Бертрис Смолл - Неукротимая красавица

Он наклонился и яростно, до боли, впился в ее рот, а она до крови укусила его за нижнюю губу.

– Маленькая сучка!

Он отпустил ее голову, и она услышала его шаги, удалявшиеся в том направлении, где ждал Осман с кнутом в руках.

– Сложи кнут, идиот! – бросил ему визирь. – Я не хочу, чтобы у нее кожа стала как у крокодила.

Ожидание наказания было ужасным, и Катриона слышала, как колотится ее бедное сердце от страха и ярости. Кнут хлопнул в воздухе несколько раз, когда визирь пробовал его, и ее желудок болезненно сжался. Затем она услышала тонкий свист, и на ее спину обрушился первый удар. Теперь она закусила до крови свою губу. Третий удар вырвал из ее уст слабый стон, пятый – негромкий вскрик, а после восьмого, не в силах терпеть боль, она закричала. Визирь отнюдь не церемонился с ней. Вся ее спина горела огнем, с каждым ударом боль только усиливалась, но она не просила прощения, а когда боль превзошла все разумные пределы, сознание покинуло ее. Но рядом с ней тут же оказался Осман, размахивая жженым птичьим пером, чтобы привести ее в чувство, вернуть в ужасную реальность наказания.

– Нет, женщина, тебе не избежать наказания! – визжал евнух.

Заставив себя открыть глаза, она окинула его ледяным взглядом, а потом услышала голос Хамида:

– Какой же ты идиот, Осман. Инчили вовсе не лишилась милости господина, и вряд ли это произойдет, а лишь только проявила неповиновение.

Затем в поле ее зрения оказалось лицо старшего евнуха.

– Уступи ему, дочь моя.

Кнут опять врезался в ее горящую огнем спину.

– Никогда! – еще удалось произнести ей, прежде чем она провалилась в черную бездну беспамятства.

Хаммид, покачав головой, воскликнул:

– Она жаждет вашего прощения, мой господин.

Встретившись взглядом со старшим евнухом, Осман счел за лучшее оставить свое мнение при себе.

– Освободите ее, – велел Чикала-заде-паша, – и проследите, чтобы ей как следует обработали спину. Сегодня вечером я буду ждать ее в своей спальне.

Евнухи перенесли Катриону в ее апартаменты, где уже ждали Латифа и белая как мел Сюзан. Рабыни осторожно удалили с тела Катрионы последние обрывки одежды и уложили ее в постель на живот. Спина ее представляла собой массу страшных алых рубцов, и Сюзан начала всхлипывать.

– Как он мог? Как мог? Никто никогда не обращался так с моей госпожой. Никто и никогда!

– Не реви, девочка, – ласково сказала Латифа. – Это выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Смотри: кожа не рассечена, а значит, кнут был сложен, так что шрамов не будет. Через несколько дней боль пройдет и следы ударов исчезнут.

Тщательно омыв спину Катрионы холодной водой, она стала осторожно накладывать на раны светло-зеленую мазь, объяснив Сюзан:

– Это снадобье немного ослабит боль, и раны заживут быстрее. А теперь посиди со своей госпожой, пока я не вернусь.

Латифа быстро прошла по коридорам замка к апартаментам мужа и, смиренно склонив голову, попросила:

– Позвольте поговорить с вами наедине.

Отослав жестом находившихся в комнате рабов, визирь сделал знак рукой, приглашая ее сесть рядом с ним.

– Я сама обработала раны Инчили, мой господин, но она не сможет служить вам еще по меньшей мере дня три-четыре. Она все еще без сознания, к тому же ее слегка лихорадит. Вы наказали ее слишком жестоко. Если бы кнут не был сложен, то и вовсе могли убить.

– Но она оправится? – с тревогой в голосе спросил паша, и от этой тревоги сердце Латифы сжалось.

«Эстер Кира была права», – подумала принцесса.

– Я не хотел причинять ей страдания, но не мог допустить, чтобы она дерзила мне! Она не захотела просить прощения, поэтому и получила одиннадцать ударов.

– А чего ты ожидал, Чика? – негромко спросила Латифа. – Ты ведь взял своей второй женой отнюдь не деревенскую девчонку. Это гордая европейская аристократка. Она привыкла высказывать свое мнение. Я пыталась научить ее нашему образу мыслей, но для этого требуется время. Ты должен быть терпелив с ней.

– Она тебе нравится. Что ж, я очень рад, что вы стали подругами.

– Да, мы подружились. А теперь, мой господин, дай несколько дней, чтобы мы залечили раны на ее спине и в ее душе. Она так просто не простит тебя. На этот раз, боюсь, тебе придется развлекаться только со своим гаремом. Ты постыдно забросил его с тех пор, как появилась Инчили, и там уже назревает бунт. Хаммид может рассказать тебе.

– Что ж, ладно, – согласился визирь с удрученным видом. – Даю ей три дня, но по окончании этого срока жду ее в своей постели, покорную и послушную моей воле.

Латифе удалось скрыть улыбку, которая так и рвалась наружу.

– Все будет так, как вам угодно, господин мой муж, – негромко ответила она и вышла из спальни паши, торопясь вернуться в спальню Катрионы.

– Как она себя чувствует? – спросила она Сюзан.

– По-прежнему без сознания. И немного беспокойна, госпожа.

– Отправляйся в постель, Мара. Твоя госпожа была наказана за то, что встала на мою защиту, и будет справедливо, если у ее кровати ночью посижу я. Но, прежде, чем пойдешь спать, принеси мне мое шитье.

Первые несколько часов Латифа-султан спокойно просидела у кровати Катрионы со своим шитьем и лишь два раза отвлеклась, чтобы подрезать фитили у ламп и наполнить их ароматическим маслом, а также смазать спину Катрионы зеленым бальзамом. Потом ее глаза стали уставать от мелькания разноцветных нитей на белом льне, и она с восхищением оглядела очертания стройной спины и упругих ягодиц своей кузины, размышляя, в самом ли деле та наслаждается мужской любовью, как об этом говорит, или же ненавидит ее, как она сама.

Латифа знала, что в гареме есть женщины, которые наслаждаются любовью друг с другом. Подобные забавы были запрещены, но евнухи предпочитали закрывать на это глаза, поскольку счастливая женщина приносит меньше хлопот, чем неудовлетворенная. Латифа по своему происхождению и положению стояла выше всех женщин гарема. Никто из них не осмелился бы сблизиться с ней, да и она сама к этому не стремилась. Теперь же ей пришло в голову, что женщина-любовница вряд ли будет столь же груба, как Чикала-заде.

Катриона застонала, по-прежнему не приходя в сознание, и, перевернувшись на спину, позвала:

– Френсис! Дорогой Френсис!

Латифа остолбенела при виде грудей своей кузины: идеальной формы, кремового оттенка, бархатистая кожа, розовые крупные соски. Склонившись над ней, Латифа негромко произнесла:

– Тише, Инчили. Теперь все хорошо, дорогая!

Но Катриона опять пробормотала:

– Френсис! Дорогой! О да, любовь моя! Да!..

Латифа не могла понять сказанного, поскольку говорила кузина не по-турецки, но по выражению ее лица могла понять, о чем та мечтает. Это было лицо женщины, которая занимается любовью с тем, кого обожает. Вот она заметалась, дыхание слегка сбилось, как в экстазе. Испугавшись, что она может навредить себе, Латифа протянула руку, пытаясь ее успокоить, и ненароком коснулась груди. Сосок тут же напрягся, и Катриона застонала. Не в силах противиться искушению, Латифа пробежалась пальцами по мягкому полушарию и почувствовала трепет, когда это прекрасное тело на постели выгнулось и подалось навстречу ее рукам.

Трепеща, Латифа поднялась из кресла, сбросила свои одежды и обнаженная, легла в постель рядом с Катрионой. После недолгих колебаний, не в силах унять дрожь, она принялась ласкать обнаженное тело, стараясь не коснуться израненной спины. Под ее ласками Катриона стала извиваться, но в чувство так и не пришла. Латифа склонила к ней голову и нежно полизала соски. Кэт опять застонала, а Латифа перевернулась на спину, пальцами раздвинула свои складки и принялась тереть и обводить кругами твердую бусинку, двигая бедрами в такт движениям своей руки до тех пор, пока горячая волна не обдала ее. Со вздохом громадного облегчения она вытянулась на матраце и несколько минут лежала, порозовевшая от смущения, стараясь восстановить дыхание.

Когда сердце ее вернулось к своему обычному ритму, Латифа-султан поднялась с постели, оделась и взялась за рукоделие, ошеломленная тем, что сделала.

В первое время их супружеской жизни Чикала-заде часто просил ее поласкать его, но она ненавидела это, однако, касаясь Катрионы, не испытывала никаких неприятных ощущений. Кожа кузины была гладкой и нежной.

Латифа задремала, а разбудила ее Сюзан, легонько коснувшись руки:

– Отдохните, госпожа, позвольте теперь мне посмотреть за ней.

Молча кивнув в знак благодарности, Латифа-султан с радостью отправилась в свою спальню, где ее давно уже ждала скромная хорошенькая девушка-рабыня, недавно приобретенная для нее. Это было молчаливое и пугливое существо, и Латифу она вполне устраивала. Несколько раз руки рабыни будто случайно касались интимных мест госпожи, и тогда она заливалась краской и просила прощения. Латифа никогда на это не реагировала, но теперь вдруг все поняла. Девушка наверняка ответит на ее милость, если ей будет угодно ее проявить. Чикала-заде-паша теперь может брать в свою постель хоть по десятку девушек каждую ночь, но его жена больше не собиралась спать одна.

Три ночи спустя, когда ее спина почти зажила, Катриона снова оказалась в постели Чикала-заде-паши, только угрюмая и непокорная. К этому времени визирю уже надоели покорные красавицы, чередой проходившие через его спальню и выполнявшие все прихоти, так что он решил проявить добродушие. К тому же как раз строптивость и непокорность делали ее интересной.

Хоть Катриона и осознавала положение своего господина, простить ему содеянное не могла.

Наступил христианский новый, 1599 год, и Катриона, стоя в одиночестве на террасе апартаментов Латифы с видом на море, поймала себя на том, что напрягает слух, словно надеется услышать звуки гленкиркских волынок. Одна-единственная слезинка сползла по ее щеке, когда она задумалась, не прибыл ли уже Френсис в дом Кира.