Бертрис Смолл - Неукротимая красавица

Гленкирк покраснел, но Ботвелл сделал вид, что ничего не заметил, и встал.

– Да, и еще одно: перед тем как покинуть Шотландию, я хочу повидаться с ней.

– Покинуть? – удивленно переспросил Патрик. – Неужели Джеймс изгоняет тебя из страны?

– Нет, до этого пока не дошло, но я знаю, что мы не сможем ужиться в одной стране с этим коронованным ребенком. Кроме того… он отнюдь не склонен держать слово, так что уже довольно скоро попытается пересмотреть те условия договора, на которые согласился сейчас, а наш милый Джон Мейтленд начнет подстрекать его на новые действия. Джеймс не согласится на полумеры, Патрик, не обольщайся по этому поводу. В Шотландии скоро все изменится. Леннокс, Ангус и другие лорды захотят использовать меня в противостоянии с Джеймсом. Не думай, что я не понимаю этого. После очередной серии стычек мне придется уехать, и я это знаю. Вот я и хотел бы попрощаться с Катрионой, если, конечно, ты позволишь.

– Боже мой, Френсис! Не слишком ли многого ты требуешь?

Взгляд голубых глаз Ботвелла стал жестким.

– Знаешь что, Патрик Лесли, я мог бы сейчас уйти, добраться до Эрмитажа, сказать Кэт, что мне не удалось повидаться с Джейми, а к концу недели уже отплыть во Францию. Когда до нее дойдет хоть какая-то информация, она уже получит развод от услужливых французов, мы с ней обвенчаемся и будем ждать нашего общего ребенка. Только вот твои дети к этому времени потеряют все. Так что, я прошу слишком многого?

Гленкирк приподнял бровь.

– Я верю тебе, иначе убил бы прямо сейчас. Когда будешь готов ехать, увидишься с Кэт, если она захочет.

Он поднялся, протянул руку кузену, и Ботвелл, пожав ее, покинул комнату тем же путем, что и проник сюда – через окно. Патрик Лесли, глядя ему вслед, вдруг почувствовал необъяснимую печаль.

Ботвелл не покидал седла всю ночь и все утро, так что у Эрмитажа оказался около полудня. Один лишь взгляд на его лицо сказал Катрионе все, так что можно было ничего не спрашивать. Тяжело вздохнув, она проводила его в спальню, помогла разуться и лечь в кровать. Ботвелл тут же провалился в сон, а вечером, когда проснулся, его уже ждал ужин. Лишь насытившись, он заговорил с ней:

– Король потребовал твоего возвращения ко двору и к Гленкирку к первому сентября.

Катриона резко вскинула на него глаза, полные ужаса.

– Если ты не подчинишься, Джеймс конфискует земли и другую собственность не только гленкиркских и сайтенских Лесли, но и грейхейвенских Хеев.

– Пусть так!

– Кэт!

– Наплевать! Без тебя я мертва.

Френсис сжал ее в объятиях.

– Кэт, родная, ты только вспомни, сколько у тебя детей, и подумай о них. А у твоих кузенов сколько?

– По меньшей мере тридцать.

– Да у тебя самой десятка два братьев, сестер, кузенов, еще и родители… Боже мой, Кэт, это не меньше сотни! А есть еще и мои дети, о которых я также должен думать. Все эти ни в чем не повинные люди окажутся без средств к существованию – и дети, и старики. Нет, любовь моя, мы не можем строить свою жизнь на развалинах наших семей.

– Не отсылай меня прочь, – едва слышно попросила Кэт. – Уж лучше смерть.

– Если мы убежим, если попытаемся скрыться, Джейми отыграется на родных, он предупредил меня об этом. Слишком он уязвлен и зол на нас, а также на Патрика Лесли. Не бойся возвращаться к нему, Кэт, – он по-прежнему любит тебя.

Она в недоумении посмотрела на него.

– Как ты можешь предлагать мне такое, Френсис?

– Потому что мне не оставили выбора. Боже мой, Кэт! Это невыносимо! Ты вся моя жизнь, девочка!

Голос его дрогнул, и они разрыдались. Пограничный лорд и его возлюбленная, прильнув друг к другу, плакали до тех пор, пока слез уже не осталось. Затем они вместе встали, не разжимая объятий. Френсис Хепберн поднял Катриону на руки и отнес в постель.

Проснувшись среди ночи, она обнаружила, что Френсиса в постели нет. Ее охватил страх, но в следующее мгновение она увидела его, Френсис стоял у окна и смотрел на залитые лунным светом окрестности. Когда он обернулся, Кэт увидела, что его лицо блестит от слез, и сделала вид, что просто сменила позу во сне, не хотела усугублять его отчаяние. Глухая боль нарастала у нее в груди, и она впилась зубами в сжатый кулак, чтобы не выдать себя стоном, рвущимся из горла.

Все оставшееся время Ботвелл и Кэт старались как можно больше времени проводить вместе. Осознавать, что их счастье продлится всего месяц, как и предвидел король, было невыносимой пыткой. В конце концов Катриона предложила, чтобы облегчить расставание:

– Давай уедем в охотничий домик. Там у нас все началось, и уж если мы должны расстаться, то пусть это произойдет тоже там.

Френсис уже сообщил ей, что король запретил ему приближаться к Эдинбургу ближе чем на десять миль. Сопровождать с пограничья ее должен был лорд Хоум.

Ботвелл отправил слуг в Чевиот, чтобы привести хижину в порядок, а также завезти все необходимое. Они с Катрионой хотели пожить там, как в былые дни, только друг для друга. В тот день, когда они верхом покинули Эрмитаж, им оставалось три недели. Они не стали прощаться со слугами, поскольку знали, что не смогут вынести эту трогательную сцену. Было согласовано, что лорда Хоума, который приедет за Катрионой, встретит Геркулес и проводит к их укромному жилищу.

Лето заканчивалось, вечера становились холодными. Дни отшельники проводили в конных и пеших прогулках, порой молча сидели на укромном утесе, нависавшем над пограничными долинами, и смотрели, как высоко в небе парят орлы, поддерживаемые западным ветром. Ночи были наполнены любовными ласками такой нежности и такой страсти, которых ни она, ни он до этого не знали. Они догадывались, что эта их ненасытность, неутомимый любовный голод только обостряют горечь предстоящего расставания.

И вот наступило утро, когда, спускаясь по лестнице, Кэт увидела, как граф входит в хижину с рыбиной в руке.

– Взгляни, Кэт, я поймал лосося и нашел немного позднего салата.

Катриона зарыдала, вспомнив, как в самый первый день в этой хижине он произнес те же слова. Осознав причину ее слез, Ботвелл выругался, а когда вспомнил, что наступил их последний день, тоже едва не зарыдал. Сумев, наконец, успокоиться, она взглянула на него из-под влажных ресниц.

– А этот запах – полагаю, там бульон из ягненка?

Он кивнул, и она не смогла удержаться от смеха, уж очень скорбным было выражение его лица.

– Почисть эту рыбу, Ботвелл, но съедим мы ее попозже. Кстати, как сегодня погода?

– Тепло. Давай поплаваем! Там, рядом с рекой, я нашел целую поляну маргариток.

Ее зеленые глаза лукаво блеснули.

– С радостью, но потом мы займемся любовью посреди этих маргариток?

– Конечно, – ответил он медленно, совершенно серьезно глядя на нее своими голубыми глазами.

Подойдя к нему, она прижалась к широкой груди и воскликнула:

– О, Ботвелл, Ботвелл! Мне кажется, я этого не вынесу!

Его руки на мгновение крепко обняли ее и разжались.

– Иди-ка оденься, любовь моя, а я пока займусь рыбиной и захвачу еще хлеба и сыра.

Потом они медленно ехали верхом, согретые августовским солнцем. Внизу под ними раскинулись низины, затянутые бледно-пурпурной дымкой. Немного поплавав в холодной горной речушке, они занялись любовью на берегу. Она радостно смеялась, лежа на траве, а над ними жужжали толстые ленивые шмели. Они ели хлеб и сыр, пили из фляжки сухое белое вино, закусывая ранними яблоками, что Френсис привез в седельных сумках. Когда солнце стало садиться за горизонт, они сели на лошадей и отправились домой.

По дороге Кэт негромко спросила:

– В какое время завтра нам ждать лорда Хоума?

– Утром, часа через два после восхода.

– О господи! Так рано…

Солнце опускалось все ниже, наступали сумерки, и словно в насмешку, в быстро темневшем небе ярко засияла Венера. Лошади хорошо знали дорогу, и вскоре они оказались возле охотничьей хижины. Пока граф кормил, поил и устраивал животных в конюшне, Кэт быстро приготовила им ужин.

Ели без аппетита, в молчании, пока Катриона не сказала:

– А в самый первый вечер у нас было бургундское.

– Да, и ты, помнится, тогда напилась.

– Хотелось бы и сегодня напиться.

Ботвелл обошел стол и поднял ее, чтобы оказаться лицом к лицу.

– Нет, дорогая, я хочу, чтобы ты хорошо запомнила все, что произойдет между нами нынешним вечером и ночью.

Катриона тихонько заплакала.

– Мне плохо, Френсис! Сердце болит…

– Мне тоже больно, любовь моя, но Джеймс Стюарт никогда не узнает, отбирая самое дорогое, что убивает меня. Наша боль навсегда останется с нами, и только память о нашей любви будет поддерживать меня в грядущие времена.

– А как же ты будешь один, Френсис? Кто позаботится о тебе?

– Наверное, Геркулес, дорогая. Вряд ли его можно считать достойной заменой самой прекрасной женщины Шотландии, но… – Он замолчал, осторожно вытирая слезы с ее щек. – Боже, Кэт! Не плачь, моя прекрасная любовь! По крайней мере Джейми согласился вернуть тебя Гленкирку. Патрик будет заботиться о тебе.

– Ну да, – произнесла она с горечью. – Если так же, как раньше, то через пару месяцев меня опять принудят стать королевской шлюхой!

– Нет, любимая, этого не случится! Патрик мне обещал.

Она в удивлении воззрилась на него.

– Вы встречались? Когда?

– В прошлом месяце, когда король приказал вернуть тебя ко двору. Я должен был удостовериться, что он по-прежнему хочет тебя и станет обходиться с тобой достойно. Он очень любит тебя, дорогая, хотя и знает, что ты принадлежишь мне, так что не бойся вернуться к нему.

Катриона содрогнулась.

– Он сразу же захочет овладеть мной, а я скорее уйду в монастырь, чем позволю другому мужчине прикоснуться ко мне.

Ботвелл негромко рассмеялся.

– Нет, Кэт, ты создана для любви. Без нее твое чудесное тело зачахнет и погибнет. И не надо этого стыдиться.