— Да, пожалуй, так звучит привычнее.

— Вот так-то, — сказала Ловелла матери и побежала в дом.

Морвенна взяла меня под руку, Рок с другой стороны взял за другую, процессию завершал Чарльз. Меня повели через портик в большой холл, в конце которого резная деревянная лестница поднималась на галерею. На обшитых панелями стенах висели мечи и щиты, а под каждой ступенькой красовался герб.

— Это наше крыло, — сообщила Морвенна. — Дом вообще очень удобный. Он построен четырехугольником вокруг внутреннего дворика, так что получилось как бы четыре дома, соединенные вместе. Его строили с тем расчетом, что все Пендоррики будут тут жить со своими многочисленными семействами. Наверное, когда-то дом был полон народу, и только несколько слуг жили на чердаке, все же остальные — в коттеджах. Шесть таких домиков все еще стоят на прежнем месте — очень живописно, но, так сказать, антисанитарно. Правда, недавно Рок с Чарльзом привели их в порядок и для чего-то приспособили. Из слуг у нас остался только Томе, его жена и дочь Хетти, миссис Пеналлиган и ее дочь Мария — совсем не то, что в прошлые славные дни. Но вы, должно быть, проголодались.

Я сказала, что мы поели в поезде.

— Ну тогда поужинаем позже. Вы, конечно, захотите осмотреть дом? Или сначала пройдете на свою половину?

Я отвечала, что пойду сначала к себе и еще не успела закончить фразу, как мой взгляд упал на портрет, висевший на стене в галерее. На нем была изображена белокурая молодая женщина в открытом голубом платье. Волосы забраны наверх в высокую прическу, один локон падает на плечо. По всему было видно, что портрет относится к концу восемнадцатого века. На галерее он занимал одно из центральных мест и был хорошо виден из холла.

— Какая очаровательная дама, — сказала я.

— Да. Это одна из Невест Пендоррика.

Опять эта странная фраза, которую я уже не в первый раз тут слышу.

— Какая красивая… и видно, что счастлива.

— Моя пра-пра-пра… не помню уж точно сколько раз пра-… бабушка. Она действительно была счастлива, когда писался этот портрет. Но умерла молодой.

Мне было трудно оторвать взгляд от портрета. Лицо молодой женщины притягивало меня.

— Рок, — продолжала Морвенна, — я подумала, что теперь, когда ты женился, ты захочешь занять «большую анфиладу».

— Спасибо, — сказал Рок. — Именно про нее я и думал.

Морвенна повернулась ко мне:

— Все части дома соединены между собой, так что не обязательно пользоваться отдельным входом, если не захочется, конечно. Ну, давайте поднимемся на галерею, и я вас провожу.

— Здесь, должно быть, сотни комнат.

— Восемьдесят. По двадцать в каждом крыле. Тут все кажется очень древним, хотя большая часть дома реставрирована. При реставрации постарались все сохранить в первоначальном виде. И еще: расположение комнат во всех крыльях одинаково, так что, зная свои владения, легко представить себе все остальные, только комнаты смотрят в другую сторону.

Морвена пошла вперед, мы с Роком, все еще держась за руки, двинулись за ней. Пройдя по галерее, мы через боковую дверь попали в коридор с прекрасными мраморными статуями в нишах.

— Не самое удачное время для осмотра дома, — сказала Морвенна. — Слишком мало света.

— Придется Фэйвел дожидаться утра, — добавил Рок.

Из окна был виден прямоугольный внутренний дворик внизу. Более прекрасных гортензий, чем те, что росли там, мне никогда еще видеть не доводилось. Я невольно остановилась, залюбовавшись.

— При солнечном свете цвет у них восхитительный, — сообщила Морвенна. — Им тут раздолье: много дождей и почти не бывает морозов, да и место хорошо защищенное.

Внутренний дворик был очарователен. Небольшой пруд с потемневшей от времени статуей Гермеса в центре, как я потом обнаружила, две пальмы, цветущий кустарник, растущий между каменных плит, которыми был вымощен дворик; несколько белых с золоченой резьбой скамеек — все это создавало впечатление, что вы очутились в прекрасном оазисе среди пустыни. «Чудесное место для уединения», — подумала было я, но тут же разочарованно заметила многочисленные окна со всех четырех сторон, как множество подглядывающих глаз. Рок объяснил, что во двор есть четыре входа — из каждого крыла.

Пройдя по коридору мы вошли в какую-то дверь, и оказались, как сказал Рок, в южном крыле — нашем собственном. Идущая впереди Морвенна распахнула дверь, и мы вошли в просторную комнату с огромными, во всю стену, окнами. Темно-красные бархатные шторы были раздвинуты, и моим взорам предстал сказочной красоты вид на море. Вскрикнув от радости, я бросилась к окну. Я стояла и смотрела на залив, на четко вырисовывающиеся на фоне вечернего неба утесы, на едва различимые отсюда острые скалы внизу. Запах моря и легкий шелест волн, казалось, наполняли комнату.

— Никто не обращает внимания на саму комнату, — послышался у меня за спиной голос Рока, — все сразу кидаются к окну.

— С восточной и западной сторон вид тоже очень красив, — добавила Морвенна.

Она щелкнула выключателем и яркий свет огромной люстры залил комнату. Повернувшись, я увидела кровать с пологом на четырех столбиках и длинной скамеечкой у подножия, высокий буфет и горку — мебель прошедшего века, полного изысканной грации и очарования.

— Какая прелесть! — воскликнула я.

— Мы льстим себя надеждой, что сумеем взять все лучшее из века нынешнего и прошедшего, — сказала Морвенна. — Вот соорудили ванную в старом чулане.

Она открыла дверь, и я обнаружила современную ванную комнату. Я уже давно мечтала о горячей ванне, и, глядя на мое лицо, Рок рассмеялся.

— Ты пока тут помойся, а я пойду взгляну, как там Томе управляется с нашим багажом. Потом мы перекусим, и, возможно, я поведу тебя гулять при луне, если таковая появится.

Я отвечала, что о лучшем и не мечтаю, и они удалились.

Оставшись одна, я снова подошла к окну и несколько минут стояла, глядя вдаль на мигающий огонь маяка.

В ванной я нашла приготовленные для меня мыло, тальк, шампунь — моя золовка все предусмотрела. Я почувствовала к ней теплое чувство и решила, что мое вступление в новую жизнь прошло удачно.

Если бы я еще знала, что папа работает у себя в мастерской, я была бы совершенно счастлива. Но что же делать! Надо смириться и перестать отравлять жизнь и себе и Року. Он не заслужил этого. Я обязана быть веселой — ради него.

Напустив воды, я легла в ванну и блаженствовала там около получаса. Выйдя, я нашла в комнате наши чемоданы.

Рок еще не вернулся. Вынув шелковое платье, я переоделась и села к зеркалу причесаться, как вдруг в дверь постучали.

— Войдите, — крикнула я и, обернувшись, увидела в дверях молодую женщину с девочкой, которую я с первого взгляда приняла за Ловеллу. Я улыбнулась ей, но она на улыбку не ответила, а смотрела на меня очень серьезно.

— Миссис Пендоррик, — сказала молодая женщина, — я Рейчел Бектив, гувернантка детей. Ваш муж просил меня вас проводить вниз, когда вы будете готовы.

— Здравствуйте, мисс Бектив, — ответила я, — одну минуту.

Рейчел Бектив на вид было лет тридцать. Волосы, брови и ресницы у нее были песочно-желтого цвета; улыбаясь, она показывала белые и очень острые зубы. В ней было что-то от классной дамы, и я вспомнила, что Рок говорил о профессиональной учительнице, которая занимается с близнецами. По всему чувствовалось, что мисс Бектив свое дело знает. Она, почти не скрывая, рассматривала меня — критически и оценивающе. Симпатии я к ней не испытывала.

— Это Хайсон, — сказала она. — С ее сестрой вы, полагаю, уже встречались.

— А, понятно. А я приняла тебя за Ловеллу. — Я улыбнулась девочке, которая продолжала смотреть, почти угрюмо.

— Я так и думала.

— Ты так на нее похожа.

— Я только с виду на нее похожа.

— Если вы готовы, давайте спустимся вниз, — вмешалась Рейчел Бектив. — Ужин будет легкий, поскольку, я поняла, вы пообедали в поезде.

— Совершенно верно. Я готова.

В первый раз, с тех пор как я переступила порог этого дома, я почувствовала себя неуютно и была рада, что гувернантка пошла впереди, показывая дорогу.

Мы прошли по коридору и затем спустились вниз по лестнице. Проходя по галерее, я вдруг взглянула на висевшую на стене картину и только тогда поняла, что в этой части здания я еще не была. Это был портрет молодой дамы в костюме для верховой езды. Черная одежда оттеняла светлые волосы дамы, на голове у нее была черная шляпка с синей, в цвет глаз, бархатной лентой, концы которой спускались за спину. Лицо очень красиво, но в больших прекрасных глазах невыразимая печаль, и глаза эти нарисованы так, что всегда устремлены на зрителя, где бы он ни находился. Ее взгляд, казалось, приковал меня с первого мгновения, и мне почудилось, что она хочет сообщить мне что-то важное.

— Какая прекрасная картина! — воскликнула я.

— Это Барбарина, — сказала Хайсон. На минуту лицо ее оживилось, и она стала как две капли воды похожа на Ловеллу, какой я ее запомнила.

— Какое необычное имя! А кто она?

— Моя бабушка, — гордо сообщила Хайсон.

— Умерла она… трагически, насколько мне известно, — добавила Рейчел Бектив.

— Какая жалость. Она так красива!

Мне пришло в голову, что и та, красивая женщина? чей портрет я видела в северном крыле, тоже, как мне сказали, умерла молодой.

— Она — тоже Невеста Пендоррика, одна из Невест. — В голосе Хайсон звучали почти истерические нотки.

— Ну да, наверное. Она ведь вышла замуж за твоего дедушку? — сказала я и подумала, что за странная девочка эта Хайсон: то ходит как в воду опущенная, а то вдруг вся так и горит от возбуждения.