Бертрис Смолл - Неукротимая красавица

И словно в доказательство своих слов, он притянул ее к себе, скользнул ладонью в вырез ее шелкового платья и принялся ласкать груди. Глаза ее сами собой закрылись, а губы, напротив, приоткрылись. Услышав ее протяжный стон, Ботвелл снова усмехнулся.

– Вот видишь, дорогая? – нежно поддразнил он ее, убирая свою руку из ее тепла.

В следующее мгновение его губы завладели ее губами. Он был нежен с ней, невероятно нежен: расслабляя поцелуями и ласками, раздел, а потом, все так же не отрываясь от ее губ, поднял на руки и понес по лестнице наверх, в их спальню.

Едва коснувшись спиной покрывала, Кэт запустила руки ему под рубашку в страстном желании коснуться горячей кожи, оказаться как можно ближе, и нетерпеливо прошептала:

– Поспеши, дорогой!

Граф быстро избавился от одежды, устроился между ее приглашающе раскинутыми бедрами и глубоко вошел в пульсирующую теплоту. Это движение, как всегда, исторгло из ее груди стон восторга, тело напряглось, принимая его, а в следующее мгновение Катриона всхлипнула от разочарования, когда поняла, что войти в нее глубже невозможно. Френсис тем временем начал нежную пытку, почти выйдя из нее и медленно войдя, и так до тех пор, пока она не закричала, не забилась под ним, поскольку ее собственное желание становилось почти непереносимым. И тогда он довел ее до таких высот, о существовании которых она даже не догадывалась и, наконец, выплеснул в нее свидетельство собственной страсти, едва не лишив ее чувств.

Голова Катрионы металась по подушке, сердце бешено стучало, из груди вырывались прерывистые всхлипы. Ботвелл, словно хотел запомнить любимую именно такой, он обхватил ее как ребенка, и прижал к груди. В минуты просветления он с ужасом понимал, что всего через несколько часов ему предстоит отослать эту женщину, и, возможно, навсегда.

Мало-помалу их дыхание восстанавливалось. Чуть приподнявшись, она откинулась на подушку и, притянув его голову к груди, тихо спросила:

– Почему ты ждал этой ночи, чтобы проделать со мной такое, Френсис? – Ответа не последовало, поэтому она продолжила: – Для вас, мужчин, все очень просто. Вы живете по строгому кодексу чести, который не оставляет пространства для чувств. Завтра ты передашь меня Сэнди Хоуму, который вручит меня Джеймсу Стюарту, а тот, вероятно, прежде чем отдать Патрику Лесли, попытается овладеть мною. А тот в свою очередь потребует от меня выполнения супружеского долга, поскольку я его жена и он имеет на это право. Ты будешь чувствовать сожаление, потеряв меня; Сэнди Хоум станет переживать из-за роли, которую ему пришлось сыграть в этой драме. Что касается Джейми, то похоть затмит небольшое чувство вины, оттого что применяет к нам эти ужасные меры. А Патрик будет ждать моего возвращения с неуверенностью, но попытается скрыть ее, играя роль главы клана. – Катриона задумалась. – И где же здесь место для меня? Я опять одна. Пока вы все стараетесь перещеголять друг друга проявлениями чести, я вынуждена отдать свою человеку, которого больше не люблю, и по-прежнему втайне мечтать о тебе. Все вы такие благородные, так блюдете свою честь, так почему же я ощущаю себя шлюхой? Я предпочла бы умереть, но даже этого мне не позволено.

– Не думай о смерти, – хрипло прошептал Френсис. – Единственное, что удерживает меня в здравом уме, это сознание, что с Гленкирком ты будешь жива и здорова. – Задетый ее горькими словами, он сел и, посмотрев на нее, жестко проговорил: – Я не забочусь о чести, и готов был увезти тебя хоть на край света. Но могла бы ты жить счастливо, зная, что своим поступком подписала смертный приговор всем Гленкиркам, Сайтенам и Грейхейвенам? Нет, любовь моя, никогда не поверю, даже если ты будешь утверждать обратное. У моих детей хотя бы есть Ангус и Дугласы. Вы, Лесли, всегда держались особняком, с опаской принимая людей со стороны, опасаясь за сохранность своих богатств. В результате у вас нет никаких влиятельных связей.

– Нам этого не требовалось, – возразила Кэт. – Что может обладать большей мощью, чем золото?

– Ваша сила ныне стала вашей слабостью. Теперь Джеймс Стюарт использует это как оружие не только против вас, но и против меня. Я люблю тебя, Кэт! Люблю всем сердцем. Люблю так, как никогда не любил ни одну женщину на свете. Когда ты покинешь меня, моя жизнь превратится в пустую раковину и бесцельное существование.

– Неужели мы никогда больше не увидимся?

– Когда наступит время покинуть Шотландию – через полгода, год или, может, два – я появлюсь, чтобы попрощаться… Если, конечно, ты захочешь увидеть меня. Патрик обещал, что не станет препятствовать.

Она всхлипнула, а он, едва сдерживая слезы, только прижимал ее к себе и гладил ее длинные волосы. Слов не осталось. Утомленные, они в конце концов забылись тяжелым сном. Задолго до рассвета Френсис попытался было встать, но она успела схватить его за руку и взмолилась:

– Еще раз, мой Богом данный муж!

С невероятной нежностью он откликнулся на ее призыв и стал покрывать поцелуями груди, живот и бедра, наслаждаясь их сладостью, а потом вошел в нее и быстро привел их обоих на вершину блаженства. Он хотел было оставить ее лоно, но она не выпустила, и его плоть тут же восстала внутри ее. На этот раз он не спешил, наслаждаясь ее прекрасным телом во всей его прелести.

Когда она проснулась, он уже был на ногах, а около камина стояла деревянная ванна, над которой поднимался пар. Не говоря ни слова, она поднялась с постели и с наслаждением искупалась. Френсис тем временем раскладывал по тарелкам холодную ветчину, овсяные лепешки и расставлял на столе кружки с темным пивом. Катриона, несмотря на очень неаппетитный вид, попыталась прожевать кусочек лепешки, но она так подгорела, что проглотить удалось с трудом, только запив горьковатым пивом. Ей ни до чего не было дела. Кэт не чувствовала ни тепла, ни холода.

– Сэнди уже ждет, пора выезжать, – произнес Френсис.

Она взглянула на него, и во взоре ее прелестных изумрудных глаз отразилась вся его боль. Схватив ее за плечи и притянув к себе, он припал губами к ее губам, заглушив готовый вырваться из души крик. На мгновение Ботвелл забылся, погрузившись в ее нежность, и, когда губы Катрионы раскрылись под напором его губ, а ее теплое дыхание ворвалось ему в рот, застонал.

Внезапно она оттолкнула его, выбежала из хижины и вскочила в седло. На мгновение граф опешил, но затем овладел собой и последовал за ней.

День стоял серый, низкие тучи грозили разразиться дождем. Тут и там на деревьях виднелись пожелтевшие листья – первые краски наступающей осени. Встретиться с лордом Хоумом они должны были на окраине городка Чевиотхед, у креста в честь святого Кутберта. Ботвелл и Катриона ехали молча, и пусть ей хотелось сказать ему очень многое, говорить не было сил.

Геркулес и лорд Хоум со своими людьми уже были на месте.

– Ты, надеюсь, присмотришь за ней, Сэнди? – пожав руку другу, с мольбой в голосе произнес Френсис Хепберн. – Не позволяй ей выкинуть какой-нибудь фортель.

Александр Хоум кивнул, и Ботвелл, спрыгнув с коня, снял Катриону с седла и долгое мгновение держал в руках, не опуская на землю. Потом наконец поставил, нежно обхватил ее лицо своими большими ладонями и спросил:

– Ты выдержишь?

– Да, не сомневайся.

– И не будешь винить Гленкирка? Знай, что он хотел, чтобы ты была счастлива, пусть и не с ним.

– Я это знаю.

– И ни в коем случае не позволяй Джейми думать, что он выиграл.

– О боже, конечно же, нет! – взорвалась Кэт.

– Я люблю тебя, Катриона, и, что бы ни случилось, помни это.

При этих словах она вскинула на него свои изумрудные глаза.

– Я тоже люблю тебя, Френсис Хепберн, и, что бы ни случилось, всегда буду твоей. Джеймс может принудить меня вернуться к Гленкирку, но ему не под силу изменить мои чувства. Тело и душа – не одно и то же.

Катриона притянула голову возлюбленного к груди, поцеловала его и, вскочив в седло, пустила свою лошадь в галоп.

Пораженный увиденным, Хоум бросил взгляд на Ботвелла и дал знак своим людям следовать за ней. Какое-то время Френсис смотрел на удалявшихся всадников, затем его широкие плечи задрожали, и Геркулес услышал мучительные сухие рыдания. Не зная, что предпринять, он стоял, беспомощный, поскольку никогда раньше не видел Френсиса Хепберна таким слабым.

Наконец он решился подойти к брату и, обняв за плечи, предложил:

– Давай вернемся домой!

Френсис Хепберн повернулся к нему лицом, и Геркулес невольно отшатнулся, увидев в его взоре бездонную пустоту.

– У меня больше нет дома. Моим домом была она… А теперь ее нет.

Мелкий дождь моросил не переставая, но Катриона настояла, чтобы ехали без остановок до самого Эдинбурга, отклонив даже предложение провести ночь на постоялом дворе. Они остановились всего пару раз, да и то на несколько минут, чтобы Хоум и его люди могли размять ноги и справить нужду. Она не проглотила ни кусочка за всю дорогу, только выпила чашу вина, которое хозяин постоялого двора по указанию лорда Хоума заправил яйцами и специями. Кузен лорда, также следовавший с ними, заметил:

– Дай-то бог довезти ее до Эдинбурга живой, чтобы не попасть между молотом и наковальней в лице Ботвелла и короля.

– Все будет в порядке, – хмуро ответил лорд Хоум. – Она выдержит все хотя бы для того, чтобы доставить себе удовольствие плюнуть в лицо королю. Она отважная, эта Кэт Лесли.

В холодный темный предрассветный час они подъехали к Эдинбургу, и лорд Хоум настоял на том, чтобы сделать здесь небольшую остановку, объяснив Катрионе:

– Надо отправить гонца во дворец и известить короля о вашем прибытии – это его требование.

Кэт было решительно все равно, и Хоум отправил во дворец кузена, но велел ему сначала заехать в дом Гленкирка и известить графа о прибытии жены, но так, чтобы никто не видел.

Катриону Хоум тем временем отвез в свой особняк. Слуги усадили ее перед жарко полыхавшим камином и подали завтрак. Кэт кусок не лез в горло.