Бертрис Смолл - Неукротимая красавица

– Я не хочу причинять боль моему повелителю. Он любит Инчили, как никого не любил, – даже меня.

– Послушай меня, дитя мое. Если характер Инчили хотя бы на одну десятую похож на прабабкин, то она непременно попытается бежать отсюда и предпочтет умереть, чем провести всю жизнь в разлуке с любимым мужем. Разве это не причинит еще большую боль твоему повелителю? Чикала-заде человек гордый, и если женщина открыто отвергнет его, это нанесет ему страшный удар. Пока что ты занимаешь почетное место в его сердце и в его доме, но если Инчили останется здесь, то довольно скоро он поставит ее выше тебя. Ваша королевская семья будет публично опозорена, а это означает, что придется вмешаться султану. Кто знает, что он предпримет?

Латифа-султан несколько мгновений раздумывала, и с лица ее не сходило выражение удрученности, – потом вдруг хлопнула в ладоши, и в комнату вошла служанка.

– Ступай к леди Инчили и позови ее сюда, я хотела бы представить ее своей старинной знакомой.

Когда рабыня вышла, Латифа повернулась к Эстер Кира.

– Я видела ее всего раз. Она очаровательна, но я уверена, что повелитель не примет за нее никакого выкупа. Он влюблен как мальчишка и не может ни минуты провести без нее.

– А что, по-твоему, чувствует она? – спросила гостья.

– На людях очень сдержанна и покорна, а какова в спальне – мне неведомо. Она даже не пытается с кем-нибудь подружиться, а общается лишь со служанкой, которая прибыла вместе с ней. Другие женщины гарема ужасно ревнуют к ней господина, да и я не исключение.

Эстер Кира улыбнулась, погрузившись в свои воспоминания.

– Ее прабабка тоже была первой красавицей, с гривой волос совершенно невероятного оттенка красного золота и зелеными глазами, в которых плясали золотистые искры. Султан Селим боготворил ее, но что самое странное, три другие его жены тоже ее любили. Ах, дитя мое! До чего же славные то были времена! Четыре женщины султана были самоотверженные и заботились не столько о себе, сколько о процветании династии и империи. Не то что эти существа из нового гарема, что только едят и сплетничают!

Все это началось, как ты знаешь, с проклятой Хюррем и было продолжено матерью султана, Сафийе, которая сейчас борется с фаворитками не только своего сына, но и внука! Некогда султаны были сильными правителями и великими воинами вроде твоего повелителя Чикала-заде-паши. Это коварные жены и матери погубили их! – страстно заключила гостья.

Едва прозвучали ее последние слова, дверь в комнату открылась, впустив красивую женщину.

– Добрый день, Латифа-султан, – вежливо кивнула она принцессе. – Я пришла по вашей просьбе. – Когда взгляд ее зеленых глаз остановился на Эстер Кира, в них промелькнуло недоумение. – Но ведь этого не может быть! – воскликнула Катриона.

– Но это есть! – торжествующе воскликнула дама. – Мне сто восемь лет, правнучка Сиры Хафиз. Тебе, должно быть, очень подробно меня описали, если ты сразу же меня узнала.

– Вы и правда Эстер Кира?

– Да, дитя, это я, а Латифа-султан – твоя кузина, поскольку она приходится правнучкой моей госпоже Чире, любимой подруге Фирузи-кадин, которая была второй женой вашего общего прадеда. Встаньте рядом, мои дорогие, вы должны стать подругами, как они.

Женщины несколько секунд смотрели друг на друга, а потом Латифа протянула к Катрионе руки.

– Подойди, Инчили. Если мне предстоит тебе помочь, мы должны стать подругами и научиться друг другу доверять.

Катриона взяла ее ладони в свои и призналась:

– Мне раньше было здесь очень страшно, но если у меня есть друзья, то можно ничего не бояться. Благодарю тебя, Латифа, а также вас, Эстер Кира.

– Ах, дитя, – сказала гостья, – ты так похожа на мою госпожу Чиру, когда улыбаешься, но в остальном я бы тебя не узнала.

– Говорят, я похожа на свою прабабку, – сказала Катриона.

Женщины уселись вокруг низенького столика, и Эстер подалась вперед.

– Твой муж, дорогая, по-прежнему в Неаполе, хотя удерживать его там с каждым днем становится все труднее. Если захочешь написать ему, я позабочусь, чтобы послание доставили. Нам нужно подумать, как устроить твой побег. Наберись терпения, а уж мы постараемся.

– Вместе со мной была похищена моя служанка. Я не могу оставить ее здесь.

Эстер Кира пожала плечами и философски заметила:

– Если что-то невозможно для одного, то для двоих это невозможно лишь чуть больше.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошел Чикала-заде-паша. Латифа и Катриона быстро встали и изящно склонились в поклоне.

– Эстер Кира, – прогудел визирь, – мне сообщили, что вы навестили нас, старинная подруга. Что привело вас в мой дом?

– Я пришла взглянуть на новую красотку, завоевавшую ваше каменное сердце, мой господин. А Латифа-султан сказала, что слухи, которые ходят в городе, истинная правда: вы взяли вторую жену. Вот почему я здесь. В обществе ваших жен я чудесно провела время, мы вволю посплетничали.

Визирь расплылся в улыбке и жестом собственника обнял обеих жен за плечи.

– Да сам султан позавидовал бы мне! Не правда ли, Эстер? Разве моя Латифа не прекрасна?

Принцесса не могла оторвать обожающего взгляда от супруга, который посмотрел на нее хоть и с любовью, но без страсти, и тут же перевел голодный взгляд на Катриону.

– А разве моя Инчили не само совершенство, не редкая драгоценность?

Эстер Кира заметила и натянутую улыбку Катрионы, и напряженность во всем теле и подумала: «Эта женщина способна выжить в любых условиях. Мы непременно должны помочь ей вернуться к мужу».

Она дала знак рабыне, которая помогла подняться ей на ноги.

– Мне пора, мои дорогие. Была рада с вами повидаться. – Гостья стала прощаться, и когда рабыня помогла ей подняться, повернулась к визирю: – Вы ведь позволите вашим женам навещать меня, не правда ли, милорд?

– Разумеется, Эстер, разумеется! Инчили, полагаю, с удовольствием совершит прогулку по городу. Она уже жаловалась, что чувствует себя заключенной. Ведь так, моя голубка?

– Да, немного, мой господин.

– Тогда я скажу Хаммиду, что вы обе получили позволение выходить за покупками и гулять по городу, когда вам захочется, – разумеется, в закрытом паланкине и под надежным присмотром.

Хоть слова его и относились к обеим, смотрел он только на Катриону. Потом он повернулся к Эстер:

– Благодарю за то, что почтили своим присутствием мой дом. Латифа проводит вас и обеспечит эскорт. Пойдем, Инчили, я желаю твоего присутствия.

Оставшись вдвоем с гостьей, Латифа негромко произнесла:

– Вы видите, Эстер? Он сходит по ней с ума. Весь остаток сегодняшнего дня, вечер и ночь он не отпустит ее – разве что султан вызовет.

– Она не любит его, моя принцесса, а терпит, чтобы выжить и убежать. Она из той же породы, что и Сира Хафиз. Я увидела в ее глазах решимость, а в чертах лица – ту же твердость, что была у моей госпожи.

Латифа вздохнула:

– Но она действительно красива. Ничего удивительного, что Чика полюбил ее.

– Красота! – фыркнула дама. – Красота как цветок – очень быстро вянет, дитя мое. И если бы визирь любил ее только за красоту, то я сочла бы его глупцом. Подобно своей прабабке Инчили обладает множеством иных достоинств. Ну а теперь, дорогая, мне и правда пора. Проводи меня до паланкина.

Где бы Чикала-заде ни находился наедине со своей второй женой: в ее или в своей спальне, – она всегда должна быть обнажена. Свои густые волосы она зачесывала назад и собирала в косу, вплетая в нее украшенные драгоценными камнями ленточки. Ей было разрешено носить только тонкие золотые браслеты на руках и ногах. От нее требовалось исполнять абсолютно все его желания, и она не сопротивлялась, втайне надеясь, что это поможет ей выжить. Внешне всегда нежная и послушная, Катриона внутренне негодовала при каждом унижении. Неожиданно оказаться во времени, когда женщина ценилась куда ниже лошади, стало для нее ужасным потрясением.

Когда Чикала-заде-паша желал Инчили, все остальные рабы и рабыни немедленно покидали их. В частности, ему нравилось, когда она прислуживала ему в бане. Ей следовало сесть вместе с ним в ванну и нежно омыть его тело теплой водой с душистым мылом. После омовения они натирали тела друг друга ароматным маслом. Подобные процедуры всегда заканчивались бурным соитием.

Такое внимание вовсе не льстило Катрионе, она испытывала отвращение к ненасытной похоти визиря. Ее оскорбляли шлепки и щипки, как и вульгарные приглашения к совокуплению. Он готов был брать ее где придется и как ему заблагорассудится. Только неукротимый дух Катрионы и страстное желание бежать не давали ей сломаться.

Самым важным обстоятельством для Катрионы стала теперь дружба с Латифой-султан. Знание, что они двоюродные сестры, а их прабабки были лучшими подругами, сблизило женщин. Латифа рассказывала Катрионе истории, которые слышала от своей бабушки Гюзель. Тогда жены и дети принца Селима жили в гареме на побережье Черного моря. В рассказах этих, пронизанных любовью, чувствовалось также и уважение к Сире Хафиз.

– Как жаль, что я ее не знала! – сокрушалась Латифа. – Бабушка Гюзель и ее сестра, моя тетя Хали, всегда говорили о ней с такой любовью. Она относилась к ним как к собственной дочери, Нилуфер-султан.

– Она умерла, когда мне было всего четыре года, – рассказывала Катриона, – но я помню эту прекрасную величественную даму. Все внуки и племянники – а их было немало – беспрекословно слушались ее. В главном зале Гленкирка висит ее большой портрет, написанный незадолго до того, как она отправилась в Турцию. И мне все никак не удавалось совместить образ юной девушки с образом властной элегантной старой леди.

Латифа задорно блеснула глазами, подалась всем телом вперед и заговорила заговорщическим шепотом:

– Наша религия запрещает изображать человека и вообще живые существа, но Фирузи-кадин была художницей немалого таланта и написала много маленьких портретов членов семьи, а перед смертью передала их дочери, моей бабушке Гюзель, которая в свою очередь передала их мне. Сейчас покажу!