Август, 27-е. Вот уже больше недели он избегает меня. Иногда мне кажется, что между нами все кончено. Он говорит, что не выносит сцен. Разумеется, не выносит, потому что знает, что виноват. Кому приятно выслушивать правду о себе? Он хочет продолжать жить той же жизнью, что и до женитьбы, но чтобы все было тихо-спокойно. Петрок ненавидит скандалы и ссоры. Дело в том, что он страшно ленив. Поэтому он и женился на мне. Нужны были деньги, вот и женился. Куда проще! Ах, зачем он так хорош, так мил и обворожителен на поверхности и так легкомысленно-жесток и холоден внутри! Ах, если бы я могла так легко относится ко всему, как он! Если бы могла сказать себе: „Петрок есть Петрок. Надо принимать его таким, каков он есть“. Но я не могу. Я слишком его люблю. Я не желаю делить его ни с кем. Порой мне кажется, что я схожу с ума. Он ненавидит меня, когда я теряю над собой контроль. Папа этого тоже не выносил. Но папа всегда был добр и мягок со мной. „Барбарина, дитя мое, — уговаривал он меня, — нужно сдерживать себя. Посмотри на Дебору, какая она спокойная и выдержанная. Поучись у нее, Барбарина“. И обычно это помогало. Я словно находила опору в ее уравновешенности. Мы были как соединяющиеся сосуды. Только у нее с детства был спокойный и уравновешенный характер, я же всегда отличалась буйным нравом. Это очень огорчало папу. Но именно моя живость и темперамент делали меня привлекательной. Дебора же казалась несколько пресной. Как не хватает мне сейчас этой опоры… Но Дебора сама стала другой.

Август, 29-е. Из своего окна я видела, как Дебора возвращалась после прогулки верхом. На ней была черная шляпка с голубой лентой — на этот раз ее собственная, она заказала себе точно такую же, как у меня. Когда она подходила к дому, вышли дети с няней. „Привет, мамочка!“ — крикнули они ей. Дебора наклонилась и поцеловала Морвенну, потом Рока. „Колено у Морвенны почти уже совсем зажило, миссис Пендоррик“, — сообщила ей няня. Миссис Пендоррик! И няня, и даже дети принимают ее за меня. Меня охватил гнев. В этот момент я ненавидела Дебору, и это было, как ненавидеть себя. Я и на самом деле себя тоже ненавидела. Но отчего она не поправила их? Она оставила их думать, что она действительно их мать и хозяйка Пендоррика.

Сентябрь, 2-е. Еще немного, и я убью себя. Я все чаще об этом думаю. Спокойный сон без пробуждения. Не будет больше мук ревности, и Петрока не будет. Часто вспоминаю историю Невесты Пендоррика. Кое-кто из слуг верит, что призрак Ловеллы Пендоррик бродит по дому. Они ни за что не пойдут на галерею, где висит ее портрет, после наступления темноты. Эта та самая Ловелла, которая умерла в родах через год после свадьбы. Ее прокляла любовница Петрока Пендоррика — тогдашнего, разумеется. Мужчины в этой семье мало изменились с той поры. Когда я думаю о своей жизни в этом доме, то почти верю, что на женщинах здесь лежит проклятье.

Сентябрь, 3-е. Петрок говорит, что я превращаюсь в законченную истеричку. Что мне делать? Я хочу только, чтобы он больше бывал со мной, чтобы он любил меня. Разве это так уж много? Ему же нужны только развлечения, а это значит — женщины, все время женщины. Он никому не может быть верен. Хотя нет, он продолжает видеться с Луизой Селлик. По-своему он верен ей. И еще ему в жизни дорого одно — Пендоррик. Он так всполошился, когда на днях на галерее обнаружили короедов или термитов. Особенно пострадала балюстрада — как раз под портретом Ловеллы Пендоррик.

Сентябрь, 12-е. Дебора все еще в Пендоррике. Похоже, ей совсем не хочется ехать домой. Не перестаю удивляться перемене в ней. Она становится такой, какой когда-то была я. Она взяла привычку брать мои вещи, как если бы они принадлежали ей. Мы и раньше делали это, но сейчас, я чувствую, за этим скрывается нечто иное. Она часто приходит в мою комнату и заводит со мной разговоры. Странно, но у меня впечатление, что ей хочется говорить о Петроке. Недавно во время разговора она взяла мой горчичного цвета жилет и надела его. „Ты его совсем не носишь, — заявила она, — а мне он всегда нравился“. Я смотрела на нее, и странное чувство овладело мной. Мне вдруг показалось, что она и есть настоящая Барбарина, а я — Дебора Хайсон. Я испугалась. Не схожу ли я и в самом деле с ума? Дебора сняла жакет, но, уходя, захватила его с собой. С тех пор я его больше не видела.

Сентябрь, 14-е. Я все время плачу. Как я несчастна! Петрок вот уже несколько недель спит в другой спальне. Я уговариваю себя, что так даже лучше — меньше буду думать, где он и с кем. Но, конечно, это не помогает.

Сентябрь, 20-е. Не могу поверить! Я должна это записать. Чтобы не сойти с ума. Пусть было бы, как раньше, пусть другие, но только не это! Я могу еще понять его отношения с Луизой — в конце концов именно на ней он хотел жениться — я даже простить до какой-то степени. Но это! Это противоестественно. Я ненавижу Дебору. Нам обеим нет места на этом свете. Может, никогда и не было. Нам следовало бы родиться одним человеком. Немудрено, что она всех водит за нос — не поправляет, когда ее называют миссис Пендоррик. Петрок и Дебора! Невероятно! Хотя отчего же невероятно? Наоборот, это было неизбежно. Я была дурой, что не предвидела этого. И вот теперь она постепенно забирает у меня все — мои вещи, мужа, даже мою индивидуальность. То, как она смеется теперь… и — поет. Это не Дебора, это Барбарина. Внешне я вполне спокойна, притворяюсь перед слугами, что все в порядке, улыбаюсь, слушаю их, словно понимаю, что они говорят. Как сегодня со старым Джессом. Чего ему было надо? Ах, да. Что-то о каком-то растении, которое он думает поставить в холл, потому что на улице становится слишком холодно, а климат в оранжерее тоже не подходит. Конечно-конечно, сказала я, едва слыша его. Бедняга Джесс, он почти совсем ослеп. Я сказала, чтобы он не беспокоился, что мы о нем позаботимся. И Петрок, конечно, его не оставит. В чем-чем, а в плохом отношении к слугам его нельзя упрекнуть. Я пишу эти пустяки, чтобы не думать. Дебора и Петрок — я видела их вместе. Я знаю. Это к ней в комнату он ходит по ночам. По галерее мимо портрета Ловеллы Пендоррик. Я проследила за ним вчера. Как я ненавижу их обоих! Нет, нам с ней не жить вместе. Но что я могу сделать?

Сентябрь, 21-е. Я решила убить себя. Я не могу больше. Все время думаю, как это сделать. Может, заплыть подальше в море и дождаться отлива? Говорят, страшны только первые минуты, а вообще это легкая смерть, ничего не чувствуешь. Мое тело вынесет на берег, и Петрок увидит… Он никогда не забудет меня. Я буду преследовать его до конца его дней. Это будет ему наказанием. Он заслуживает наказания! Это будет воплощением легенды: Невеста Пендоррика в виде призрака бродит по дому. И я, Барбарина Пендоррик, стану такой невестой. Так и должно быть и да будет так».

Запись заканчивалась на половине страницы, и я решила, что история Барбарины на этом закончена, но я ошиблась. Перевернув страницу, я прочитала продолжение этой истории, которое так меня ошеломило, что я уже боялась заснуть, хотя глаза у меня закрывались сами собой и голова кружилась от усталости.

«Октябрь, 19-е. Ха! Они думают, я умерла. Но я все еще тут, хотя никто этого не подозревает. Петрок ничего не замечает. Хорошо, что он не может заставить себя даже приблизиться ко мне, не то мог бы открыть обман. Он постоянно в разъездах. Ходит за утешением к Луизе Селлик. Пусть себе. Меня это больше не волнует. Все изменилось. Чудесно! Другого слова не могу подобрать. Мне бы не следовало писать в эту тетрадь, это опасно. Но мне хочется еще разок вспомнить и снова пережить это. Так забавно! Ужасно забавно. Я умираю от смеха, когда я одна. На людях же я спокойна — каменное спокойствие. Так надо. Чувствую, что начала снова жить — когда они думают, что я умерла. Нет, я непременно должна все описать. Боюсь, что забуду, если не запишу. Я решила тогда, как хочу умереть: заплыть в море. Может быть, оставить записку Петроку, что он довел меня до этого. Тогда бы он всю жизнь мучился, я бы преследовала его. Но все получилось совсем по-другому, совершенно неожиданно. Я о таком повороте и не помышляла. Меня вдруг осенило — каким образом новая Невеста — Барбарина — займет место Ловеллы Пендоррик. Пора ей отдохнуть, бедняжке. Дебора пришла ко мне в комнату в моем жакете, с блестящими глазами и легким румянцем на щеках. Я знала, как если бы она мне сказала это, что она была с ним прошлой ночью. „Ты что-то неважно выглядишь, Барби. Устала?“ Устала! Как бы она себя чувствовала, всю ночь не сомкнув глаз, как я. Ее я тоже собиралась наказать. Она себе никогда бы не простила. И сомневаюсь, что их связь бы продолжалась после моей смерти. „Петрок так беспокоится. Надо менять балюстраду на галерее. И вообще что-то делать с домом“. Как она смеет говорить мне, что чувствует Петрок! Как смеет она таким хозяйским тоном говорить о Петроке и о Пендоррике! Раньше она легко угадывала мое настроение, но сейчас она поглощена была Петроком и ничего не замечала. Она подняла мой шарф. Петрок купил его мне, когда мы были в Италии, прелестный шарфик из изумрудно-зеленого шелка. Рассеянно она повязала его себе на шею. Горчичный цвет жакета великолепно оттенял его яркость. Со мной что-то произошло, когда она взяла этот шарф. Мне показалось это чрезвычайно важным: мой муж — мой шарф. Я чувствовала себя так, словно она отобрала у меня мою жизнь и живет ее за меня. Я сама сейчас не пойму, отчего я не выхватила у нее этот шарф. Но я даже не возразила ни слова. „Пойдем, посмотришь на галерею. Там просто опасно. Завтра придут рабочие“. Я последовала за ней на галерею. Мы стояли под портретом Ловеллы Пендоррик. „Вот. Посмотри, Барби“. И вдруг это случилось. Я все решила в одно мгновение, все рассчитала. Ловелла смотрела на нас с портрета. Я знала, что она пытается сказать. „Невеста должна умереть, чтобы я могла, наконец, отдохнуть“. Это старая легенда, а в старых легендах много правды. Потому их и помнят. И эту тоже не забудут — о Невестах Пендоррика. Дебора ведь хотела быть невестой, и Петрок так вел себя с ней. Ну что ж, она ей и стала. Я иногда и сама не знала, кто из нас кто. Хорошо, что я записала это, хотя это и опасно. Нельзя, чтобы дневник попался кому-нибудь на глаза. Надо хорошенько его спрятать. Только Кэрри видела его. Она знает, что случилось на самом деле. И я, перечитывая эту запись, ясно все вижу. Я снова переживаю этот восхитительный момент: она стоит так близко от перил, я подхожу и толкаю ее изо всех сил. Я слышу, как она вскрикивает от удивления и ужаса, слышу ее голос — или мне только показалось, что она сказала это? — „Нет, Барбарина!“ И тогда я знаю, что я — Барбарина, что там в склепе лежит Дебора. Тогда я смеюсь и говорю себе: „Как я умна!“ Они все думают, что я в могиле, а я все эти годы живу среди них! Но иногда, чтобы вспомнить, кто я, мне надо перечитать эту тетрадь».