Диана Билык - Невинная для Лютого. Искупление

Не моргая, Ангелина смотрела мне в глаза, и тут я ощутил лёгкое несмелое прикосновение под одеялом.

Как же хотелось поверить Лёше! Как же я желала увидеть в его взгляде не вину, а… другое. Восхищение, обожание, жажду. И вот наступил день, когда моё безумное желание сбылось. От Лютого осталась лишь тень, так он исхудал и измотался, но даже тени света в его глазах мне хватило с лихвой. Захотелось поделиться теплом, которое меня переполняло. Хотелось поделиться собой.

Но я понимала, что Лёше сейчас не до секса. Он едва выжил, врач наказал не давать подниматься и больше спать. И всё же я решила немного подразнить Берегового, напомнить, что я женщина и хочу любви во всех её проявлениях.

Смело опустила руку и прижала ладонь к паху мужа.

Ого. Не так уж он и болен. Член мгновенно окаменел под моими пальцами, а я задохнулась от захлестнувшего желания.

— И что же делать? — жалобно спросила его. — Врач запретил…

Лютый молча зарылся лицом в мои волосы, я слышала его прерывистое дыхание. Надо сказать! Но у меня же язык не повернётся признаться. Нет, даже слова не выдавить.

— Хочешь меня?

Услышать вопрос оказалось неожиданно, и я вздрогнула, но выдохнула:

— Да. — Оказывается, не так и сложно это сказать. Вдохновлённая, я продолжила: — Я очень тебя хочу. Ты мой мужчина, Лёш. Мне нравится к тебе прикасаться, нравится, когда ты меня ласкаешь… Как забеременела, гормоны вообще взбесились. Я думаю о сексе каждый день, представляю, как ты делаешь со мной это. Совершенно сошла с ума, так тебя хотела. А ты обращался со мной, как с хрустальной вазой… Потому и потребовала обратно Лютого. Понимаешь?

Шероховатый палец скользнул по щеке, крупная ладонь накрыла скулу, затем рука сместилась ниже, приподнимая мне подбородок. Леша заулыбался, скользнул прикосновениями вниз и, обняв за плечи, притянул к себе. Так странно было видеть на его вытесанном, будто из камня, лице улыбку, но она была настоящей, теплой и родной.

— Понимаю, — прошептал муж и прикрыл глаза. — Прекрасно понимаю. Мне нравится, когда ты…

Какое-то время он лежал тихо, будто думал, что еще сказать, а потом послышался слабый, но отчетливый храп. Грудь мужа поднималась высоко, кожа покрылась болезненной испариной. Я попыталась встать, выбраться из его объятий, но Леша запер меня в своих руках, будто железными прутами окольцевал. Он повернул немного голову, отчего мягкие губы коснулись моего лица и обожгли лаской.

— Я так тебя люблю, — прошептали они во сне. Теплый воздух ударил по коже осколками последних слов: — Мила…

Болезненный удар. Пощёчина. Возвращающий на землю ледяной душ.

Стало трудно дышать, я дёрнулась, потом ещё, но с сожалением поняла, что не выбраться мне из тисков рук Лютого.

Прошипела в бессильной ярости:

— Как же я тебя ненавижу!

Извернулась и укусила предплечье Берегового до крови, но тот лишь сильнее задышал во сне. Он переломан весь, ему это, как укус комара.

— И по твоей смерти я горевала, — выдохнула зло. — Вот дура! И нет исцеления от тебя.

Негодование наполняло до краёв, и я не знала, как мне его выплеснуть.

— Гад! Сволочь. — Дочка пихнулась так, что я застыла, едва дыша. Больно-то как! Прошептала: — Не смей заступаться за папу, малышка. Он… плохой! — Ещё раз попыталась вырваться. — А ну пусти! Люби свою покойную жену, а меня оставь в покое…

Поняла, что сказала в сердцах, и призадумалась. В это время дверь открылась, раздался сонный голос:

— Мам? Ты здесь?

— Да, сынок, — тут же отозвалась я. — мы с папой решили вздремнуть.

— Я думал, мы пойдём кататься, — обиженно проворчал Саша и тут же встрепенулся: — С папой?

— Подойди, — попросила я.

Саша обошёл кровать и всмотрелся в лицо Лютого. Глаза мальчика будто осветились серьёзным вниманием. Я замерла в ожидании реакции сына.

— Он изменился, — наконец услышала вердикт.

— Это так, — кивнула я. — Это плохо?

— Он постоянно болеет, — обвинил Саша.

— Твоей папа попал в аварию, — осторожно объяснила я. — Он в этом не виноват. Вот увидишь, он поправится, и будете вместе выгуливать лошадей…

— А где деда? — спросил Саша. — Он когда вернётся? Или он тоже попал в аварию?

Грудь будто тисками стиснули. И промолчать нельзя, и сказать невозможно. Я лишь кивнула и дрожащими губами, едва сдерживая слёзы, предложила:

— Хочешь, я тебе почитаю, пока папа спит?

— Хочу! — встрепенулся Саша. — Стихотворение!

— Нет сейчас, — вздрогнула я, стараясь не думать сейчас о лицемерии Лютого, который сначала написал мне письмо, которое смягчило мои чувства, вернуло доверие, а потом растоптал душу, стоило её открыть. Папа был прав. Папа всегда прав! Я погладила сына по волосам: — Принеси книжку, хорошо?

Он кивнул и убежал.

— Не надо бегать! — забеспокоилась я. — Ходи медленно. Я никуда не уйду.

Посмотрела на тиски рук Лютого и проворчала:

— Захочу — не получится.

Саша принёс книжку на английском, и я, расположившись поудобнее, устроилась головой на здоровом плече Лёши, как на подушке, и начала читать.

Сын сначала сидел на краешке кровати, затем облокотился на ногу отца, а через главу уже разлёгся на бедре Лютого, как на крупе пони. Опершись щекой, вытянул губки уточкой и смотрел на меня, впитывая историю, которую уже знает, но на чужом языке она словно открывалась новыми гранями.

— Мам, я не понял последнее слово, — прервал он.

Отложив книгу, я погрузилась в объяснение неправильных форм глаголов, и мы отвлеклись от чтения. Когда я снова начала читать, то услышала тихое сопение. Саша, сомкнув светлые реснички, мерно дышал, и для меня этот чистый звук был самой нежной музыкой на свете.

Всё же здесь отличный климат.

Вздохнув, я отложила книгу и, рассматривая лицо мужа, размышляла о том, как себя вести, когда он проснётся. Я призналась ему, открыла сердце… Даже сказала, что хочу! Щёки опалило от стыда. Поверила его признаниям. Глупая.

Но теперь, после того, как правда вылезла наружу, хочу ли я оставаться рядом? Хочу ли принимать ласки мужа, зная, что любовь его не настоящая? Даже если он больше не посмотрит на меня полными вины и самобичевания глазами, я…

Я не знаю. С этой мыслью тоже заснула.

Я проснулся от того, что затекла нога. Хорошо, что не та, что с порезом, но все равно было больно. Распахнул веки и попытался двинуться, но почувствовал тяжесть.

На мне, тихо посапывая, спал сын, а на плече, сжав футболку пальчиками, отдыхала Лина.

Я бы их не тревожил, но припекло крепко.

Осторожно коснувшись щеки жены, прошептал:

— Милая, проснись. Милая, ты меня слышишь? Сейчас будет авария, Лина, — я извернулся немного и прижал губы к ее губам. Протолкнул язык между зубов, изучил маленький ротик. Сладкий и желанный. В дремоте жена оказалась податливой и мягкой, а потом распахнула глаза и уперлась руками мне в грудь. Я оторвался от нее и прошептал снова: — Милая, мне нужно пи-пи, а сын все ноги отдавил. Можешь помочь?

— Сам виноват, — холодно ответила она и начала осторожно, бочком, подниматься. — Если бы не твои руки-капканы, нас бы тут давно не было. — Подошла к сыну и нежно провела по светлым волосам: — Сашенька, проснись. Черныш там тебя давно заждался. Надо выгулять жеребёнка. Идём?

— Мам, — сонно заморгал тот и улыбнулся, но, встретившись со мной взглядом, тут же накуксился и быстро спустился на пол. Маленькие пальцы впились в лёгкую ткань Лининого платья: — Хочу к Чернышу.

— Идём, зайка, — ответила жена и, не удостоив меня и взглядом, выплыла из комнаты.

Ее холодность кольнула, насторожила, но я подумал, что это из-за сна и присутствия Сашки. Все-таки с ним еще придется сближаться, а я пока гожусь только для прикроватного коврика. С трудом дохромал до уборной, душ не рискнул принимать, чтобы в рану вода не попала, умылся под краном, прополоснул во рту. Вернувшись в спальню, нашел на комоде сложенные стопкой чистые спортивки и футболку. Мой размер. Отлично.

Переодевшись, долго сидел на краю постели и думал: идти ли за женой или отдохнуть. Пойду к ней, хоть рядом посижу, хоть запах услышу. Соскучился до того, что даже в полуобморочном состоянии возбуждался, хотя понимал, что сейчас нельзя. И ей тяжело, и мне нужно немного сил набраться. И вообще, мне возле нее спокойней, дело не в сексе.

Но Лины в доме не было. Я отреагировал на ее отсутствие немыслимо остро, будто из меня вынули хребет, казалось, что узлом завяжусь от тоски. Знал, что с ней рядом охрана и Дэми, что они костьми лягут, но защитят маленькую, но все равно что-то грызло под ребрами. Царап. Царап. Кусь. Кусь. До того сильно, что я делал глубокий вдох, а воздуха все равно было мало.

Откашлявшись в кулак, побрел в сторону лестницы. Там, должно быть, кухня, а это выход на улицу. Типичный западный домик. Орлов подогнал, скорее всего.

В холле меня встретила сдержанная американка, она представилась, но я в волнении прослушал, шарил глазами по входам и выходам и искал любимую. Женщина передала, что Ангелина с сыном на улице возле лошадей. Точно, к Чернышу пошли, они же говорили. Ладно, не буду мешать, все равно не дойду туда, только лишний раз растревожу Ангела.

Я поблагодарил женщину и, выпив воды на кухне, вернулся в комнату. В доме пахло спиртом и медикаментами. В больницу меня не повезли, я запретил, потому что рискованно, все-таки беглец. И в чужой стране как-то доверять людям оказалось еще сложнее, но я под надежной защитой друзей — они не оставят в беде. Хотя Макс обещал, что рыло мне начистит, когда встану на ноги. Хе, второй раз Орлов спасает меня от смерти и обещает спарринг, и все никак мы до него не доживем.