Фантастическая роскошь — целая коллекция прекрасных вещей ласкала ее взор: сказочные драгоценности, которые она вскоре наденет, чтобы покорять Лондон, когда начнется сезон. Такое могла бы пожелать себе любая женщина… у нее было все… Кроме любви.

О Боже, Боже, как она ненавидела Гарри Роддни и себя за то, что почувствовала пустоту, когда он ушел. Он вернется, да, да, вернется, и тогда она сможет играть с ним, мучить его до тех пор, пока наконец не удалит его от себя навеки. Но настолько сладостна эта мысль об отмщении, как она ожидала… или как того хотелось Люсьену?

Внезапно от стены отделилась фигура и преградила ей путь. Ее глаза расширились от изумления, но затем она тихо рассмеялась. Обри Беркетт… бедный влюбленный секретарь, несчастный юноша был без парика, его светлые волосы схвачены на затылке лентой. Лицо казалось бледным и изнуренным, вне всякого сомнения, он изнывал от любви к ней, подумала она. Приблизившись, он вдруг упал на колени и в безмолвной муке зарылся в подол ее платья лицом.

Елена протянула руку и коснулась его волос. Она почти не чувствовала к нему сострадания — при воспоминании о Гарри ее недоверие ко всем мужчинам на свете возрастало. Она заговорила, стараясь, чтобы слова звучали как можно ласковее:

— Вы ждали так долго, чтобы увидеть, как я пройду мимо вас, мой бедный Обри? Сейчас очень поздно. Пора спать, ведь завтра вам предстоит долгая поездка из Лондона.

Он поднял глаза, но только для того, чтобы окинуть ее взглядом безнадежной любви, затем снова спрятал лицо.

— Госпожа маркиза, я так страдаю, — прошептал он.

— Не должно влюбляться, если любовь причиняет не радость, а страдание, — проговорила она.

— Любить вас… возможность целовать вашу тень… и это будет для меня беспредельным счастьем! — хрипло воскликнул секретарь. — О мадам, всего лишь минувшей ночью я был свидетелем вашей свадьбы. Как мне вынести это?

— Милый глупый Обри, вы можете и должны это вынести. Кроме того, разве это свадьба… Он, муж мой, спит, а я по-прежнему бодрствую и не в постели.

— Вначале у меня не хватало духа признаться в моей любви к вам, — продолжал молодой человек. — Многие годы я изо всех сил старался скрыть свое чувство. Но сегодня… ночью…

— Утром, — поправила она. — Как и все мужчины, вы желаете того, что более всего недосягаемо.

— О, не будьте так циничны! — взмолился он. — Клянусь, клянусь вам, что моя любовь — не порождение порочности или безнравственности. Я буду любить вас бесконечно, хотя какое право имеет Обри Беркетт даже приблизиться к прекрасной маркизе де Шартелье!

Она коротко рассмеялась.

— Фи! Вы прекрасно знаете, кто я, вы знаете больше остальных обстоятельства моей жизни, так что не берите на себя такой грех, как лицемерие.

Он с поклоном взял ее руку и, дрожа, прижал к своей щеке.

— Для меня вы все равно самая знатная леди из всех. Я не хочу помнить о прошлом.

— Похоже, мужчинам очень нравится забывать о прошлом и думать лишь о страстях настоящего времени, — задумчиво проговорила она.

Обри растерянно уставился на нее, удивленный ее странными словами. Она пожала плечами.

— Не понимаете? А, какая разница… Вы — славный ребенок.

— Ребенок? Я мужчина, и к тому же я старше вас… — попытался он возразить.

— Для меня вы еще дитя. Я намного старше вас.

Он поднялся на ноги, бледный от унижения.

— Я могу идти, сударыня?

— Я очень устала, — проговорила она, не обращая внимания на его вопрос.

Сейчас он смотрел на нее исподлобья с отчаянием и обидой.

— Сэр Гарри задержался надолго, — заметил он.

Внезапный гнев охватил ее. Обри знал о Гарри. Обри, этот личный секретарь маркиза, знал все. Зачем Люсьен поручил ему копаться в жизни всех людей, знавших Фауну?

— Если он и задержался, то вам-то что до этого? — высокомерно ответила она. — Спокойной ночи.

И он отступил, привыкший к подчинению, к своему низкому положению в этом доме. Однако его лицо горело от унижения, а глаза наполнились слезами, когда он смотрел вслед грациозной фигуре, исчезающей в глубине длинного темного коридора. И он подумал: «Она все еще любит его. Я знаю это. Как бы мне хотелось убить его!»

Глава 23

Последующие три месяца прошли для Елены, маркизы де Шартелье, в волнениях из-за множества событий, которые чрезвычайно повлияли на нее. Долгие годы уединения и почти монашеского существования в Бастилии отныне закончились.

После необычного вечера, проведенного вдвоем с Гарри Роддни, она стала немного резче, хладнокровнее и жестче, и маркиз выказывал лишь удовлетворение этим. Он предпочитал видеть свою жену именно такой. Каждый мужчина, встречавшийся с ней, становился ее новой победой. Она играла с ними, как кошка с мышами. И это также весьма радовало и забавляло Люсьена.

С тех пор как они возвратились в Бастилию, здоровье маркиза заметно ухудшилось. К несчастью, все время стояло ненастье, и скверная погода крайне изнуряла его. Огромные серые волны, свирепый соленый ветер с яростью обрушивались на мрачный утес с миниатюрной крепостью на вершине. Маркиз большую часть времени проводил в постели, через силу, с омерзением глотая какие-то слишком горькие отвары и чрезмерно сладкие сиропы, прописываемые ему доктором Суренном. Его замечательная красавица жена находилась рядом с ним, только когда он желал этого. «Не хочу превращать тебя в сиделку у постели больного», — говорил он, предпочитая, чтобы она, как обычно, принимала гостей и сама получала удовольствие от развлечений. Она занималась также всей его корреспонденцией, документами и письмами, сообщениями от управляющих музеями и художественными галереями всего мира.

Люсьен прекрасно понимал состояние своего секретаря в эти ранние дни весны. Елена ведь ничего не утаивала от мужа. Она знала, что он не станет ревновать, знала его неистребимое чувство юмора, часто принимавшее довольно зловещую окраску, и считала, что лучше, если она будет все рассказывать ему. Маркизу нравилось слушать о ее победах и о том, как быстро исчезают с ее горизонта те, кого она презирает, и так же стремительно возвращаются по первому мановению ее властной руки. Знал он и обо всех ее беседах с Обри и о его отчаянии.

Он был в курсе того, что произошло в столице между Еленой и Гарри Роддни. И поздравил ее. Она победила окончательно, говорил он. Маркиз также желал продолжения визитов Гарри, уже в Бастилию. Он одобрял ее план действий. Сюжет разворачивался в весьма напряженной атмосфере, и это интриговало и развлекало Люсьена. Каждый раз, когда Гарри появлялся в Бастилии, ему удавалось проводить несколько часов с Еленой, а после маркиз жадно выслушивал ее так называемый «отчет» о визите баронета. Ему казалось невероятным, что Гарри по-прежнему не знает, кто Елена на самом деле, но считал правильным, что она не делает первого шага к разъяснению ситуации. Обстоятельства были не те, чтобы она могла поведать всем, кто знал ее раньше, некоторые факты своей биографии. Ведь те, кто знал ее — а Гарри Роддни был одним из них, — могли опасаться навлечь на себя гнев такого могущественного человека, как маркиз. Вне всякого сомнения, неразгаданная тайна терзала их, и вокруг Елены ходило много слухов и сплетен. Ведь никто не знал истинной правды и не должен был узнать до тех пор, пока сама Елена не сочтет, что время полного отмщения настало.

Итак, всем, в том числе и тем, кого Елена знала раньше, пришли приглашения на прием к маркизу 30 апреля. Приглашения писал и отправлял Обри Беркетт, в эти дни трудившийся не покладая рук. Обри Беркетт, вздрагивающий всякий раз, заслышав легкую поступь маркизы, страдающий от безумной страсти, которая овладела всем его существом. Иногда он все же удостаивался чести приложить свои пылкие уста к ее протянутой для поцелуя руке.

— Глупенькое дитя, — всякий раз произносила она и, одарив его загадочной улыбкой, удалялась.

Его снедало желание и сводило с ума то беспечное отношение, которым Елена одаривала его. Он боготворил ее, поклоняясь даже ее тени, посвящал ей пылкие стихи, и иногда она зачитывала их маркизу. А тот, больной и увядший, сидел в постели и, разрываемый приступами сухого кашля, посмеивался над самыми страстными строками.

Однажды, лукаво глянув на Елену, он спросил:

— Неужели тебе не жаль этого несчастного идиота?

— Я вообще не испытываю жалости к мужчинам, — ответствовала она.

— Тогда пожалей меня, — проговорил он, сухо и надрывно смеясь и кладя холодную костлявую руку ей на грудь. Он почувствовал тепло и биение ее сердца. Ее лицо было совершенно бесстрастно, хотя взор смягчился, когда она посмотрела в его глаза.

— По крайней мере вы хотя и Сатир, но всегда честны и искренни, Люсьен.

— Я лишь отчасти мужчина, — усмехнулся он. — Иногда бывают минуты, моя дорогая жена, когда меня охватывает огромное желание вновь стать тем юным и энергичным Люсьеном, каким я был во времена моей молодости. Вот тогда-то ни у одного из этих преследующих тебя безумцев не было бы против меня ни единого шанса.

Она с улыбкой взяла его руку в свои ладони, согревая ее.

— Уверяю вас, у них и сейчас нет ни шанса, — промолвила она.

— Когда снова приедет Гарри Роддни?

— Завтра. Неотложные дела задержали его в представительстве Ост-Индской компании. Он сообщил мне об этом с посыльным.

Она протянула мужу конверт с фиолетовой печатью и гербом рода Роддни.

Маркиз распечатал письмо и прочел его. Гарри становился все лиричнее. Он сравнивал красоту Елены с красотой олимпийских богинь, очаровавших всех богов. Еще там были слова об исстрадавшемся сердце простого смертного. Из письма становилось ясно, что Гарри все меньше и меньше волнуют государственные и прочие неотложные дела и живет он лишь одним — надеждой снискать ее расположение. Он писал, что после каждой беседы с ней все сильнее подпадает под ее владычество.