«Не такая уж и причуда, — подумала я. — Прелестный дом в прелестном уголке».

Я знала, что по берегу пройти можно лишь при отливе, когда открывался пляж. В час прилива вода доходила почти до ворот сада в Пендоррике, а значит, и тут тоже. Сейчас вода стояла очень низко, почти полностью обнажив Бухту Полоргана. С обеих сторон бухту загораживали скалы, далеко выдающиеся в море.

Я подумала, что дорога по берегу займет больше времени, чем если бы я шла по верхней дороге, и что надо поторапливаться.

Идти было не так-то просто: то и дело приходилось огибать острые скалы, перелезать через огромные валуны, перепрыгивать через ямы, наполненные морской водой. Наконец, с трудом преодолев довольно высокую скалу — она выдавалась в море, поэтому пришлось перелезать через нее, — я увидела наш пляж и сад, не столь роскошный и ухоженный, как у соседа, но по-своему не менее красивый.

Я спрыгнула на мягкий песок и в то же мгновение услышала смех и почти сразу увидела их. Она полулежала на песке, подперев рукой подбородок. Он растянулся возле, приподнявшись на локте.

На ее фоне он казался очень темным, как тогда в мастерской, когда я впервые увидала его рядом с папой.

Они оживленно разговаривали, и я почувствовала себя неловко, подумав, что мое появление для них — совершенная неожиданность.

Мне захотелось как можно быстрее дать им знать, что я рядом — должно быть, я боялась увидеть или услышать что-нибудь, о чем знать не хотела, — и я крикнула:

— Эй там, привет!

Рок вскочил на ноги и какое-то время смотрел на меня, не узнавая. Затем кинулся ко мне и взял за обе руки.

— Фэйвел! А я думал ты все еще у Полоргана.

— Надеюсь, я не очень вас испугала.

Он обнял меня и засмеялся.

— Скорее очень приятно удивила.

Мы вместе подошли к Альтэа Грей, которая оставалась сидеть, где была. Она смотрела на меня живыми проницательными глазами.

— В Полоргане все в порядке? — спросила она.

Я рассказала, что случилось, и она поднялась.

— Пожалуй, мне надо возвращаться.

— Пойдем с нами в Пендоррик, и я отвезу тебя, — предложил Рок.

Она взглянула вверх по склону на серые стены Пендоррика и покачала головой.

— Не думаю, что это будет быстрее. Я пойду по скалам. — И, повернувшись ко мне, добавила: — Я так часто это делаю, что стала как горная коза. Еще увидимся.

И она заспешила по песку к скалам.

— У тебя очень встревоженный вид, — заметил Рок. — Кажется, у старика довольно часто такие приступы. Он уже не первый год в этом состоянии. Жаль, что ты оказалась с ним одна, когда это случилось.

Он открыл калитку, и мы начали подъем к дому.

— А чего ты вдруг решила пойти по берегу?

— Не знаю… Наверное, потому что я еще тут не была, да и рано было. Вот я и подумала, что хорошо бы разведать этот путь. А Альтэа Грей, что, близкий друг… семьи?

— Не семьи.

— Только твой?

— Ты ведь знаешь, какой я общительный, интересный и доброжелательный!

Он, смеясь, схватил меня и прижал. Много вопросов вертелось у меня на языке, но я колебалась. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что я глупа и ревнива, ревную его к каждой женщине, с которой он заговорит. Я напомнила себе, что Пендоррики вообще очень галантны.

— А на пляже вы часто встречаетесь?

— Тут все очень близко. Так что постоянно сталкиваешься с соседями.

— Интересно, почему это она предпочитает наш пляж?

— Ха! Отсюда видишь настоящую старину, а не жалкую подделку, как из бухты Полорган.

— И вовсе не жалкую, а очень даже красивую подделку.

— Я вижу, его светлость тебе не безразличен. Не стоит ли мне начать ревновать?

Он смотрел на меня с лукавством, и я рассмеялась. И все же беспокойство и неловкость, которые я почувствовала, увидя их вместе, не оставляли меня. «Не старается ли он переложить с больной головы на здоровую? — думала я. — Как будто он говорит: „Ты проводишь время с лордом Полорганом, так почему бы мне не провести время с его медсестрой?“»

Он продолжал:

— Я ужасно ревнив, так что ты не должна меня провоцировать.

— Надеюсь, ты собираешься платить мне той же монетой.

— Но ты-то ведь не станешь ревновать без причины. Ты слишком для этого разумна и рассудительна!

— Пожалуй. Но я думаю, что причин ревновать к красивой молодой женщине куда больше, чем ревновать к больному и старому мужчине.

— Тут могут играть роль и другие факторы, помимо личной привлекательности и обаяния.

— Например?

— Миллионеры на дороге не валяются и не прячутся тут за каждой скалой.

— Как это мерзко! Какое ужасное предположение!

— Не правда ли? И сам я чудовище, если говорю о такой низкой материи, как деньги. Но, как ты однажды заметила, я сатир — тоже своего рода чудовище. На самом деле, мне просто показалось, что тебе не очень понравилось, что я и Тэа вместе были на пляже. Вот я и решил показать тебе, как это нелепо… подозревать.

— А может быть, ты хочешь сказать, что мои визиты к лорду Полоргану тебе неприятны?

— Ни в коем случае. Я в восторге. Бедный старик, он только начинает понимать, что его миллионы не могут купить ему всего. Визиты молодой красивой дамы, которая разливает у него чай и сидит с ним за шахматами из слоновой кости, доставляют ему больше удовольствия, чем все его приобретения за последние несколько лет. И совершенно бесплатно! Какое откровение для него! Это так напоминает мне маленького лорда Фаунтлероя, про которого меня заставляла читать желающая мне добра няня и которого я ненавидел от всей души. Он был тем более отвратителен, чем менее я на него походил. Ну никак я не мог представить себя в темно-фиолетовом бархатном костюмчике, с рассыпавшимися по кружевному воротничку золотистыми локонами, мягкостью и лаской смягчающего жестокое сердце старого лорда… как его там? — лорда Фаунтлероя. Чего я никогда не умел, так это примирять враждующих членов семьи своим детским очарованием.

— Прекрати, Рок! Ты правда возражаешь против того, чтобы я ходила в Полорган?

Он сорвал душистую гвоздику и с важным видом прицепил цветок к лацкану моего льняного жакета.

— Дорогая, я просто болтаю, не обращай внимания. Ты ведь знаешь, какой я болтун. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя совершенно свободной. Что же касается лорда Полоргана, ради бога, навещай его, сколько душе угодно. Я право же рад, что вы так подружились и ты приносишь ему радость, хотя он и испортил нам вид на восток своим уродом. Ну, да ничего не поделаешь он, старый и больной, и ты не бросай его.

Он наклонился, понюхал гвоздику и поцеловал меня в губы. Взявшись за руки, мы продолжили путь наверх к Дому.

Как всегда, я не могла противиться ему. И только оставшись одна, я задала себе вопрос: «Не потому ли он хочет, чтобы я продолжала ходить к лорду Полоргану, что тогда Альтэа Грей будет свободна и сможет встречаться с ним?»

Однажды утром я спустилась в кухню к миссис Пеналлиган. Она стояла у стола с закатанными рукавами и месила тесто; божественный запах свежеиспеченного хлеба наполнял кухню.

Несмотря на электрическую плиту, холодильники и другое недавно установленное современное оборудование, все тут дышал о стариной. Кроме самой кухни, было еще несколько помещений, служивших когда-то пекарней, кладовой, сыроварней и прачечной. С толстых дубовых балок под низким потолком в оные времена свисали части разрубленных туш, окорока, птица. Все комнаты были громадных размеров с плиточными разноцветными полами.

Несмотря на размеры, в кухне было очень уютно: вымощенный красной плиткой пол, огромный обеденный стол, за которым сидело не одно поколение слуг, другой стол поменьше, за которым сейчас миссис Пеналлиган месила тесто — все тщательно вымыто и выскоблено. Через раскрытую дверь видно было, как Мария моет овощи.

При виде меня миссис Пеналлиган радостно засуетилась.

— Доброе утро, миссис Пеналлиган, — поздоровалась я. — Я подумала, что пора бы мне нанести визит в ваши владения.

— А я уж как рада видеть вас, мэм, — отвечала она.

— До чего вкусно пахнет! Это хлеб печется?

— Да, мэм, — сказала она с гордостью, — Мы в Пендоррике всегда сами пекли свой хлеб. Ничего нет вкуснее домашнего хлеба, я всегда говорила. Я и для папаши своего сразу пеку, это уж так повелось.

— Как поживает ваш отец?

— Скрипит потихоньку, мэм. Бегать не бегает, но для своих годов он просто молодец. На следующее сретение девяносто годков стукнет.

— Девяносто! Вот это да!

— И на здоровье пока не жалуется. Кроме как глазами, ничем не страдает..

— Глаза?

— Вы, мэм, не знаете, конечно. Откуда же вам знать-то, а папаша мой ослеп тому уж годков тридцать… нет, вру, двадцать восемь. Да, аккурат двадцать восемь годков тому назад у него это и началось, как раз, помню, жатва была.

— Мне очень жаль.

— Да что вы, мэм, не жалейте. Папаша, тот совсем не горюет. Сидит себе, сосет трубку, еды полно, какой хочешь — так что он знай себе радуется. На солнышке любит сидеть, возле двери, и вы не поверите, мэм, как он все слышит, будто сила из глаз в уши перешла.

— Думаю, я еще встречусь с ним как-нибудь.

— То-то он обрадуется, мэм, если вы с ним остановитесь поболтать. Он-то всегда про невесту мистера Рока спрашивает.

— Я обязательно загляну к нему.

— Найти его проще простого. Второй коттедж в деревне. Он там один живет, сам по себе, с тех пор, как матушка умерла. Но мы с Марией за ним присматриваем и завтрак там, обед, ужин приносим, как часы, будьте спокойны. И ренту он не платит. Живи, не хочу! Если бы не глаза, так и пожелать нельзя большего.