— Думаю, нас быстро ждать не стоит, — объявила она. — Надеюсь, к рассвету вернемся.

— Не передергивай, — мрачновато ответил его Колчановский. После обернулся ко мне: — Два часа, Вера, это максимум. Я вернусь, и мы поговорим. И, пожалуйста, не буди Минотавра.

И они ушли. Ну, хоть за руки не держались, и на том спасибо. Всего лишь обычная галантность воспитанного мужчины. Да, именно так. Он ведь подопечный Элеоноры, по-другому и быть не может. Спи, мой Минотавр, спи. Очень надо…

Я еще с минуту смотрела в опустевший дверной проем, а затем навалилось осознание — я осталась одна! Тяжело сглотнув, я медленно обернулась. Все четверо смотрели на меня, и всё, что я смогла выдавить из себя, было:

— Здрасти…

ГЛАВА 24

Через два часа они не вернулись, через три тоже, и даже через три часа двадцать пять минут входная дверь не открылась. О чем я думала в этот момент? Не знаю, мне сложно сказать, кажется, ни о чем. Я была в прострации, и чем больше проходило времени, тем глубже я погружалась в нее, уже не слушая, что мне щебетала в ухо Люся, как не замечала попыток Шурик отвлечь меня. Мой взгляд то и дело поднимался к часам, и я никак не могла себя заставить не смотреть на стрелки, равнодушно ползущие по циферблату.

— Вера!

Я вздрогнула и посмотрела на Люсю. Мы недавно пришли домой после прогулки по Гардану, и теперь мадам Полякова пыталась добиться от меня ответ о моих впечатлениях. У меня их не было, потому что среди небольшого количества достопримечательностей, я пыталась обнаружить пару, сейчас находившуюся неизвестно где и не понятно чем занятую. Должно быть примирением, по крайней мере, именно так мне и объяснили Поляковы, не вдаваясь в подробности.

— Да достало уже, Вер, — говорил мне Шурик, — каждый раз нужно выбирать, кого хочешь увидеть. То просишь одну не приезжать, то, наоборот, как только она скажет, что будет занята, звонить другому, чтобы позвать на семейное торжество.

— Иногда вообще до маразма, — вклинилась Люся. — Алёнка сказала, что не приедет, но потом передумала. Костя прилетает, а она сидит в гостиной. Так он развернулся и уехал.

— Да, всё сложно, — отозвалась Элеонора, которая решила пройтись с нами.

— Почему? Что у них произошло? — спросила я, изнывая от любопытства и подозрений.

— Костя сам расскажет, — ответил Шурик.

— Да уж, пусть лучше сам, — согласились с ним и жена, и мать.

— Черт знает что, — сердито выругалась я. — Ну хоть намекните, что между ними было?

— Чего между ними только не было, — усмехнулась Элеонора. — Но лучше тебе всё выслушать из первых уст. Можем лишь сказать, что у Кости есть повод избегать ее общества.

Вот и всё. Хотя стоило радоваться уже тому, что со мной продолжают общаться, будто ничего не произошло. Саша с Люсей сказали так:

— Тебе не о чем переживать. Вы обманывали нас, мы обманывали вас, считай, квиты. Так что для нас ничего не изменилось, просто теперь всё в открытую.

С родителями было немного сложней. Нет, на меня никто не нападал, и защищаться мне не пришлось. Разве что Станислав Сергеевич был недоволен тем, что его дети врали им с матерью. Я была чужой в этой семье, к тому же простым исполнителем, потому весь гнев обрушился на отсутствующего инициатора и его пособников, как назвал сына с невесткой грозный глава семейства. А в окончании своей речи, старший Поляков потряс пальцем перед носом Александра, закончив:

— Ну, если только ты втянул его в новые неприятности…

Он не закончил, но было понятно, что ничего хорошего Полякова-младшего не ждет. В тот момент я не рискнула задать вопрос, мучивший меня, и на который я так и не получила ответа после. Разумеется, о взаимоотношениях моего шефа и Алёны. Что до Элеоноры, то она горячиться и махать шашкой не стала. Не знаю, что творилось в ее голове, но задав мне несколько вопросов о том, что связывало нас с Колчановским до авантюры, женщина произнесла:

— Начинаем знакомиться в третий раз, надеюсь, это не войдет в привычку.

В общем, мои опасения в отношении того, что мне придется держать удар в одиночку, не оправдались, что не могло не радовать. Обещание, данное Косте, его родня выполняла. Хотя по тому, как протекало наше общение, ко мне и вправду относились хорошо. Наша прогулка и оживленные разговоры, в которые меня упорно пытались втянуть Шурик и Люся, были больше всего похожи на опеку и желание отвлечь. Они очень старались, и поначалу у них даже получалось, но чем больше проходило времени, тем меньше я обращала внимание на то, что они мне говорили, отвечала невпопад и смотрела на часы.

А когда пришли домой, и там по-прежнему не было никого, кроме Станислава Сергеевича, я перестала замечать родственников шефа окончательно.

— Четыре часа, — произнесла я, кажется, прервав Элеонору, что-то оживленно говорившую мужу и невестке.

— Что ты сказала, Вероника? — спросила меня женщина.

— Я оставлю вас на минутку, — сказала я, проигнорировав ее вопрос, и направилась в нашу с Костей комнату.

Меня потряхивало. Я не могла собрать воедино ни одной мысли, потому что хаос продолжал править бал, и Минотавр, все-таки пробудившийся, ревел дурниной в моем сознании, уже не зная, в какую щель забиться. Я честно пыталась сдержать обещание и не накручивать себя, но терпение иссякло, еще час. И все-таки я продолжала бороться с собой, уговаривая разгулявшуюся фантазию успокоиться. Ну, ведь я и вправду не знала, что могло случиться между Колчановским и младшей Поляковой. Но в любом случае это было что-то серьезное, если его нежелание общаться с ней дошло то той степени, что он выбрал путь лжи, лишь бы не проиграть и не пойти на эту проклятую встречу.

Сколько версий, сколько предположений! И все сходятся в одной точке — торжество в глазах Алёны. Торжество надо мной. Вся эта ее ирония при взгляде на Костю, будто она заведомо знала о том, что он никуда от нее не денется, и яд издевки в вопросе о желании жениться. Все-таки пара? Да, скорей всего. Только кто и что из них сделал такого, что совместное местонахождение стало невозможным? И главное, чем закончится эта примирительная встреча? «Надеюсь, к утру вернемся», — так сказала она, и пусть он хотел показать мне, что ждать подвоха не стоит, но срок, назначенный шеф, миновал уже дважды. Выходит, права она… или?..

— Черт, — выругалась я, хватаясь за голову, — прекрати придумывать. Хватит.

Я достала свой телефон, лежавший безжизненным куском пластика в моей сумочке — я выключила его, как только мы вошли в здание аэропорта еще в России и с тех пор не включала. А теперь включила и впилась взглядом в экран, надеясь увидеть хоть что-то от контакта «Любимый», но так и не дождалась. Все сообщения, полученные мной, не имели к нему никакого отношения.

Как там говорила Сюзанна — героиня Елены Васильевой в фильме «Самая обаятельная и привлекательная»? У нас нет времени ждать милостей от природы. Взять их самим наша обязанность. Да, вроде так. И я сама набрала Костика. Сердце скакнуло к горлу, когда я услышала первый гудок. Я заставила себя выдохнуть и собраться с мыслями, чтобы говорить ровно и четко, без придыхания и дрожи в голосе. Однако все эти старания были напрасными — шеф не ответил. Серия гудков отзвучала в пустоте эфира и смолкла, усиливая мою агонию.

Я убрала телефон от уха и посмотрела на экран. После закрыла глаза и велела себе не паниковать. Всё хорошо, не происходит ничего такого, от чего я должна чувствовать себя женой, брошенной ради любовницы. Мы никто друг другу. НИКТО. Он мой шеф, я его бухгалтер. У нас договор и немного симпатии. Мы не в отношениях, и Костя ничего мне не обещал. Он не клялся мне в любви и верности. Чужие люди — ничего больше. Он вернется, когда освободится, и я не вправе требовать у него объяснений и обижаться. Свою работу я выполнила. На этом всё. Так должно быть, так правильно. Он сам по себе, я сама по себе. Да, именно так…

— Да что б тебя… — простонала я, снова посмотрев на телефон.

Между нами ничего нет, но есть день в Экс-ан-Провансе, есть закат в Марселе, есть утро в Гардане и огонь в его глазах. Есть наши поцелуи, которые не были предназначены для сторонних наблюдателей, есть ночи, когда я спала на его плече, и его просьба верить ему. Есть его слова, и мои мысли. Есть то, что начало зарождаться между нами, отчего его родители не усомнились в легенде, рассказанной им. И их опека тоже есть, как и желание не дать мне зациклиться на происходящем. Всё это есть, но мы по-прежнему чужие друг другу люди.

Я поджала губы и снова отключила телефон. После подошла к зеркалу и некоторое время рассматривала себя.

«Какая же ты красивая. Почему я не замечал этого раньше?»

Усмехнувшись, я провела указательным пальцем по щеке, добралась до уголка губ, и непроизвольный всхлип вырвался из горла.

«Как же ты мне нравишься…».

— Что ж так плохо-то? — прошептала я, глядя сквозь тонкую пленку слез в зеркало и видя там совсем другого человека. Мотнула головой, вдруг разозлившись, и ожесточенно стерла со щек ненужную влагу, ворча себе под нос: — Дура ты, Вера. Втюрилась в начальника и придумала себе красивую сказку. Он сейчас черт знает чем занимается, а ты слезы льешь. Просто отлично. Именно то, что надо. Доставай разум, стряхивай с него паутину и возвращайся к реализму.

Криво ухмыльнувшись своему отражению, я взялась за дело. А через полчаса, стараясь не привлекать к себе внимания, выбралась из дома. Поляковы сидели в гостиной и о чем-то негромко переговаривались, потому моего побега никто не обнаружил. Надев туфли, когда дверь за моей спиной закрылась, я зашагала к местечку, замеченному мной еще во время прогулки в день приезда. Тогда оно меня особо не заинтересовало, а сегодня, когда мы проходили мимо, я вспомнила о нем.

Мне необходимо было оказаться там, где есть люди, много людей, которым до меня нет дела, которые не будут успокаивать, отвлекать и уже одним своим существованием напоминать, что у меня всё совсем не хорошо. На вооружении у меня имелся разговорный английский и желание отвлечься от всего и вся. В кошельке лежали евро, которые я заготовила для нашей поездки, чтобы не чувствовать себя зависимой от Колчановского, но так и не потревоженные ни разу, потому что везде и за всё платил он, не желая слышать намеков на мою самостоятельность. Что ж, спасибо, дорогой мой шеф, что помогли мне не прокутить мой золотой запас.