– Так что у вас за разговор?

Опускаю глаза в пол, и начинаю на ходу сочинять душещипательную историю. По-другому – никак.

Девочки любят сказки.

– Понимаете, моя сестра, Милочка, сбежала из дома. Да не одна, а с каким-то упырём, который ей и в подмётки не годится. Отец с матерью от такой новости грустят постоянно, а у отца сердце стало пошаливать, понимаете?

– Чем же я могу помочь?

– Хочу я Милу домой вернуть. Непутёвая она. И на хахаля глаза открыть. Только вот найти не могу.

– И? Я никакой Милы не знаю.

– Понимаю. Просто я волнуюсь, простите.

Откашливаюсь и опускаю глаза в дощатый пол, выкрашенный бордовой краской. Так-так, спокойно, мне нужно выждать драматическую паузу, как в театре.

Что за чудо-строитель так постарался? Впервые вижу бордовый пол.

Мой жест был принят кассиршей благосклонно – она осмелела и подошла чуть ближе, по-хозяйски, положив руку мне на плечо.

Отлично, клюнула.

– Сегодня мне удалось запеленговать списание средств с банковской карты Милы. И этим местом оказался ваш магазин.

– Да?

На лице блондинки читается искреннее удивление, а в глазах незамедлительно загораются огоньки.

– Ага. В восемь часов тридцать две минуты утра. На сумму – шесть тысяч триста рублей.

– Ах!

– Вспомнили?

Девушка кивает, а я с надеждой сбившегося с ног братца, начинаю трясти её, как грушу.

– И, как она? Расскажите!

– Нормально. Вот только…

– Что?

– Она мне рассказала совсем другую историю.

– Какую?

– Про свекровь – грымзу, новоселье и алчных родственников, приехавших со всеми своими омерзительными животными, которых она вынуждена кормить, поить и одевать, бедняжка.

Не понимая, останавливаюсь.

Что, если кассирша вспомнила совсем не Милочку? Ведь, насколько я успел узнать свою супругу, она ненавидит ложь и сама никогда не врёт. Неужели, она успела так измениться и придумать такую историю?

Вынимаю из кармана пальто смартфон и протягиваю его блондинке.

– Вот, взгляните, это моя Мила.

Специально выбрал фото, где моя жена одна, без супруга. И снята довольно крупным планом, чтобы не осталось никаких сомнений.

Блондинка поджимает губки и вперивается взглядом в фотографию, сводя нарисованные брови на переносице.

– Ну, я даже не знаю.

– Не она?

– Я не уверена. Тут такая разодетая фифа, а в жизни она совсем другая – в затрапезной, порванной на рукаве куртке, допотопных брюках и удобных ботиночках, которые любят носить бабульки.

Шумно втягиваю носом воздух и закатываю глаза.

Чёрт, как же так?

Эта болонка не может идентифицировать личность Милы, хотя смотрела на неё в упор.

Полная идиотка.

– Извините.

Кассирша кокетливо берёт меня за руку, смотря на меня с нескрываемым восторгом, снизу вверх. Видимо, ей хочется заполучить такого мужика, как я, в свои владения.

– Да ничего. Это вы меня простите. Пристал к вам с глупыми расспросами.

– Ничего, бывает.

Блондинка расплывается в самой сексуальной улыбке, которую она, по всей видимости, нашла в своём арсенале, и аккуратно проводит влажным язычком по своей верхней губе.

Всё понятно.

Поломаться, как девка на сеновале, или трахнуть её без долгой прелюдии прямо тут, на одной из коробок?

– Вы так напряжены.

Проводит по моему плечу, закатывая глаза от вожделения.

Скидываю пальто, прищуривая глаза.

Что ж, она сама этого хочет. Так чего ради, я должен отказываться?

– Что-то жарко тут у вас.

– Так вы снимайте пальто. И давайте я ещё раз взгляну на фото. Вдруг, вспомню что-то интересное.

Ну-ну…

Последнее, что запомнит твой мозг, будет мой член. Потому что я все остальные мысли просто вытрахаю из твоей крашеной головки.

Шлюха.

*****

Выхожу из магазина, выдыхая колечком свежее облако пара изо рта, и прищуриваю глаза, как довольный мартовский кот.

В моём кармане лежит пачка презервативов, в которой не хватает двух штук. И это обстоятельство придаёт мне силы и поднимает настроение.

Неплохо, совсем.

Вынимаю из кармана номер телефона кассирши, написанный на обрывке старой газеты, и, ни минуты не раздумывая, отправляю в мусорное ведро, стоящее у двери.

Она мне больше не нужна.

Оборачиваюсь, и вижу сквозь панорамное стекло округлившиеся глаза блондинки, которая вновь вернулась на своё рабочее место, за кассовый аппарат. Её щёки горят пунцовым огнём, а рот слегка приоткрылся в немом удивлении. Наверняка она видела, что я сделал с её бумажкой, на которой она ещё зачем-то приписала слова любви.

Какая любовь, детка?

Это – просто секс.

И пофиг, что она сейчас обо мне думает. Главное – что шептали её губы, когда я был с ней. Это – намного важнее.

Как её зовут? Саша, кажется… Да пофиг. Я не запоминаю имена случайных партнёрш. А к этой диве кассового аппарата я больше не вернусь.

К чему она мне?

Вижу Тимура, который идёт мне на встречу и спускаюсь со ступеней, снова натыкаясь на алкоголика – дворника, держащего в руках лопату.

– Что тебе?

– Вспомнил я девушку.

– Да?

Оглядываю его с ног до головы, качая головой. Сомневаюсь, можно ли ему верить. Он, возможно, уже тяпнул рюмашку – другую за углом, пока я раскручивал на разговор кассиршу.

– Точно говорю, вспомнил. Утром она в магазин приходила. В первый раз, между прочим. Раньше я её тут не встречал.

Киваю.

Это – уже интересная информация. Пожалуй, можно остановиться и выслушать, что расскажет этот маргинал.

– Рассказывай.

– Э, нет. Давай, как договаривались. Ты мне – деньги, я тебе – сведения. Помнишь, как говорил великий Остап Бендер?

Морщусь.

Этот мужик не так прост, как кажется. По крайней мере, он не пропил весь ум и вполне может цитировать роман «Двенадцать стульев».

Интересно. Но и я не прост.

– Ну, к чему тебе деньги? Пропьёшь ведь.

– Не пью я, который раз говорю!

Дворник поджимает губы, почёсывая щетину на подбородке. Но я не собираюсь отступать.

– По тебе и не скажешь.

– Умный больно?

Прищуривается, вздёргивая подбородок.

Надо же, работает дворником, а самомнение, как у короля. Ещё и приструнить меня пытается. Но я примирительно поднимаю руки вверх – ссориться с мужиком мне нет никакого резона.

Вдруг, и вправду что-то вспомнил?

– Да нет, не обижайся.

– Тогда давай пять тысяч, и всё-всё расскажу!

Мужик протягивает мне грязную мозолистую ладошку, отчего-то пахнущую рыбой, и я презрительно оттопыриваю верхнюю губу.

– Пять тысяч? Не жирно ли? Может, ты ничего и не видел?

– Тогда десять!

– Эй, эй, полегче. Торгуются обычно в обратную сторону, понижая ставку.

– Пятнадцать тысяч!

– Чёрт!

– А ты не чертыхайся, а деньги давай!

Вынимаю из внутреннего кармана пальто портмоне и отстёгиваю дворнику пятнадцать тысяч.

Может, его следует взять ко мне на работу, коммерсантом? Вон, как лихо он поднял ставку за свои слова в три раза! А ведь ещё ни слова ни сказал! Рта не раскрыл!

Вот это я понимаю, опыт.

Мужик хватает жадными чёрными ручонками красные ассигнации и суёт их в карман потрёпанного ватника. Потом, оглядевшись по сторонам и понизив голос на полтона, начинает рассказ.

– Смена моя начинается в семь утра. Вышел я, как обычно, лопату взял, и давай ей махать, дорожку от снега чистить.

Фыркаю. Ладно, пока ничего интересного.

– Снега за ночь навалило – просто прорва! Вот врут синоптики про глобальное потепление! То лужи, то снег. Невозможно же так жить. Устал я одежду менять с весенней на зимнюю!

Окидываю алкоголика быстрым взглядом, и приподнимаю брови вверх, иронично выдыхая:

– А что, есть демисезонный ватник?

– А то! Это ж рабочая форма. У нас – всё строго. Весна – весенняя, зима – зимняя роба. У начальства не забалуешь.

Сплёвываю на землю, цокая языком:

– Ты не отвлекайся. А то деньги получил, а ничего существенного не сказал.

– Это так, для полноты картины.

– Пофиг мне на твою картину. Про девчонку рассказывай.

– Ну, как хочешь.

Шумно вздыхая, насупливая взгляд. Но мне пофиг на тонкую душу дворника. Меня интересует только Мила, а не обиды незнакомого пьянчужки, который нашёл лишние уши для своих философских рассказов.

– Вдруг вижу, бредёт по тропинке барышня. Вроде симпатичная, а одета уж больно плохо. Куртка ещё такая яркая, как пожар. У меня аж в висках заломило от цвета и в глазах зарябило.

– Утром, небось, выпил?

– Только рюмочку, для хорошего дня.

– Ну, вот поэтому и зарябило у тебя в глазах.

– Ты врач, что ли?

– Нет.

– Тогда молчи и слушай.

Закатываю глаза.

О, Боже, Митрофанов…

Когда такое было, чтобы полупьяный бомж смел затыкать мне рот, да ещё и ставил на место? Это уже дно, наверное. Самое дно. А кто меня туда опустил?

Милочка.

Чёртова девка. Найду – трахну так, что у неё самой в глазах зарябит, как у этого алкаша.

– Ну, я посторонился, дал девушке пройти. Я ж всё-таки мужчина, джентльмен. А она даже на меня не взглянула. Шла, глаза в тропинку уткнула. Молча так, нелюдимо.

Что ж, это поведение похоже на Милочку.

– Потом в магазин – шмыг. Ну, а мне что? Я дело свою делаю – дорожку чищу, для людей стараюсь. Где-то полчаса прошло, она и выходит. С пакетами в обеих руках. Я ещё подумал – не надорвётся ли?

– Почему?

– Так она хрупкая такая, как тростиночка. Того и гляди – пополам переломится. Аж жалко её стало.

В моей душе поднимается какая-то волна. Тростиночка. Моя хрупкая Мила, которую я в ЗАГСе обещал оберегать и защищать. Да я сам переломлю её пополам, как только поймаю.

Стерва!

– И много пакетов было?

– Да штук пять. Я ещё подумал – не помочь ли? Но она глазки скромно потупила и к дому побрела.