– Не разбудил? – Голос бывшего мужа звучал как-то глухо.

– Нет, я еще не сплю. Что случилось?

– Мама умерла.

– Да что ты! Когда?

– Вчера. Я чего звоню-то… Ты сможешь прийти на похороны?

– Да, конечно.

– Я за тобой заеду.

Надо же, Нинель Павловна умерла! А казалась вечной. Ника не любила свекровь, но… Столько лет Мишина мама была неизменной составляющей ее жизни. Даже после развода Ника ездила к ней в дом престарелых: Мише вечно некогда, а новая жена вряд ли станет возиться со старухой. И теперь Ника вздыхала, чувствуя, что со смертью Нинель Павловны закончилась целая эпоха – их общая с Мишей эпоха. Но она еще не знала, насколько ошибается.

Хоронили Нинель Павловну на Ваганьковском кладбище, рядом с незабвенным Аристархом Филипповичем. Быстренько отпели в часовне – священник поразил Нику своим молодцеватым и светским видом: безбородый, коротко стриженный. Они с Мишей были вдвоем – ни новая жена, ни Алина не пожелали проводить Нинель Павловну в последний путь. Выйдя с кладбища, они постояли, чувствуя обоюдную неловкость – впервые увиделись после развода. Потом Миша сказал:

– Может, посидим где-нибудь, помянем?

Они нашли небольшое кафе, заказали водки и какую-то закуску, выпили не чокаясь.

– Как ты живешь? – спросил Миша, глядя на Нику покрасневшими глазами. – Выглядишь просто замечательно.

– Нормально живу. С родителями и Курзиком. Анечка умерла, ты ведь знаешь? А как твои дела?

Он пожал плечами:

– Да ничего. Спасибо, что пришла. Ты натерпелась от мамы. А я… Я плохо тебя защищал.

– Да разве ты мог? Это же мать. Знаешь, сейчас вспоминается только… Не скажу – хорошее, но забавное. Помнишь, как своеобразно Нинель Павловна что-нибудь рассказывала? Она-то всерьез, а получалось ужасно смешно. Как она в Ригу, что ли, ездила с кавалером? Или про Сочи! Миш, ну что ты… Не надо, дорогой!

Миша вдруг заплакал, и Ника посмотрела на него с состраданием.

– Да, вот так! – Он вытер слезы и залпом выпил водку. – Пока родители живы, мы всё дети. А теперь…

– Да, теперь ты – взрослый. Хотя, знаешь, ты всегда казался мне взрослым, правда! А Нинель Павловна была вечным ребенком, капризным, избалованным и вздорным. Долгий век ей выпал – чуть-чуть до девяноста не дотянула. Хорошо пожила.

– Ты знаешь, я ведь стыдился ее! С детства! Иногда даже ненавидел. Особенно после смерти отца. А сейчас… так горько. А, ладно, пусть земля ей будет пухом. – Они снова выпили. – Сколько ж мы с тобой не виделись, а?

– Давно.

– Ника. – Миша взял ее руку и поцеловал. – Прости меня.

– Я простила.

– Я не знаю, как это все получилось!

– Я тоже.

– Мне так жаль!

– Ты жалеешь, что мы развелись?

– Да. Понимаешь, оказалось, что ты одна была мне настоящим другом. Единственным.

– Ну да, только спать ты предпочитал с другими… подругами.

– Дурак потому что. Самоутверждался, наверное. Ты же всегда была настолько лучше меня!

– Миш, это ты о чем сейчас?

– Да обо всем! Я ведь поначалу думал, что… Ну, маленькая, хорошенькая…

– Глупенькая?

– Да. А потом оказалось, что ты умная, решительная. Ты со всеми проблемами справлялась куда лучше меня. Я же не забыл, как ты на первых порах меня поддерживала. Да если б не ты, неизвестно, где бы я сейчас был со своим бизнесом.

– Миш, у тебя что – какие-то трудности?

– Новый мэр, новые порядки, все зависло. Не знаю, как дальше пойдет. Придется, наверное, обходные пути искать. Но дело не в бизнесе!

– А в чем? У тебя нелады с Люсей?

– Люся… – Миша поморщился. – Ты не поверишь, Люся – вылитая мама!

– Да, не повезло. Послушай, но это просто нелепо, что ты жалуешься мне на Люсю. Ты сам ее выбрал.

– Да не выбирал я! Не знаю, как оно вышло. Я признаю, что кругом виноват – вел себя как последний идиот. Но ты же ее видела.

– Видела. Ты никогда не мог устоять перед длинноногими блондинками.

– Но любил всю жизнь маленькую брюнетку. Осознал только слишком поздно.

– Миш, зачем все это? Ни к чему хорошему такие разговоры не приведут. Ты теперь с Люсей…

– Да пошла она к чертовой матери, эта Люся! Весь мозг мне вынесла! Ей только деньги нужны, а на меня наплевать. Думаю, разведемся.

– А как же Степка?

– Буду алименты платить. Стану воскресным папой – я и так его редко вижу.

– Да, что-то ты недолго продержался.

Ника разглядывала мрачно насупившегося Мишу: постарел – морщины, мешки под глазами, виски поседели. Сколько ему сейчас? Пятьдесят шесть? Что за возраст для мужика! Потом задумчиво произнесла:

– Если б мы не развелись, в этом году серебряную свадьбу могли бы отпраздновать.

– Вот! За это надо выпить!

– Мне кажется, тебе уже достаточно. Скажи, а как Алина? Она мне ничего не рассказывает.

– Это одна головная боль, а не Алина! Тоже только деньги сосет, а толку – чуть.

– Но она хотя бы учится?

– Учится, куда она денется. Уплочено же.

Ника усмехнулась: «уплочено» – это было любимое слово Нинель Павловны.

– Но через пень-колоду. Ей кажется, если обучение платное, то все само собой должно делаться, а ей можно только ресницами хлопать. Ты ж помнишь, как мы учились? А сейчас!

– А как у нее с личной жизнью? Встречается с кем-нибудь?

– Не удостоен доверия по этому вопросу.

– Может, Люся в курсе? Они же вроде в неплохих отношениях были?

– Ты отстала от жизни. Такая война идет, что ты!

– Алина же съехала? Или нет?

– Съехала, да. Только это так называется, что съехала, а на самом деле она то и дело у нас. Приедет, поест, выгребет, что повкуснее, из холодильника – и обратно. Анна Петровна все время жалуется, что не успевает готовить. И еще норовит что-нибудь в стирку подкинуть. Постельное белье – всякое такое. И не лень возить!

– У нее же есть стиральная машина.

– А гладить? Она же любит на глаженом!

– Смотри-ка, ты теперь в курсе, что любит наша дочь!

– А это меня Люся просвещает. Со слов Анны Петровны. Достало меня бабье это, сил нет!

– Да-а…

– Как ты с ней справлялась, не представляю.

– Похоже, плохо. А ведь такой милый ребенок был…

Они невольно улыбнулись друг другу. Потом Миша посмотрел на часы:

– Ну что, надо ехать, пожалуй. Я тебя подброшу.

В машине он сразу обнял Нику и хотел было поцеловать, но она не далась:

– Миша, это лишнее. Ты напился и рассиропился, перестань.

– Я напился, – печально согласился он. – Но имею право. Ты вникни – я ж теперь сирота. Круглая сирота. И никто. Никто меня не пожалеет.

– Бедный ты мой! Ну, давай я тебя пожалею, так и быть.

И Ника сама чмокнула бывшего мужа в щеку, вдохнув такой забытый, такой родной запах. Но Миша все-таки ухитрился поцеловать ее в губы – раз, другой, и Ника… ответила. Они довольно долго целовались за спиной невозмутимого шофера, потом Ника отодвинулась:

– Довольно! Миш, ни к чему это все.

– Послушай! – Он тяжело дышал ей в ухо. – Может, поедем куда-нибудь?

– Куда? В отель, что ли? Не выдумывай. Ну, Миш! Успокойся, никуда мы не поедем.

– У тебя кто-то есть?

– Уже нет.

– А был?

– Был.

– Кто он?

– Какая тебе разница? Мужчина. Молодой. – И не выдержала, похвасталась: – На тринадцать лет моложе, между прочим.

– Ничего себе! Ну, ты, мать, сильна! То-то я смотрю – расцвела прямо.

– Это все в прошлом.

– А что так?

– Хорошенького понемножку. Миш, перестань. Да что ж тебя так разбирает-то?

Но Миша снова ее поцеловал, и Ника подумала: а, провались все пропадом! Так этой Люсе и надо. В объятиях бывшего мужа она вдруг испытала такое же острое и сладостное чувство торжества с легким оттенком злорадства, какое когда-то охватывало ее во время любовных утех с Артёмом – в той самой квартире, на той самой кровати, где Миша спал со своей любовницей.

Оказавшись дома, Ника весь вечер невольно усмехалась, вспоминая поцелуи в такси: нет, это ж надо! Нонке, что ли, позвонить? Она оценит комизм ситуации: сначала Миша изменял Нике с Люсей, а теперь готов изменить Люсе – с Никой! Только она что-то не готова к такому неожиданному повороту событий.

Ника посмеивалась, но и задумывалась, и головой качала, а потом взяла и позвонила Алине. Услышав звонкий голос дочери с такими знакомыми рассеянно-капризными интонациями, Ника живо представила своего ребенка: наверняка Алина одновременно смотрится в зеркало или таращится в экран монитора, а то и ногти красит. Тон дочери мгновенно стал обиженным, как только она узнала мать:

– Да нет у меня никаких новостей. Мы с тобой только на прошлой неделе общались. Все как всегда.

«Отстань» – ясно звучало между словами. Ника вздохнула: «общались» они с Алиной почти месяц назад.

– Ну как же – нет новостей? Вот бабушка умерла – ты в курсе?

– Конечно, в курсе. Вчера похороны были. На этом… как его… на Троекуровском кладбище. Такие венки роскошные. Папа оркестр нанял…

У Ники сразу заболело сердце: каждый раз, слушая измышления дочери, она испытывала отчаяние, так и не привыкнув за всю жизнь. Ей казалось, Алина с возрастом должна исправиться, осознать, перемениться, но дочь только совершенствовалась во вранье, все больше напоминая Нике свекровь. Ника, исключительно правдивая по натуре, мучительно стыдилась этой особенности дочери, словно та была подвержена тайному и грязному пороку, который следовало скрывать от окружающих.

– Алина, тебя же не было на похоронах.

– Это папа тебе сказал? Я была, была! Коне-ечно, он меня и не замечает! Для него теперь Стёпка на первом месте. И эта мерзкая Люся.

– Так, хватит. Похоронили бабушку сегодня на Ваганьковском. Мы были там вдвоем с папой.

В трубке повисло молчание. Потом Алина изумленным шепотом спросила:

– Ты что… Ты и правда была на похоронах бабушки? С папой?

– Да. Зачем мне тебя обманывать? Ты же знаешь, я никогда не вру.