимая жавшегося к нему Курзика. Прощаясь, Софья Алексеевна сказала, с состраданием глядя на бледного и потерянного Александра:

– Сашенька, приезжайте к нам. Как сможете, так и приезжайте. С сыном повидаетесь, с нами пообщаетесь. Что делать, раз жизнь так распорядилась…

– Конечно, приезжайте, – поддержал отец и протянул Александру руку. – Вы ведь тоже… наш родственник.

Да, теперь-то родители приняли возлюбленного Анечки в семью. А сколько слез было пролито с обеих сторон, сколько горьких слов произнесено, сколько обид накоплено! Не понимали, не могли простить и смириться. А теперь поздно. Поздно.

Ника всхлипнула, горько жалея Анечку и ее Сашу, осиротевшего Кузю, родителей. И себя, такую одинокую. Нет, кто только придумал эту любовь? Жили бы – не мучились. Так нет, любви им подавай. Ты даже не просишь, не ждешь – а она сама возьмет и свалится на тебя. Как звезда с неба. И делай что хочешь с этой звездой. Но без нее… так темно.

И Ника расплакалась окончательно – уткнулась в подушку и ревела во весь голос, подвывая от горя: «Анечка-а… сестрёнка моя дорога-ая…»

А глубоко внутри, где сердце, пульсировала другая боль: Артём! Артём…

Глава 2