После разговора с никчёмным Купцовым я вообще будто обрёл второе дыхание. Этот убогий парфюмер завтра ничего не сможет сказать против меня майору Ходокову, и этот полицейский сядет в лужу с раскрытием преступления.

А я пока заберу Милу из этой квартиры, увезу в свой особняк и, наконец-то, заставлю её покричать подо мной, наслаждаясь её юным телом.

Вхожу в пыльный подъезд, отвратительно воняющий кошками, и буквально взлетаю на второй этаж, напряжённо оглядываясь. Никого. Позвонить в звонок? Может, Мила уже проснулась и сможет открыть мне дверь самостоятельно?

Это было бы приятно.

Ведь жена всегда должна встречать своего мужа после тяжёлого рабочего дня, не так ли?

Нажимаю на чёрную кнопку, слыша за дверью противное позвякивание, и удручённо морщусь. Никто не спешит открывать мне дверь.

Неужели, Мила до сих пор спит?

Наклоняюсь, приподнимая уголок грязного приддверного коврика, и поднимаю с пола ключ.

Ну, ладно. Открою дверь сам и вытащу супругу силой, если она вздумает сопротивляться.

Замок дважды щёлкает, и створка призывно распахивается.

Оглядываюсь по сторонам, проходя в единственную комнату, и остаюсь стоять на пороге, как вкопанный.

Диван, как и комната, абсолютно пуст.

Со злостью стискиваю губы, врываясь в санузел, и с тоской оглядываю пустое пространство. Кухня – тоже безлюдна. Если Милочка и была тут, то она испарилась, не оставив после себя ничего, даже записки.

Чёрт!

Я мог бы снова обвинить в похищении супруги Купцова, но этот раненый боец совершенно точно находится сейчас на больничной койке, перемотанный бинтами. Значит, Мила ушла самостоятельно. Но как она смогла открыть дверь?

Или ей кто-то помог сбежать?

Со злостью опускаюсь на колченогий табурет, стоящий на кухне, и подпираю подбородок рукой. Неужели Одинцов забрал Милу, и куда-то перепрятал? Зачем? Неужели из-за того, что я отказался сразу выплатить ему премию?

Тогда я сейчас же позвоню Тимуру и поручу ему четвертовать его пешку, которая осмелилась сделать королю «шах».

Бью кулаком по столу и вдруг слышу шаги в прихожей.

Явился!

Влетаю в прихожую, натыкаюсь на Одинцова, стягивающего с лысой макушки старую шапку, и хватаю его за грудки:

– Где Мила?

– Так тут она, куда ей деться?

– Где? Покажи!

– Вы о чём, Юрий Александрович?

Мужик с нескрываемым удивлением смотрит на меня своими жёлтыми глазищами, и убирает мои руки от своей куртки.

– Нет её! Сам посмотри!

Вместе проходим в комнату, оглядывая помещение. Впрочем, можно было этого и не делать, потому что спрятаться здесь абсолютно негде.

– Но… Как же так?

Одинцов выпучивает свои мерзкие глазищи, выдающие хронически больного человека, и подлетает к окну, дёргая на себя оконную раму.

– Закрыто. Как же она сбежала тогда?

– Не знаю. И дверь была заперта, и ключ под половиком лежал. Всё, как ты оставил.

Нахмуриваю брови, не сводя пристального взгляда с бывшего уголовника.

– Вы чего, Юрий Александрович? Я же с вами уехал.

– Не знаю.

– Да и зачем мне это?

– Чтобы выкуп потребовать.

– Глупо. Вы и так мне премию обещали.

С остервенением топаю ногой, поднимая в воздух клубок вонючей пыли, и обращаюсь к пешке Тимура:

– В общем так. Носом рой, но доставь мне девку домой. И как можно скорее.

– Премию сначала заплатите.

– Обойдёшься!

Сплёвываю на пол, не сводя глаз с нагло ухмыляющегося головореза.

– Нельзя так с людьми, Юрий Александрович. Ой, нельзя.

По телу бежит холодок, и я согласно вытаскиваю портмоне из внутреннего кармана пальто, кидая на пол стопку купюр. Ладно, с этим уголовником лучше е связываться – себе дороже выйдет.

– Забирай! Найдёшь Милу – получишь вдвое больше.

– Ясно, сделаю.

Одинцов расплывается в довольной улыбке, обнажая жёлтые зубы, а я, разворачиваясь на каблуках, несусь вон из квартиры.

22


Никита

*****

Приоткрываю глаза, слыша рядом с собой чьё-то напряжённое сопение, и вижу дьявольски ухмыляющегося Митрофанова. Его лицо перекошено от злобы, а серо-зелёные глаза в свете тусклого бра горят каким-то магическим светом.

– Ну, здравствуй.

– Здравствуй.

Слегка киваю, отчаянно соображая, что здесь нужно этому убийце. Хотя, я и так знаю, что – добить меня, раз я, по его недосмотру, иду на поправку.

Чёрт…

Но я же, специально придумал сказку, что у меня амнезия и даже рассказал об этом репортёрше, которая умудрилась просочиться в палату днём. Всё для того, чтобы усыпить бдительность этого ненормального.

Но, он, похоже, не поверил и решил проверить самостоятельно. А может, и вовсе не смотрел новости, валяясь в постели с какой-нибудь очередной потаскушкой.

А что, с этого станется. Он и Жанне всё время изменял, так отчего же Милочка должна стать для него какой-то особенной женщиной?

Кхм.

– Помнишь меня?

Чуть приподнимаюсь на кровати, чтобы не выглядеть таким уж беспомощным, и слегка качаю головой, пытаясь придать своему лицу отрешённое, слегка опечаленное выражение.

– Прости, нет.

– Как же так?

Верхняя губа Юрия Александровича чуть оттопыривается, придавая ему ещё более неприятный вид, а я равнодушно пожимаю плечами.

– Врач говорит, что у меня амнезия.

Стараюсь говорить размеренно и очень спокойно, ведь я прекрасно понимаю – пойду на конфликт сейчас, и Митрофанов прихлопнет меня, как муху. А я ещё слишком слаб для силовой борьбы. Да и раненая грудь, признаться, ещё чертовски болит.

Лучше усыпить бдительность противника и подкопить силы. Тогда выиграть в схватке будет намного легче – от меня удара он точно не будет ожидать. А я нападу. Исподтишка.

Мой несостоявшийся убийца вынимает из кармана смартфон, и, пролистав фотографии, суёт мне в лицо телефон, не сводя с меня внимательного, тяжёлого взгляда. На экране высвечивается свадебное фото Милочки, и у меня от волнения пропадает голос.

Делаю рваный вздох, изо всех сил стараясь привести себя в спокойное состояние.

Нет, нельзя сейчас всё завалить.

Я ещё не готов.

Сканирую фотографию Эмилии нежным, внимательным взглядом, запоминая каждую деталь её тела и лица. Боже, как она прекрасна, чудесна и чиста! И как она могла выйти замуж за это чудовище, пожирающее всё на своём пути, без разбора?

– А её?

Рычит, тыкая смартфоном мне в лицо, и я яростно сжимаю руки в кулаки, пытаясь усмирить отчаянно бьющееся сердце. Если сейчас хоть чем-то выдам себя, то я пропал. Юрий Александрович просто придушит меня прямо тут, на больничной койке.

Ведь он уверен, что я переспал с его женой.

Идиот.

– Нет. А кто это?

Хриплю, пытаясь не смотреть в глаза Митрофанова, ощущая прокатившуюся по телу волну жара, и, наконец, одариваю соперника равнодушным взглядом.

– Неважно. Но тебе лучше её и не вспоминать.

В его голосе звучит угроза. И я понимаю это с полуслова, с полувзгляда. Но сейчас, как бы я не был беспомощен, я должен играть роль до конца. Я же ничего не помню, так? Ничего и не должен понимать.

– Почему?

– Так будет лучше. Тебе вообще лучше всё забыть. Понимаешь?

Соперник нависает надо мной, заглядывая мне в глаза, и я спокойно качаю головой, пытаясь играть свою роль без запинки.

– Не очень.

– Главное – запомни это.

Вскакивает с моей кровати, приближаясь к двери. Я старательно удерживаю на губах улыбку на тот случай, если противник вдруг захочет обернуться и проверить, не напуган ли я.

О, нет, я не напуган. Нисколько.

Но мне нужно выиграть время.

Тут же дверь в палату распахивается, и входит пожилая медсестра, прогоняя моего соперника прочь. Уходит, не оборачиваясь и я, слыша удаляющиеся шаги, расслабляюсь.

Уф, наконец-то.

Кажется, поверил?

Но, Юрий Александрович чересчур хитёр и опасен. Вряд ли он так просто оставит меня в покое после того, как я попытался переспать с его супругой. Видимо, просто ещё не время для реванша.

Ладно.

В больнице я слишком беззащитен – Митрофанов с лёгкостью ворвался в палату, подкупив медсестру на посту. Думаю, с такой же лёгкостью он подкупит кого угодно, если я вдруг перестану страдать амнезией и вспомню, кто выпустил ту пулю.

Значит, нужно убираться отсюда.

Вот только я ещё слишком слаб для прогулок, а адрес моей квартиры тоже известен Юрию Александровичу.

Но, пара дней для восстановления сил у меня есть.

А потом – нужно что-то придумать.

И я бы хотел ещё раз увидеть Милу…

Хотя бы одним глазком.

*****

– Никита Борисович, расскажите, пожалуйста, кто в вас стрелял?

Майор Ходоков сидит напротив меня с включённым диктофоном и яростно скрипит ручкой по листу бумаги.

– Я не помню этого момента.

Нахмуриваю брови и шумно выдыхаю воздух через нос, чуть запрокидывая голову назад.

Ну, уж нет. Сейчас я ничего ему не скажу.

Сначала я хочу поговорить с Милой. Спросить – неужели она действительно счастлива с этим моральным уродом, ломающим чужие судьбы.

– Мы нашли в вашей квартире свадебное платье Эмилии Игоревны Митрофановой. Вы можете это как-то прокомментировать?

Митрофановой.

Чёрт.

Ей абсолютно не подходит эта дурацкая фамилия.

– Не знаю, что вам сказать.

Качаю головой, искривляя рот. Майор перехватывает мой цепкий взгляд, всматриваясь в глаза, и поднимает брови вверх:

– Это Эмилия Игоревна в вас стреляла?

Это предположение царапает мне душу, и я округляю глаза, поднимая голову с подушки.

– Нет, конечно, что за бред?

Внутри всё трясётся от несправедливого обвинения, и я сверлю Ходокова взглядом. Он что, вздумал повесить моё несостоявшееся убийство на Милочку?

Идиот!

– То есть, Эмилия Игоревна здесь ни при чём?