Всё, что я тогда говорила, выходило из меня вместе со слезами. Я не думала о словах, не думала, о том, что скажут мои родные. Всё, чего мне хотелось — выпустить на волю чувства, рвавшиеся наружу.

— Карин, Карин, — проговорил подошедший папа, поднимая меня с пола, на который я скатилась по стенке. — Ну-ка вставай. Не плачь, успокойся, прошу тебя. Всё будет хорошо, мы ещё никого не потеряли, слышишь меня?

Подняв голову я встретила полный недоумения и удивления взгляд Анжелы.

— Простите меня, пожалуйста! Если сможете, простите! — бросила я дрогнувшим голосом и, убрав от себя папины руки, быстро выбежала из палаты, не в силах вынести то, что видела.

Жизнь — не сказка и чудес в ней не бывает. Если стекло разбилось, то как ты ни пытайся склеить его по кусочкам, целым оно уже никогда не станет. Я надеялась на чудо, надеялась на то, что тётя Надя придёт в себя, я попрошу у всех прощения, и всё наладится? И жизнь станет прежней? Ну разве не глупо? Такой исход событий был бы слишком прост. Очень уж не соответствующий реальности.

Покинув стены больницы, я не представляла, куда мне идти. Домой не хотелось, я знала, что не смогу всего этого вынести дома, там, где совсем недавно мы были счастливы. К Вике? Нет, втягивать её в свои проблемы было бы слишком неправильно, я и так испортила жизнь родным людям. К Косте? Я обидела его, оттолкнула того, кто на протяжении многих лет держал меня за руку. У меня никого не осталось, я всех вычеркнула из своей жизни, а теперь стояла у закрытых дверей и смотрела в замочные скважины. Вот что я сделал со своей жизнью — наступила на неё да размазала так, чтобы осталось как можно больше грязи.

Солнечная девушка, говорила мне Анжела. Солнечная? Нет. Всё, что во мне было — всего лишь желание быть солнечной, не дать дождю затопить меня изнутри. А солнце — это сама Анжела. Со всеми её мечтами, чистотой, искренностью. Она даже не представляла, насколько она невинна. Насколько она открыта перед людьми, насколько она притягивала к себе людей. Неудивительно, что они стали так близки с Денисом. Когда я на них смотрела, то понимала, что эти двое были бы идеальной парой. Они не просто нравились друг другу, их связывало что-то гораздо большее. То, чего я, наверное, сама так хотела. Хотела, но не замечала или же боялась заметить.

Костя. После нашей встречи я не явилась ни на одну репетицию "Illusion". Я знала, что скоро у нас должен состояться концерт, ребята мечтали сыграть новые песни, пара из которых считались в моем исполнении, но была так зла на Костю, что подставила парней. Они мне звонили все эти дни, даже сегодня, но трубку я так и не взяла. Просто проигнорировала. Ненависть к себе захлестнула меня с новой силой, и, не видя перед собой ничего, кроме слёз, я побрела вперед по улице.

Часы показывали начало девятого вечера. "Концерт должен был начаться в семь", — думала я. Пойти мне было некуда, терять — тоже, поэтому подсчитав в рюкзаке деньги, я, стараясь успокоиться, направилась в сторону остановки. Бар, где планировалось выступление, находился в нескольких минутах езды от этого района. И приехав туда, я впервые была счастлива, что не все билеты оказались раскуплены.

— Девушка, только через несколько минут выступление закончится, — произнесла молодая блондинка в кассе. — Всё равно будете брать?

— Да, пожалуйста, — кивнула я, слыша, как из зала приглушенно доносились крики и визги фанатов, звуки музыки и голоса ребят. При других обстоятельствах я могла бы находиться вместе с парнями на сцене, получать удовольствие и быть уверенной, что всё в моей жизни хорошо. Но только не теперь.

Пройдя фейс-контроль, я вошла в зал, освещаемый прожекторами со сцены, оказавшись среди сотни поклонников нашей группы. Толпа кричала, прыгала, протиснуться сквозь неё ближе к сцене было невозможно, но мне ничего не нужно было более, чем просто увидеть Костю и услышать его голос.

— Ребят, а завершим мы наш сегодняшний концерт кавером на песню, которую вы наверняка слышали раньше. Называется Так холодно смотреть в глаза группы "NeoNate". Слышали ведь? — произнес он в микрофон на стойке, поправляя ремешок гитары, после чего по залу побежали громкие выкрики. Мне стало не по себе. Я чувствовала, как предательски задрожали губы. — Песня невероятно красивая, но я хочу пожелать каждому из вас, ребят, чтобы любимый человек всегда был рядом с вами. Чтобы вы никогда не чувствовали холода от своей второй половинки. Любви вам и счастья, друзья!

Через несколько секунд в зале раздался незнакомый мне перебор гитары, и волшебный, до боли родной голос Кости заполнил воздух.

— Холодно, как холодно смотреть в глаза. Чувствовать, как учащается твое дыхание… Скажи, зачем, ты остаешься на моих губах? Я не смогу сдержать себя а расстоянии… — до боли пронзительно пел он, закрыв глаза. — Голос твой утонет в ледяных гудках. Образ твой живет во мне осколком режущим. Так бережно я сохраню его в своих руках. Так бережно…так бережно. Холодно смотреть в твои глаза, так холодно и пусто. Я чувствую…и не нужны слова, я чувствую. Я чувствую, — я больше не могла сдерживать эмоции. Костя…мой любимый, мой родной Костя. Почему я оказалась такой глупой? Почему я не желала признать, что мы давно вышли за грань простых, дружеских отношений? Мне не был нужен ни один другой парень, только он. Только Костя, который знал вкус моих слез, который видел мою боль, всегда был рядом. Только он, который вернул меня к жизни, который научил меня поверить в счастье. Только с ним я вновь обрела возможность радоваться жизни. Почему я позволила себе сделать это с нами? Почему? Слёзы текли, не останавливаясь, но я ничего не могла с собой поделать. — Рвется нить, ты исчезаешь в ледяных гудках. Сломанный, я погибаю, тихо вслед тебе смотря. Так медленно ты засыпала на моих руках…а сейчас я отпускаю тебя! — пронзительно пропел он последнюю фразу, и нежно-мелодичный перебор сменился резкими ударами по струнам всех гитар, открывая двери всем чувствам. То же самое происходило внутри меня. Я смотрела на Костю, слушала его растворявшийся в лязге гитар и ударной установке голос, в которым было столько невысказанной боли, столько страдания и чувств, и плакала. Плакала навзрыд. Вся жизнь была разрушена. Я сама своими руками раздавила своё счастье. Свою любовь.

Костин голос ещё долго звучал в моих мыслях, но как я добралась до дома, как открыла дверь, вошла в свою спальню, помнила с трудом. Очнулась только тогда, когда услышала зазвонивший где-то около кровати телефон. Открыв глаза, я почувствовала, как всё тело резко бросило в холод от промокшей насквозь дождем одежды, в окно смотрела темень, и, не сразу поняв в чем дело, я медленно поднялась с постели.

— Да, пап? — прохрипела я в трубку осевшим голосом. — Ты скоро приедешь?

— Карин! Я вызвал тебе такси, Надя пришла в сознание! Скорее собирайся и приезжай сюда, хорошо?

За один день я пережила столько чувств, что не сразу поняла смысл сказанных папой слов. Тётя Надя пришла в себя? И это не сон?

— Пап, да, конечно, я скоро буду, — в волнении проговорила я, положив трубку.

Выйдя из оцепенения, я быстро включила в комнате свет, достала из шкафа синие джинсы, рубашку, дрожа от раздирающих изнутри эмоций переоделась, расчесала сырые волосы, обула кеды и, захлопнув за собой дверь, опрометью бросилась вниз по ступенькам.

— Девушка, у вас всё хорошо? — произнес таксист, глядя в зеркало заднего вида. Смотря в окно на ночной город, я плакала от переполнявших меня эмоций, не в силах совладать с собою, и, должно быть, здорово напугала его.

— Да. Теперь-то уж точно всё очень хорошо.

Он кинул на меня взгляд, полный недоумения, но говорить не стал ничего.

Приехав в больницу, я несколько минут уговаривала фельдшера пропустить меня в приемные покои, и когда, наконец, оказалась возле палаты, вытерла остатки слёз, собралась с духом и открыла дверь.

— Карина… — улыбнувшись, проговорила тётя Надя обессиленным голосом.

— Здравствуйте… Простите меня, пожалуйста, — добавила я через несколько секунд, обращаясь к папе, Анжеле и Елизавете Михайловне, но не могли бы вы на минутку оставить меня с тётей Надей наедине?

— Только если на минутку, — кивнул папа, встав со стула, светясь от радости. — Анжела, давайте выйдем.

— Тётя Надь, — в нерешительности начала я, присев на корточки возле кровати, когда все покинули палату, — вы не представляете, как мне жаль, что всё так вышло. Я знаю, что виновата перед вами, но мне так хочется всё исправить. Вернуть то счастье, которое у нас было. Вы…вы заменили мне маму, вы подарили мне весь свой свет, всю себя, и мне жутко стыдно за то, что я натворила. Если только…

— Кариночка, — перебила она меня, коснувшись своей тёплой, мягкой рукой моей ладони. — Я ни капли тебя ни в чем не виню. Слышишь? Всё, что произошло, всего лишь стечение неблагополучных обстоятельств, твоей вины тут нет. Я как любила тебя, так всегда буду любить.

Слёзы вновь хлынули из моих глаз.

— Простите меня. Я не заслуживаю этих слов, потому что тому, что я сделала, нет оправданий.

— Иди ко мне, — проговорила нежно тётя Надя, впустив в свои объятия. — Я люблю тебя, девочка моя. Ты стала мне дочерью, и этого факта ничто никогда не сможет изменить. Что бы ни происходило в нашей семье, ты всегда будешь для меня родной.

— И вы для меня, тётя Надь. Я обещаю, что такого больше никогда не повторится.

— Я знаю, — гладя меня по голове, прошептала она. — Всё у нас будет хорошо, ведь так?

— Так, — кивнула я, улыбаясь сквозь слёзы. — Я очень люблю вас, и не переживу, если потеряю.

— Не потеряешь, это я тебе обещаю!

Несколько минут мы так и сидели в обнимку, не произнося ни слова. И я просто наслаждалась этой тихой, спокойно тишиной, от которой вся моя внутренняя буря начинала потихоньку ослаблять вожжи. Всё вокруг вдруг начало обретать теплые оттенки, сменяя мой дождь ясным, теплым солнцем. Тётя Надя меня простила — это всё, о чём я могла мечтать, но саму себя я никогда не прощу. Сколько бы времени при этом ни пролетело.