Катерина только вздохнула. Кирилл проводил Артёма до такси. Артём полез было в машину, но вдруг вернулся к Кириллу:

– Скажи, а ты… Тебе приходилось… убивать?

Кирилл некоторое время смотрел на Артёма, потом обнял его, очень крепко, и на ухо сказал:

– Да.

– По работе?

– Обойдемся без подробностей.

– И как ты живешь после этого?

– Молча.

– Понятно.

– Жалеешь о том, что сделал? Но ты ж понимаешь: не бывает, чтобы с сажей играть и рук не замарать. Или ты передумал?

– Нет, конечно.

– Ты уж определись, чтобы я зря время не тратил.

– Я не передумал.

На том они и распрощались. Прилетев в Милан, Артём снял номер в гостинице: спал чуть не сутки, бродил по городу, а потом его занесло в Миланский собор. Артём сел на скамейку в середине правого ряда и замер. Вокруг бродили туристы и служители Дуомо, раздавались звуки шагов и голоса, менялось освещение… Он все сидел, ни о чем не думая, ничего не желая, словно слившись с этими скамейками темного дерева, мозаичными полами и витражами, полными божественного света. Он ощущал собор как огромное живое существо, и если бы помнил притчу об Ионе в чреве кита, так о себе и подумал бы.

Вечером пришлось уйти. Артём еще немного постоял, разглядывая Дуомо, который в мягком вечернем свете казался ему космическим кораблем пришельцев, готовым взлететь, а потом потащился в отель. Он боялся ехать домой. Тоска по Олесе разъедала ему душу. Артём знал, что она не вернулась, иначе Серж ему бы тотчас позвонил. Знал, но надеялся, надеялся! Ему казалось, если еще потянуть время, Олеся вернется. Может, она как раз едет домой? Сколько, интересно, лететь от Мадрида до Монте-Карло? Или где она – в Барселоне? «Господи, и как только с этим справляется Ника?» – думал он. Ника, которая любит его до сих пор. Артёма так и подмывало спросить у Ники, все ли у них получалось в постели. Ему-то казалось, что было просто прекрасно, но кто ж их разберет, этих женщин? Олеся тоже ни разу не жаловалась, и вот вам – «суфле»! Он сознавал, что был с Никой более напорист, решителен и резок, но хрупкая Олеся, как ему казалось, сделана совсем из другого материала, чем Ника: даже не из стекла, а из тончайшей льдинки. Или действительно дело в том, что он не любил Нику так сильно?

Вернувшись домой, Артём взялся за ум: нанял хостес и официантов, назначил Сержа шеф-поваром, прибавив зарплату, а сам решил работать поваром. Артём почти не покидал ресторан, иногда даже ночевал там, стараясь не думать ни о чем, кроме работы. Несмотря на усталость, спал он плохо: то снилась Олеся, то проклятый Вовчик, то «Четвертый» с перекошенным лицом, а то и Длинный с Шестеркой – даже во сне Артём разрабатывал планы мести. Особенно часто повторялся сон про Шестерку – этот тип почему-то вызывал у Артёма наибольшее отвращение. Вот и сейчас Артём стонал и метался на постели: во сне он бежал по ночной улице небольшого поселка…

Фонари горели через раз, кое-где лаяли собаки, невдалеке прогрохотала электричка. Артём остановился около забора, за которым был дом Шестерки, и прислушался: ага, телевизор работает. Значит, дома. Тут что-то мягко ткнулось ему в ногу, и Артём подскочил от неожиданности, но тут же понял: это кот! Здоровенный котяра терся о его ноги и мурчал. Он присел к коту и погладил – тот замурлыкал еще громче и стал толкаться круглой головой в ладони и колени.

– Ну, ты и напугал меня, зараза! Нечем мне тебя угостить, нечем… Ладно, иди себе куда шел.

Но кот решил пойти с Артёмом и, когда тот вошел в калитку, потрусил за ним. Артём осторожно приблизился к дому, обошел, заглянул в окно: Шестерка развалился на диване и потягивал пиво. На полу лежала, свернувшись калачиком, мелкая собачонка. Артём в сопровождении кота прошел к крыльцу, огляделся – рядом стояла большая металлическая бочка. Он заглянул в нее, посветив фонариком: воды было чуть больше трети. Подумал. Покачал хлипкие перильца крыльца, нажал посильнее – и те треснули. Потом взял кота на руки, поднялся на крыльцо и попробовал дверь – она скрипнула и отворилась, тогда он быстро прикрыл – опять с чудовищным скрипом. Кот вдруг напрягся и зашипел, а с той стороны двери звонко залаяла собачка, прибежавшая на шум и почуявшая кота. Артём дал ей разъяриться как следует, с трудом удерживая вырывающегося кота, а потом резко распахнул дверь и выкинул кота в сад: «Прости, брат!» Пёсик с лаем ринулся за котом, а в прихожей вспыхнул свет и появился Шестерка:

– Что тут за хрень? Ты кто?

Артём возвышался на крыльце темным призраком – он был одет во все черное, да еще натянул на голову капюшон ветровки.

– Я от Длинного, – сказал он. – Выйди, разговор есть.

– Ну, чего надо? – Шестерка вышел на крыльцо. Он едва доставал визитеру до плеча и вообще был субтильного сложения, но хорохорился. Артём ударил его коленом в пах, а когда тот взвыл и согнулся от боли, схватил за пояс штанов и воротник, перекинул через поломанные перильца крыльца и сунул головой вниз в бочку. Тот задергался, засучил ногами, забулькал, но Артём тут же прыгнул к нему и придержал ноги, не давая возможности извернуться и вылезти. Когда Шестерка перестал трепыхаться и затих, Артём быстро повернулся и побежал к железной дороге. Сзади его нагонял товарняк, под гудок которого Артём и проснулся: это вопила сигнализация на автостоянке, расположенной недалеко от ресторана, – он опять заснул в кабинете на диване, как был, в одежде. Артём сел, посмотрел на часы – половина четвертого. «С сажей играть и рук не замарать?» – вспомнились вдруг слова Кирилла. «Руки-то отмыть можно, – подумал он. – А вот что с душой потом делать?»

Олеся вернулась, когда Артём совсем перестал ждать. Он резал зелень для говядины по-бургундски и прижал телефон плечом, продолжая орудовать ножом, но, услышав голос жены, замер:

– Олеся?!

– Я приеду завтра вечером.

Горло перехватило, Артём откашлялся, потом спросил:

– Когда ты прилетаешь? Я встречу тебя в аэропорту.

– Нет, не надо. Я доеду на такси. Занимайся своими делами. Я к ужину буду дома.

Ночь напролет Артём ходил как заведенный из комнаты в комнату, бродил по саду, плавал в бассейне, пил вино на балконе, а под утро там и заснул, сидя в кресле. Весь следующий день он старался держать себя в руках, но, похоже, получалось плохо, потому что Серж несколько раз подходил и, чуть нахмурившись, всматривался в Артёма, но ничего спросить так и не рискнул. Артём уже сто раз пожалел, что тогда, не сдержавшись, рассказал Сержу об измене Олеси, после чего их отношения еще больше ухудшились: Серж не скрывал своей неприязни, а Олеся не упускала возможности хоть как-то задеть Сержа. Когда Артём только набирал персонал, Олеся вдруг стала возражать против его кандидатуры, и Артём не мог понять почему: «Он же тебе понравился! В Москве, помнишь? И десерты он делает как бог». Но Олеся только пожала плечами и сказала: «Скользкий он какой-то, мне кажется. Но ты хозяин, ты и решай». Артём, конечно же, не смог скрыть от Сержа возвращение Олеси – тот выслушал новость с непроницаемым видом, а потом принес Артёму аккуратно запакованный десерт. Сам Артём хотел приготовить к ужину рыбу с овощами по-провански и как раз отбирал рыбину посимпатичнее.

– Что это? – спросил он, принимая от Сержа коробочку.

– Малиновый мильфей. Ей всегда нравился.

– Спасибо!

Артём поразился: какая предупредительность! В ответ на его удивленный взгляд Серж пожал плечами и ушел готовить крем-брюле с карамелью. А Артём направился домой. Он еще вчера узнал время прилета самолета и прикинул, когда лучше запекать рыбу. Нервничал так, что даже руки дрожали. Черт, наверное, надо было купить цветов? Но времени уже не было. Подъехало такси, и он вышел к машине. У Олеси оказалось несколько сумок и даже корзина:

– Это тебе! – сказала Олеся. Видно было, что она тоже волнуется. – Там масло оливковое, пряности и вино.

– А, херес! Хороший. А это что?

– Испанская мята! У нее запах немножко другой.

Оба чувствовали себя неловко: попытка поцеловаться не слишком удалась, и потом они все время отводили взгляды, рассматривая друг друга лишь исподтишка. Олеся отправилась к себе, а Артём вернулся на кухню. Он слегка успокоился – самый страшный момент позади. Они увидели друг друга, поговорили, даже ткнулись губами друг другу в щеки. Артём вздохнул. Почему-то он не чувствовал никакой радости, наоборот, на душе становилось все тоскливее. Он не успел толком рассмотреть Олесю – все такая же белокожая, все такая же рыжая, но… другая. Что-то в ней изменилось.

– Ммм, как вкусно пахнет, – наконец появилась Олеся: цветастый балахон, еще чуть влажные волосы…

– Садись, все готово.

Олеся набросилась на еду, а Артём не мог ничего проглотить. Он смотрел на жену. Ловко орудуя ножом и вилкой, то и дело отпивая из бокала с вином, она щебетала и щебетала, рассказывая про Испанию, но Артём, хотя и слышал, половины не понимал – Валенсия, Барселона, Гауди, Мадрид, Прадо, коррида, паэлья… На слове «паэлья» он встрепенулся:

– Ты научилась готовить паэлью?[4]

– Ага! Даже несколько разных: по-андалузски, по-валенсийски, с чоризо![5] Еще негро, с черным рисом! Хочешь, завтра тебе сделаю?

– Ну, сделай.

Они на секунду зацепились взглядами, но Артём тут же отвернулся.

– А, еще же десерт от Сержа, – вспомнил он.

– От Сержа? Надеюсь, без мышьяка? Да ладно, шучу! Вкусно. Передай ему мою благодарность.

Олеся еще что-то говорила, но Артём совсем перестал слушать: давившая его тоска просто не давала вздохнуть, и даже сердце закололо. Он не понимал, в чем дело: вот же она – Олеся, которую он так мучительно ждал! И где счастье? Где хотя бы простая радость? Очнулся он от внезапно наступившей тишины – Олеся молчала. Она сидела, опустив голову и прикусив губу, а руки, лежавшие на столе, мелко дрожали. Под взглядом Артёма Олеся все ниже опускала голову, и слеза уже побежала по щеке, и губы ее вздрогнули… Артём стиснул зубы, осознав, что ему хочется ее ударить, потом положил свою ладонь на вздрагивающую руку Олеси и сжал – очень сильно.