Ощущение нежного поглаживания тела стало первым признаком возврата сознания. Катриона продолжала лежать с закрытыми глазами, все ее существо восставало против этого ненасытного человека, который называл ее женой, но использовал исключительно как объект для удовлетворения своих низменных желаний.

– Открой глаза, Инчили.

Она повиновалась, но опустила ресницы, якобы из скромности, чтобы он не смог увидеть в ее взоре истинных чувств: ужасную смесь страха и брезгливости.

– Пришло время помыться.

– Да, мой господин.

Она встала с постели, пересекла комнату и направилась к бане, по пути хлопнув в ладоши. Тут же появился евнух и наполнил ванну горячей водой. Катриона перебрала флаконы, с маслом для ванн, понюхала и, в конце концов, остановилась на розовом масле. Перелив масло в ванну, она отпустила евнуха и позвала визиря:

– Все готово, мой господин.

Обнаженный, Чикала-заде-паша вошел в баню, и Катриона приступила к своим обязанностям. Пока она обмывала его тело теплой водой, он стоял спокойно, но вот ее руки стали нежно намыливать его широкую грудь и спину, а потом, опустившись на колени, она намылила и ноги. В этот момент его могучее мужское достоинство дрогнуло и начало вздыматься. Катриона быстро схватила щетку из свиной щетины и принялась тереть, а затем ополоснула тело визиря чистой теплой водой.

– Ну вот, мой господин, – нарочито бодро произнесла Катриона, – теперь вы можете расслабиться в ванне.

– Благодарю тебя, любовь моя. Давай-ка быстро мойся и составь мне компанию.

Он погрузился в большую квадратную ванну, выложенную зеленой плиткой, а она принялась медленно мыться, оттягивая момент, когда ей придется присоединиться к нему. Визирь смотрел на нее из-под полуприкрытых век и совершенно точно знал, какие чувства она сейчас испытывает. Именно для того он и заставлял ее ходить нагой и выполнять обязанности прислужницы, чтобы укротить и приручить. Кроме того, ее беспомощность позволяла ему сильнее чувствовать свою власть. Удовлетворение, которое он получал от этой постоянной борьбы между ними, значительно превосходило наслаждение, которое он извлекал из обладания дюжиной других женщин.

Наконец, не в силах больше оттягивать роковой момент, она была вынуждена погрузиться в ароматную воду. Чикала-заде тут же притянул ее к себе, так что ее нежные груди распластались на его широкой груди, покрытой жесткими волосами. Его рот сомкнулся на ее губах впервые за этот вечер, но проникший к ней в рот язык показался кляпом. Он закинул ее руки себе на шею, подхватил ладонями под ягодицы и, прижимая ее к бортику ванны, буквально насадил на свою восставшую плоть. Она даже вскрикнула от неожиданности, но его губы тут же запечатали ей рот. Яростно впиваясь в нее короткими толчками, он быстро удовлетворил свою страсть, не заботясь о ней, а затем обнял ее более нежно, выбрался из воды и подхватил ее на руки. Теперь ей следовало опять вернуться к своим обязанностям. Катриона взяла подогретое большое полотенце и обернула его тело, затем вторым полотенцем принялась тщательно обтирать ему ноги, уделив особое внимание пальцам. Закончив, она приступила к массажу его мускулистого тела, предварительно обильно смазав его розовым маслом. Когда ее умелые руки разминали твердые мышцы, визирь урчал от удовольствия, как холеный сытый кот.

Наконец она услышала долгожданное: «довольно», и он встал, явив ей свой вновь восставший орган. Рассмеявшись при виде появившегося на ее лице выражения, он сказал:

– Ночь еще только началась, Инчили, и у нас впереди множество радостных минут. Я должен попытаться заглушить пламя, что ты разожгла в моих чреслах, если уж нам суждено расстаться на несколько месяцев.

Катриона задрожала всем телом и, протянув к нему руки, взмолилась:

– Пожалуйста, господин мой муж, не надо больше! Не сейчас!

Чикала-заде, словно и не слышал ее, схватив за руки, уложил лицом вниз, взгромоздился на нее, широко раздвинув ноги, и вошел сзади. Руки его мяли ей груди, щипали соски, так что она вскрикивала от боли.

Терпение Катрионы от его выходок было на исходе. Он пользовался ею как животным, абсолютно не заботясь о ее чувствах и желаниях. Только надежда, что скоро она наконец освободится от него, удержала от крика ярости, но в висках уже начала пульсировать кровь.

Наконец он зарычал, вздрогнул всем телом, мощно излившись в нее, и позволил ей подняться.

– А теперь подай-ка мне шербет, моя голубка! Очень хочется пить после трудов.

Катриона на трясущихся ногах вышла из бани и отправилась к столу, где стояли кувшины с шербетами. Наливая в бокал его любимый напиток, она взглянула на визиря и обнаружила, что он распластался на кровати и смотрит через стеклянный купол в ночное небо. Ногтем она осторожно открыла крышечку на своем кольце с бирюзой и высыпала в напиток щепотку белого порошка, которым снабдила ее Эстер Кира. Это сонное зелье она не осмеливалась применять, однако сегодня не могла выносить больше его домогательств. А в том, что он не успокоится, она не сомневалась: как всегда, наглотался чего-то возбуждающего.

С улыбкой на лице она пересекла комнату и протянула ему бокал с напитком. Он жадно выпил все до последней капли и опять притянул ее на постель.

– Ты прекрасна! А уж как услаждаешь меня, Инчили! Все делаешь великолепно! Да ты и сама ведь это знаешь, да, моя драгоценная? Поэтому я и ценю тебя превыше всех остальных.

Она прижалась к его плечу, чтобы только не видеть его лица, и легко солгала:

– Я рада, что могу доставить вам удовольствие, господин мой муж.

Визирь схватил ее за груди и принялся тискать их, но движения его стали неловкими, а затем она услышала его легкое сонное посапывание, осторожно высвободилась из объятий и немного отодвинулась. Он никак не отреагировал, поскольку уже глубоко спал. Утром она добавит ему другой порошок в утренний кофе, который устранит эффект возбуждающих средств и подавит его похоть. Это даст ей некоторый отдых хотя бы на часть дня.

Встав с измятой постели, она вернулась в баню, взяла серебряный кувшин и принялась смывать с себя все следы последних часов. Баня была, пожалуй, единственным, чем она искренне наслаждалась в Турции. Вымывшись и вытершись, Кэт надела ночную рубашку. Когда Чикала-заде проснется, конечно, потребует ее снять, но сейчас у нее будет хоть какая-то защита от прохладного ночного воздуха.

Катриона легла на самый краешек кровати, завернулась в легкое шерстяное одеяло и сразу же заснула.

Солнце уже поднималось над горизонтом, когда она проснулась. Чикала-заде-паша, почти не изменив позы за ночь, лежал навзничь и мощно храпел. Потянувшись, Кэт сбросила одеяло и встала с постели. Поутру было прохладно, поэтому она достала из гардероба легкий халат белой шерсти, накинула поверх ночной рубашки и надела войлочные шлепанцы. Еще раз убедившись, что визирь крепко спит, она выбежала в сад.

Утреннее солнце превращало росу на траве в тысячи бриллиантиков. Тюльпаны и нарциссы только-только стали открывать бутоны, разливая в воздухе восхитительный аромат. Легкий серебристый туман повис над темным морем, а склоны окружающих холмов уже оделись изумрудной весенней зеленью. Всего на несколько минут она оказалась предоставленной сама себе и наслаждалась этим ощущением. Если ей удастся продержаться еще два дня и убедить Чикала-заде оставить ее на острове, ее освободят. По-видимому, куда легче похитить ее с острова, чем из особняка великого визиря. Жаль, что она не сможет попрощаться с Латифой, но когда окажется в безопасности, сможет послать кузине записку через Кира.

Внезапно улыбка озарила лицо Катрионы: ей пришло в голову, как можно убедить визиря оставить ее на острове на несколько дней.

Чикала-заде давно уже беспокоило, что она все никак не может забеременеть от него, ведь родила же девятерых детей, да и сам он был отцом детей Латифы и, помимо этого, еще сорока от женщин гарема. Он страстно желал ребенка еще и от нее, но, не ведая, что она знает секрет, как избежать зачатия, не мог понять, почему до сих пор ничего не получается.

Кэт решила сказать ему, что вроде бы чувствует себя беременной, и, ссылаясь на странные порой прихоти женщин в положении, попробует упросить его оставить ее еще на несколько дней на острове. Если же он откажет, то она станет без конца плакать и дуться. Он сочтет это вполне нормальным, поскольку не считает женщин способными думать или рассуждать здраво.

Легкий ветерок пронесся над островом, и Катриона, поежившись от прохлады, усмехнулась: интересно, авантюризм это какая сторона ее натуры – шотландская или турецкая?

Глава 56

– Нет! – твердо заявил визирь. – Я не могу позволить это, Инчили.

Катриона бросилась в слезы.

– Ты не любишь меня! Похитил меня у мужа, и теперь используешь как животное! Тебе нет до меня дела! Даже если я умру! А со мной и ребенок!

– Ребенок? – От неожиданности он даже рот приоткрыл. – Какой ребенок?

Она подняла к нему залитое слезами лицо.

– Полной уверенности в этом, мой господин, конечно, нет, потому что еще рано, но я чувствую некоторые признаки, что у меня будет ребенок.

На лице визиря отразилось такое искреннее выражение восторга, что в Катрионе едва не шевельнулось чувство вины за обман.

– Ребенок! – выдохнул Чикала-заде. – Тогда, моя голубка, тем более! Я не могу подвергать опасности моего сына.

Катриона выжала новую порцию слез.

– Я не вынесу, если меня опять запрут в этом гареме, господин мой муж! А здесь так хорошо, так спокойно!

Она понизила голос до шепота, и ему пришлось наклониться, чтобы что-то расслышать, а заодно и лицезреть ее подрагивающие груди, которые она для него приоткрыла. Чувственный аромат, исходивший из ложбинки между этими чудесными холмами, буквально пьянил.

– Мы провели здесь столько сладостных часов, муж мой. Это единственное место в мире, где мне не нужно делить вас ни с кем, даже с моей дорогой Латифой.