Очевидно, для Брока это было вполне нормальным, он был в настроении поговорить.

— Я не понимаю многое в женщинах. Но самое главное, что они слушают дерьмо друг от друга. Никто не знает, что происходит между женщиной и ее мужчиной, кроме самой этой женщины. Они знают только то, что произошло с их собственными мужчинами. Но то описание, которое извергает их рот, когда они болтают о своих бойфрендах, даже когда то, что они говорят, не имеет бл*дь ничего общего с существующей ситуацией.

— Я не уверена, что это правда, — ответила я. — Марта — моя самая близкая подруга, и я знаю, что в душе она желает мне только добра.

— Она знала тебя, когда ты выходила замуж за Хеллера? — спросил он, я кивнула. — Если бы она желала тебе только добра, детка, она бы остановила тебя, когда ты шла к алтарю.

— Она сделала все возможное, — поделилась я, а затем продолжила: — Она сказала, что будет подружкой невесты в знак протеста. Она всегда ненавидела Дэмиана.

— Как она относится ко мне? — он задал вопрос, на который я знала, что он и так знал ответ, потому что Марта несколько раз пересекалась с ним, а она не относилась к тем подругам, которые будут притворяться, что им понравился парень их подруги, если он совсем не нравился. Она была одной из тех подруг, которая досконально рассматривала мужчину своей подруги, отдавая колкие комментарии себе под носом, которые он точно должен был услышать и набрасывались на любую возможную неудачу парня, неся ее перед собой, как маяк.

Дэмиан ненавидел ее почти так же сильно, как она ненавидела его.

И так как Брок ничего не упускал, пересекаясь с ней не один раз, в том числе и сегодня, я подумала, что он ничего не потеряет, если я промолчу.

Он понял, почему я не ответила, по-видимому, его это совсем не задело, потому что он продолжил:

— И как давно ты ее знаешь?

— С пятого класса.

— Она не носит обручального кольца.

— Она никогда не была замужем, — призналась я.

— Она твоего возраста и никогда не была замужем, явно призер, раз раздает советы про мужчин.

— Брок, — снова прошептала я, вдруг его рука исчезла, схватив меня за шею, притянув голову вниз, чтобы наши лица были близко напротив друг друга.

— Ты знаешь, что происходило между нами. Ты знаешь, что ты чувствуешь, когда я целую тебя. Ты знаешь, что ты чувствуешь, когда сидишь со мной вот так, как сейчас. Ты знаешь, что ты чувствуешь, когда наблюдаешь, как я двигаюсь внутри тебя после того, как заставил тебя кончить. И ты знаешь, что ты чувствовала на своей гребаной кухне шесть чертовых часов назад. Она не знает ничего из этого дерьма.

— Я не очень хороша в выборе мужчин, — сказала я, сразу же пожалев.

Правда, сожалела, что у меня нет возможности засунуть свои слова обратно в рот, его рука сжалась на моей шее, взгляд стал жестким и блестящим, и крайнее напряжение от его гнева начало пощелкивать в комнате.

— Я не Хеллер, — прорычал он.

— Я знаю, — прошептала я, положив руки ему на грудь.

Его глаза впились в мои, его глаза были расплавленными, не в хорошем смысле.

— Хорошо, — мягко произнесла я. — Ты не Дэмиен, но сейчас, должна признаться, ты меня пугаешь.

— Да? — выстрелил он в ответ. — Ты всего лишь сравнила меня с человеком, который годами снабжал Денвер дерьмом, который поимел жизни многих людей и жизни многих превратил в полное дерьмо в свою очередь, и который также поднял руку и изнасиловал мою женщину. Прости, что пугаю тебя, детка, но ты должна понять, что от всего этого я не испытываю особого счастья.

Боже, годами никто не знал, что тогда случилось со мной, а сейчас…

Теперь это было прямо у меня перед носом, и именно Брок продолжал мне тыкать этим в лицо.

Я закрыла глаза и отвернула голову в сторону.

Брок продолжил:

— Я знаю, почему ты не смотришь на меня, Тесс, но это дерьмо случилось с тобой. Ты должна признать это, и, чтобы это дерьмо работало между нами, один из людей, с которым ты можешь поговорить об этом — это я, — заявил он, я открыла глаза и повернулась к нему.

— Итак, ты сотрудник полиции и местный мудрец Денвера, еще и знаешь, как пережить изнасилование? Сейчас я узнаю о тебе еще и это? — С сарказмом спросила я, больше не чувствуя себя не колеблющейся, не осторожной и неуверенной, а полностью разозлившейся.

— Да, это произошло с моей сестрой и подругой, их двоих изнасиловали, им было плохо с этим дерьмо, оно всегда останется, но только она решила довериться кому-то еще и поговорить об этом, поэтому думаю, что я знаю, о чем говорю, — выстрелил он в ответ, я моргнула от шока, хотя неприятной, но почему-то важной информацией, просеивающейся через меня.

Потом я прошептала:

— Прости?

Он не стал повторяться. Вместо этого заговорил дальше:

— Моя сестра получила помощь, она рассказывала об изнасиловании, с которым столкнулась, она справилась. Сейчас она замужем и у нее трое детей. Ее жизнь — это гребаный беспорядок, но ее беспорядок — это виноградное желе, размазанное по обивке автомобиля. Моя бывшая девушка не обратилась за помощью, она боялась говорить об этом, хоронила глубоко в себе, и спустила свою жизнь прямиком в унитаз. Он забрал у нее то, что забрал, но, детка, раз она не сопротивлялась, она добровольно отдала ему все остальное.

О, боже.

— Брок…

Он перебил меня:

— Прямо сейчас, детка, я хочу разобраться в этом с тобой. Мне нравилось то, что у нас было, я, бл*дь, скучал по тому, что у нас было, я хочу вернуть, и хочу знать, каково это, когда между нами не стоит моя работа. Именно поэтому я здесь. Ты тоже этого хочешь, мы должны об этом поговорить. Потому что я — в твоей постели, ты — в моей, я в твоей жизни, ты в моей, этого ублюдка там не будет. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я понимала, о чем он говорил.

И мне также нравилось, что он хотел разобраться с этим со мной, со всем, что было между нами, и что он скучал по мне, когда меня не было рядом. Мне очень понравилось целая куча, потому что три месяца я чувствовала то же самое.

— Я живу дальше, — заверила я его, и вот так просто щелк, и рассерженные искры испарились в воздухе, и появился милый, устойчивый гул его юмора.

— Хорошо, моя милая, сексуальная, абсолютно наивная Тесс со своими очками и густыми чертовыми волосами, и великолепными, мать твою, буферами, способная испечь торт, за который большинство мужчин готовы продать свои шары и которые смотрит на тебя, как будто он, мать твою, последний парень на Земле, шесть лет не бывавший на чертовом свидании, половина парней в твоей пекарне, скорее всего, приходят только, чтобы посмотреть на тебя, но у тебя даже не возникает идей на этот счет, потому что Тесс живет дальше. Я понял. Однозначно. Понятно же, мы в порядке.

Ладно, было много всего, что мне в нем нравилось.

Много.

Но кое-что из того, что он сказал мне не понравилось.

Совсем.

Поэтому я огрызнулась:

— Я не наивная, — и он вернул свою руку мне на шею, которая только напряглась, чтобы приблизить мою голову.

— Тесс, дорогая, из всех мужчин, которые приходят в твою пекарню или заговаривают с тобой, последний, на кого ты должна обратить внимание, когда он улыбается и спрашивает: «Не хочешь ли пива?», ты ни за что не должна была соглашаться.

— Это ты, — твердо сказала я ему.

Он усмехнулся.

— Знаю. Я единственный везунчик, потому что ты абсолютно наивна.

Я чувствовала себя противоречиво — тепло и излишне сентиментальные чувства внутри от его раннее, типа комплиментов Брока, и одновременно полностью раздраженной и абсолютно разозлившейся окончательно, поэтому толкнула его в грудь руками, объявив:

— Я решила, что хочу пива. Пусти меня.

Он проигнорировал мое настроение, я поняла это, когда его рука с бутылкой пива обернулась вокруг моей спины, и он придвинул меня еще ближе.

— Мне также повезло, что у моей девушки было страстное желание посумасбродничать, — пробормотал он, его глаза «живое серебро» опустились на мой рот.

Мм. Я знала, что это означает.

Я также знала, что в течение трех месяцев действительно скучала по занятиям с ним петтингом.

И, наконец, я поняла, что в этот момент не готова начать.

— Брок, — прошипела я и снова его толкнула.

Он проигнорировал мои толчки, подняв глаза к моим, прошептал:

— Я не могу дать никаких обещаний, куда все приведет, но что я могу сделать, это предоставить себя, сохранять тебя в безопасности, пока ты будешь и дальше сумасбродничать, а я буду рвать задницу, чтобы сделать все, чтобы тебе никогда не было плохо.

Его тихие слова заставили меня перестать толкаться, они вызвали во мне поток тепла, теплый фонтан, пока я пялилась на него.

Брок продолжал говорить:

— Это все, что я могу дать, детка, но я также скажу тебе, единственное, я возьму то, что ты готова отдать, но тебе нужно отдать мне то, что этот мудак оставил в тебе, чтобы тебе больше не приходилось носить это бремя.

Боже.

Господи.

Хорошо, может он знал кое-что о женщинах, которых изнасиловали.

Я почувствовала легкость во всем теле в его руках, но все же честно призналась:

— Не думаю, что смогу тебе это отдать.

— Сможешь, Тесс, — мягко ответил он. — Он порезал тебя глубоко, и этот своего рода порез оставил уродливый шрам, но моя девочка не дрейфовала наивно без мужчины в течение шести лет, потому что у нее был этот шрам. Я не понял, почему ты ничего мне не рассказала, когда мы были вместе, но я понял это сейчас. Моя девочка держала все в себе, потому что он оставил что-то уродливое в тебе, и ты должна от этого избавиться, Тесс. Ты должна отпустить это, чтобы увидеть меня таким, каков я есть на самом деле, и какой я с тобой. Ты должна отпустить, когда позволяешь мне находится в тебе, детка, — его рука сжала мою шею, — когда я говорю так, я имею в виду, что ты впускаешь меня в себя, единственное, что чувствуешь меня внутри себя и единственное, что ты видишь — меня, и мне нравится там, где я нахожусь.