— Прощайте, — сказал мальчик.

— Всего хорошего, — пробормотала я, уставившись на него.

В этот момент послышался голос, зовущий: «Эннис!», и показалась высокая худая женщина с копной кудрявых седых волос.

— Эннис! Ах вот ты где, — крикнула она мальчику и бросила на меня взгляд, когда я проезжала мимо.

Дом я увидела сразу же за поворотом. Большой серый дом с зелеными ставнями. Как и говорил Эннис, пропустить его было трудно. В нем, должно быть, было не меньше восьми или девяти комнат, зеленая калитка открывалась на газон с цветочным бордюром, застекленное крыльцо вело к входной двери. За стеклом виднелись кадки с чем-то похожим на помидорную рассаду. Обе двери — на крыльцо и в дом — были распахнуты.

Я проехала немного дальше, вышла из машины и, заслонив ладонью глаза от солнца, огляделась вокруг. Женщина с мальчиком рука об руку вошли в ворота и скрылись в доме Бедивер. Сомнений не оставалось: женщина — Луиза Селлик. Но кто же мальчик, который так похож на многих Пендорриков, глядящих со старых портретов в доме, и, конечно же, на Рока? Эннис. Так как будто звали какого-то корнского святого?

Я переодевалась к обеду, когда вошел Рок. Мысли об Эннисе не оставляли меня, и в моем воображении сходство между ним и Роком все усиливалось, все больше тревожило меня.

Рок, вероятно, был точно таким же в свои четырнадцать лет, говорила я себе. Я представляла, как он играет на старом кладбище вместе с Морвенной и Рейчел, едет верхом в кузницу к Джиму Бонду подковать лошадь, плавает в море и катается на лодке…

— Привет, — сказал он, входя в комнату. — Хорошо провела время?

— Прекрасно, Рок. А ты?

Глядя на него, я не могла не видеть его уши. Такие уши могли быть только у Пендоррика.

— Я тоже, — ответил он.

— Сегодня я была на вересковых болотах, — сообщила я.

— Жаль, что я не мог поехать с тобой.

— Мне тоже жаль.

Он схватил меня, оторвал от земли и закружил по комнате.

— Как приятно возвращаться домой, когда ты здесь! Я поговорил с Чарли о тебе. Мы станем с тобой партнерами. Что ты на это скажешь?

— Чудесно, Рок. Я ужасно рада.

— Нам в Пендоррике не помешает еще одна светлая голова. Ты ведь была мозговым центром в мастерской на Капри.

Я вдруг снова увидела папу за работой в мастерской, и, должно быть, по моему лицу пробежала тень, потому что каждый раз, думая о нем, я неизбежно думала и о его смерти. Рок продолжал поспешно:

— Теперь, когда дни «больших сеньоров» остались в прошлом, мозги нужны здесь, как никогда. Сейчас работники на ферме в лучшем положении, чем мы. У них есть свой профсоюз, охраняющий их интересы. А вот о профсоюзе землевладельцев я, увы, никогда не слышал. Так что им, беднягам, некому помочь. Арендную плату поднимать не смей, а ремонт просто необходим. Так что работы для такой деловой женщины, как ты, хоть отбавляй.

— Ой, Рок, я с удовольствием!

Он наклонился и поцеловал меня.

— Ну вот и чудесно. Считай, ты в деле.

— Рок, скажи честно, ты ведь не боишься, что на самом деле потеряешь Пендоррик?

— Я не из таких, которые поднимают панику… иначе…

— Иначе было бы что?

— Дорогая, ну что польза волноваться? Если мы не можем себе позволить жить, как прежде, что ж, будем приспосабливаться. Где наша не пропадала!

Я обняла его за шею, и почти бессознательно мои пальцы тронули его уши — движение, ставшее для меня привычным. Он улыбался, и я живо вспомнила такую же улыбку на другом, детском лице Энниса.

— Рок, — сказала я, — я сегодня видела точно такие же уши, как у тебя.

Он весело расхохотался.

— Ну вот. А я-то думал, мои уникальны. Ты мне сама об этом говорила.

— Уши Пендорриков, — продолжала я. — Они подходят к твоим глазам. У тебя глаза и уши сатира.

— За что я должен быть благодарен судьбе и предкам, потому что именно за это ты меня и полюбила.

— И у него такие же глаза… я только сейчас поняла…

— У кого? Скажи же, где ты нашла этот образец совершенства?

— На болотах. Возле заводи Дозмари Пул. Я спросила у него дорогу. Он сказал, что живет в доме Бедивер. Его зовут Эннис.

Если и была пауза, то очень недолгая. Мне показалось все же, что я заметила в его лице настороженность.

— Что-то он очень общителен. Ты ведь всего-то спросила дорогу.

— Просто к слову пришлось, наверное. Знаешь, он ужасно на тебя похож. Вы не родственники, случаем?

— Вполне вероятно, кровь Пендорриков течет тут во многих семействах, — сказал Рок беззаботно. — Мы всегда были буяны, бунтовщики и любители весело пожить. И в этом мы не одиноки, надо сказать. В старые добрые времена кто бы посмел перечить сквайру? Снимали шапки, кланялись в пояс и за счастье почитали работать в доме или на конюшне. Сквайр имел право казнить и миловать, право «первой ночи», или «право сеньора». Поезди тут по окрестностям, и ты увидишь черты Пендорриков чуть не у половины местных жителей. Тогда это было в порядке вещей. Это сейчас все равны, «мы ничем вас не хуже». Ах, где вы, былые дни?

— Жалеешь, что не живешь в те золотые дни?

Он положил руки мне на плечи и улыбнулся.

— С тех пор, как я встретил Фэйвел Фэррингтон и женился на ней, я ни о чем не жалею и ничего больше не прошу у судьбы.

И, как всегда, я тут же поверила ему.

Как он и обещал, на следующий день Рок привел меня в свой кабинет и, сколько позволяло ему время, ввел меня в курс дел, связанных с имением. Мы не были на грани разорения, как я опасалась, но в длительной и изнуряющей борьбе со временем и с изменяющейся жизнью мы были обречены.

Рок грустно мне улыбнулся.

— Теперь ты видишь сама. Это как прилив — медленно и неотвратимо. Мы, надо сказать, продержались дольше, чем большинство помещиков старого образца. Мне будет горько, если Национальный трест приберет Пендоррик к рукам при моей жизни.

— Ты считаешь, что это неизбежно?

— Разве есть что-то, чего нельзя избежать? А вдруг я выиграю сотню тысяч?.. Это поддержало бы нас на плаву еще поколение-другое.

— Ты ведь не об азартных играх подумал? — спросила я в тревоге.

Он обнял меня.

— Я не рискую, когда не могу позволить себе проиграть.

— Ты уже говорил мне это.

— И не только это. Я говорил еще, что ужасно тебя люблю, помнишь?

Я рассмеялась.

— Помню, но мы отвлеклись от темя.

— Ха! Я же говорил, что у тебя мертвая деловая хватка и что никаких глупостей с моей стороны ты не потерпишь, а будешь держать меня в узде, чтобы я не сбился с прямой дороги. А если серьезно, то бывали времена и похуже, а мы их пережили. Да еще мой отец…

— Что твой отец?

— Наши дела тогда совсем пришли в упадок. К счастью, приданого мамы хватило, чтобы исправить положение, и мы опять встали на ноги.

Я смотрела в раскрытую тетрадь передо мной, но вместо колонок цифр видела прекрасное и нежное лицо с синими глазами и печальной улыбкой. Барбарина. Везде Барбарина.

Рок, который стоял сзади, вдруг наклонился и поцеловал меня в макушку.

— Дорогая, пусть это тебя не беспокоит. Что-нибудь подвернется, вот увидишь. У меня всегда так бывает. Я не говорил тебе, что родился в рубашке?

Как ни странно, этот день был для меня очень радостным, и расстроенные финансы Пендоррика, вместо того, чтобы огорчить, напротив, успокоили меня и вселили чувство уверенности. Дело в том, что я невольно начинал а думать, что Рок такой же, как его отец, и что я, возможно, в чем-то повторяю историю Барбарины. Но нет, между ее историей и моей была огромная разница: Петрок Пендоррик женился на Барбарине из-за денег и любил другую женщину, тогда как Рок в подобной же ситуации сделал противоположное — взял в жены бесприданницу.

Я была счастлива.

Когда я спустилась в кухню, миссис Пеналлиган стряпала корнуэльские пирожки. Лицо е раскраснелось, рукава розового хлопчатобумажного халата были закатаны по локоть, короткие пухлые пальцы ловко лепили тесто. Под столом сидела Ловелла и уплетала пирожок.

— День добрый, миссис Пендоррик, — воскликнула миссис Пеналлиган, не отрываясь от своего занятия. — Вы уж меня простите, но тут секрет весь, чтобы побыстрее слепить, да сразу в печку. Это я для папаши стряпаю, а уж он строг насчет того, чтобы все было как положено. Он любитель корнуэльских пирожков, каждый день их употребляет. Так что, когда я их делаю, то штук пять сразу ему откладываю, держу их в жестяной коробке, так они не черствеют, хотя, надо сказать правду, лучше их есть прямо из печки.

— Не беспокойтесь, миссис Пеналлиган, — успокоила я ее. — Я пришла только спросить, какой табак курит ваш отец. Я думаю пойти его навестить и хотела бы сделать ему небольшой подарок.

Над столом показалась голова Ловеллы.

— Берегись мартовских ид, — страшным голосом завыла она. — Помни! Мартовские иды[21]!

— Ах, угомонитесь же вы, наконец, мисс Ловелла! — осадила ее экономка. — Она весь день путается у меня под ногами. Выскакивает то тут, то там со своим «берегись того, да берегись сего», как из сумасшедшего дома сбежала.

Ловелла улыбнулась загадочно и направилась в пекарню.

— Ну уж не знаю, — ворчала миссис Пеналлиган, — куда эта мисс Бектив смотрит. Ей вроде бы положено присматривать за ними, как я поняла. Так чего же ее по полдня не видать, а они бегают тут и всем мешают?

— Миссис Пеналлиган, так какой табак ваш отец любит?

— Ах, да, конечно, я вам так благодарна, мэм. «Три монахини», он курит «Три монахини» — английский имперский табак. Он себе это позволяет. Мы с Марией не против, как он всего за неделю пару унций скуривает, так пусть себе потешится.