– Я поступлю так, как вам хочется.

– Это еще не все. Я рада тому, что Кимбой восхищаются, что она вроде бы устроилась в жизни и ее положение в обществе настолько устойчиво, что ее вряд ли коснутся суровые требования наших законов, относящиеся к бывшим рабам, однако вам, как и мне, прекрасно известно, какими переменчивыми могут быть люди в нынешние времена: тот, к кому в понедельник относились очень даже благосклонно, во вторник может ни с того ни с сего впасть в немилость. Если маркиза вдруг возгорится завистью ко всеобщему интересу, проявляемому к девушке, которую, как бы там ни было, она считает не более чем служанкой…

– Я позабочусь о том, чтобы вашей протеже не причинили никакого вреда. Если ей придется покинуть дом маркизы, она найдет приют у меня. Я, кстати, должен вам сказать, что в начале следующего года мне предстоит сочетаться законным браком с мадемуазель де Брео, которая, я надеюсь, станет для меня хорошей супругой.

– Вы, Элуан? Вы собираетесь жениться?

– Именно так. У меня уже больше нет терпения ждать того, что вы мне в свое время предложили и от чего затем сами отказались. Да я и не настолько глуп, чтобы еще на что-то надеяться. Раз я не могу жениться на вас, я женюсь на одной простушке, которая хотя и не сможет сразиться с мной на шпагах или хотя бы поговорить на различные темы так же непринужденно, как мы разговариваем с вами, но зато доставит мне другие радости…

Сюзи, почувствовав себя неловко, покраснела. Элуан напомнил ей о старых обидах и о том сожалении, которое она испытывала по поводу того, что не может полюбить его так, как он любит ее. Присутствие Мартины и Жана-Батиста, внимательно слушавших разговор, вызвало у нее еще большее смущение. Если бывшая кормилица, судя по отсутствующему выражению лица, мало что поняла, то ее сводный брат, похоже, вник в самую суть разговора.

– Я позабочусь и об этой женщине, – добавил Элуан, показывая на Мартину.

– Она будет жить в этом доме, и я оставлю ей денег.

– Можете быть уверены: я позабочусь о том, чтобы ее никто не беспокоил.

– Благодарю вас за вашу безграничную доброту, – прошептала Сюзи.

– Мне вообще-то хотелось бы показать вам кое-что до того, как вы уедете…

– Что именно?

– Будьте готовы завтра в десять часов вечера, шевалье. За вами приедет моя карета, и на ней вы отправитесь туда, куда мне хотелось бы вас отвезти.

– Вы меня заинтриговали, Элуан. Вы хотите сказать, что там, куда вы хотите меня отвезти, ждут шевалье, а не женщину?

– Там, куда вы поедете, женщин вообще не ждут!

Когда господин де Бонабан ушел, Сюзанну стало терзать любопытство. Впрочем, не только любопытство, но еще и тревога: во что Элуан собирается ее впутать? Может, в какой-нибудь заговор? От него вряд ли стоило ожидать, что он попытается приобщить ее к каким-нибудь кругам, увлекающимся оккультизмом и экзотическими верованиями (таких сообществ в Париже вообще-то имелось немало). Но откуда же тогда столько таинственности в словах человека, который нарочито стремился преклоняться только перед просвещением и разумом? И зачем он обязал ее опять надеть мужскую одежду?

На следующий день, когда уже стал приближаться вечер, Сюзи, подчинившись настоянию Элуана де Бонабана и снова приняв облик шевалье де Лере, с трудом скрывала свое нетерпение. У Мартины это ее переодевание вызвало негодование: «Зачем, красавица моя, ты скрываешь свои прелести и вводишь в заблуждение окружающих?»

Жан-Батист стал бросать на свою сводную сестру красноречивые взгляды, в которых восхищение смешивалось с юношеским задором. Он выразительными жестами показал ей, что с удовольствием и сам нацепил бы шпагу на перевязи, с которой она сейчас ходила. А еще – треуголку, которая красовалась на ее голове.

Наконец к дому подъехала карета. Сюзи обратила внимание на то, что на ней нет знаков, свидетельствующих о том, что она принадлежит господину де Бонабану: ни на дверцах, ни на занавесках не виднелось никаких гербов. Впрочем, самое удивительное ждало ее впереди: когда она заняла свое место в карете, кучер, не произнося ни слова, надел ей на голову повязку, закрывающую глаза. Улицы Парижа уже погрузились в полумрак, а с повязкой из черного крепа на глазах Сюзи и вовсе не могла ничего видеть. Зачем это сделали? А-а, Элуан де Бонабан не хочет, чтобы она запомнила дорогу, по которой ее сейчас повезут! Она, однако, покорно сидела с повязкой на глазах – даже тогда, когда лошади наконец остановились. Просидев так минут десять, она услышала, как открылась дверца кареты. Кучер взял ее за руку и, выведя ее из кареты, проводил в какой-то дом.

Лишь после этого он снял повязку с ее глаз.

Она увидела, что такие меры предосторожности были приняты всего лишь для того, чтобы привезти ее… в трактир, который она хорошо знала, потому что в нем бывала, – трактир господина Юре на улице Бушери.

В помещении, в котором она оказалась, было пусто, однако откуда-то доносился приглушенный гул голосов.

– Вам придется подождать на паперти, – сказал кучер.

На паперти? Сюзи обвела взглядом комнату. По-видимому, именно здесь Юре готовил свои паштеты, вынимал кости из мяса и рыбы, рубил мясо, делал фарш: на окровавленных колодах лежали ножи и прочие кухонные принадлежности всевозможных форм и размеров. Сюзи невольно задалась вопросом, какое отношение мог иметь интендант юстиции, полиции и финансов к обыкновенному мяснику.

Интендант этот, впрочем, пока что не появлялся. Сюзи прислушалась. Приглушенные голоса, которые она слышала, доносились, похоже, откуда-то из подвала. Тайное общество? Но тогда зачем Элуан привез сюда ее, Сюзанну?

Послышался скрип двери, и затем раздались тяжелые шаги: кто-то поднимался вверх по лестнице. Сюзи машинально положила руку на рукоять шпаги, приготовившись воспользоваться ею, если вдруг возникнет необходимость.

В проеме двери, в который настороженно всматривалась Сюзи, появился какой-то силуэт. На мужчине, которого она увидела, был маленький фартук, и именно это в первую очередь привлекло ее внимание. На фартуке были вышиты различные символы: солнце, роза ветров, компас и угольник. Кроме фартука, у этого мужчины имелась сабля на перевязи у левого бедра, а на его груди виднелся шелковый шарф (тоже расшитый символами), на котором висел треугольник из позолоченного металла.

Мужчина стоял неподвижно, не произнося ни слова, и потому Сюзи смогла неторопливо и внимательно рассмотреть различные детали его наряда. Наконец ее взгляд переместился с шарфа на лицо.

Крупные черты. Серые глаза. Загорелая кожа и маленький шрам на правой скуле. Выражение такое же настороженное, как и у нее самой.

Томас Ракидель!

Сюзи почувствовала себя слабой женщиной. Произнеся еле слышным голосом имя стоящего перед ней мужчины, она потеряла сознание и рухнула на пол, усыпанный опилками.

Мужчина, наконец сделав несколько шагов вперед, наклонился к ней. Очень осторожно приподняв ее голову, он прошептал:

– Сюзанна! Сюзанна! Это я!

Никакой реакции со стороны Сюзанны. Ее лицо – бледное, как у мертвой. Он повысил голос:

– Помощник капитана Карро де Лере!

Услышав, что к ней обращаются подобным образом, Сюзи открыла глаза. Она обратила свой взор на лицо склонившегося над ней мужчины и стала его жадно рассматривать. Затем она осторожно провела пальцем по мощным челюстям, морщинам на лбу, переносице и надбровным дугам и погладила ладонью шевелюру, в которой уже появились седые волосы. Наконец с ее побледневших губ сорвалось несколько слов:

– Томас? Это ты? Неужели это ты?

– Да, я. Мне и в голову не приходило, что я снова встречу тебя в такой одежде. Да еще и в таком месте!

– Восемь лет! Я ищу тебя вот уже восемь лет. Я уже потеряла всякую надежду. Чтобы тебя разыскать, я добралась до Луизианы, я потерпела кораблекрушение, я…

Томас Ракидель помог «шевалье» подняться. Сюзи снова почувствовала легкое возбуждение от того, что к ней прильнуло это тело. Она снова почувствовала его запах – запах кожи и корабельных канатов. Она этого запаха никогда не забывала. Ей был очень приятен его голос, которым он сказал:

– Восемь лет, да, восемь лет. И не было и дня, когда я не думал бы о тебе, не представлял бы тебя – растерянную, разочарованную, уверившуюся в том, что тебя бросили, тогда как мое самое большое желание заключалось в том, чтобы снова заключить тебя в объятия!

– Но где же ты был и какие цепи могли помешать тебе вернуться ко мне или хотя бы прислать мне весточку?

– Я сидел в тюрьме в Пруссии.

– А говорили, что тебе там поручили заниматься образованием будущего короля… и что жизнь при дворе Фридриха I была для тебя такой приятной, что ты решил надолго задержаться рядом с галантной госпожой де Монбай…

– Это ложь! После того как мы расстались с тобой в 1720 году, я отправился выполнять одно поручение, которое доверил мне господин де Лартиг, – тот, с которым ты познакомилась в Бордо…

– Об этом я помню. Ты должен был вернуться в Сен-Мало к середине августа… Ты также должен был присылать мне письма, должен был держать меня в курсе своих переездов, должен был своевременно сообщить мне о своем возвращении, в котором ты вроде бы ничуть не сомневался…

– К сожалению, все эти планы вскоре сошли на нет. Теперь я уже могу рассказать тебе, в чем же заключалось мое задание, которое тогда считалось секретным. Ты ничего о нем не знала, и мне было запрещено рассказывать тебе, что я буду выполнять его по поручению тайного общества…

– Того, которое называют франкмасонским? – спросила Сюзи.

– Да. Эти масоны отнюдь не орудуют мастерками. Камни, которые они обрабатывают, предназначены не для того, чтобы строить храмы… Они, оставаясь в тени, занимаются совершенствованием человечества…

– Но как ты мог затеряться… в этой тени?

– Наша тайная деятельность вызывает враждебность со стороны некоторых правителей. Ныне уже покойный регент был одним из нас. Он хотел, чтобы наши отважные братья распространили на всю Европу влияние объединения масонских лож, родившегося в Англии, в которой и я был посвящен в масоны – задолго до того, как принял на себя командование «Шутницей», задолго до того, как познакомился с тобой… Я должен был привнести наши идеалы в Пруссию и основать там масонскую ложу… Госпожа де Монбай представила меня ко двору в Потсдаме. Ее отправили туда, чтобы она занималась обучением юного принца. Этим же должен был заняться и я…