— Может, вы неудачно упали в кусты, когда шли навеселе из клуба? — ухмыльнулся защитник.

— Я не пью, — призналась Ирина и быстро захлопала глазами. — Я с детьми работаю и никогда себе такого не позволяю. У меня многолетний стаж.

Вмешался судья:

— Ближе к сути.

Адвокат нахохлился, раздул губы и уточнил:

— Почему вы думаете, что кровь на одежде мальчика принадлежит Носову?

Женщина медленно сложила пальцы и показала на зверя в клетке.

— Потому что он в тот день говорил лишь о нем.

— Что именно?

— Что Мила его дочь.

— Чья? Точнее.

— Дочь Валентина, конечно. Хотя потом он кричал обратное, что она дочь Носова. Я думала, что Чехов сошел с ума, и от страха едва понимала, что происходит.

Я открыл рот с шумным вздохом, повернулся к Стасу, но он быстро показал мне знак «молчать».

— Расскажите подробней, что именно вы слышали от Чехова в тот день?

— Он орал, что жену похитили. Я поняла, что ее долгое время держали в плену, и после она забеременела. Валентин убивался горем, но тест показал его отцовство, пришлось принять ребенка. После жена свихнулась и попыталась покончить собой.

— Молчи, сучка! — из клетки послышался свирепый голос Чехова. — Замолчи!

— Продолжайте, — вмешался судья. — Подсудимый, соблюдайте тишину.

Я превратился в слух. Сфокусировался на женщине, которая была ключом к разгадке. Осознавая, как я был близок все это время к правде и ничего не замечал. Ирина всегда вела себя прилежно, выполняла работу безупречно и скрывалась с глаз, но она всегда все слышала и все передавала своему «господину». Мне ли не знать, как Чехов может уговаривать.

— Жена Чехова при смерти призналась, что анализы дочери подделала и сказала имя того, кто отец ребенка.

— Кто это был?

— Кирилл… Носов.

Твою ж мать! Так месть была не Кирсанову, а Носову! Вот оно что! Носов же думал, что Мила — дочь Чехова, его заклятого врага, и решил убить ее. Как все банально и жестоко, ведь убил свою дочь. Гореть ему в аду!

В этот миг я понял, что своим жестоким поступком спас невинную девчонку, маленького Ангела, что попала под тяжелые камни взрослых разборок. Да, не отмоюсь никогда. Да, буду просить прощения вечно.

Но нет, никогда об этом не пожалею. Потому что буду любить ее до смерти.

Я с трудом выдохнул горячий воздух и расправил плечи — стало чуточку легче. Только глухо под ребрами стучало волнение. Тук-тук. Тук-тук. Пожалуйста, Боже, сохрани их! Мою дочь и жену.

Стас поднялся, распахнул кожаный портфель с деловым видом, выложив аккуратно свернутую футболочку Сашки перед прокурором. Я скрипнул зубами и прикрыл ладонью глаза, чтобы не видеть и не вспоминать, но вещь уже отпечаталась перед внутренним взором — это было так тяжело, что воздух снова ушел из легких. Я помню синие машинки принтом по белой ткани футболки — мы вместе с женой покупали, незадолго до ее смерти.

Теперь же белоснежная ткань пожелтела, а машинки изгваздались рыжими пятнами.

— Мы провели анализ крови, — поднялся прокурор. — Здесь три вида. Мальчика, Милы Береговой и… того, кого жертва укусила за руку — Кирилла Носова. — Он показал снимок. — Это фото руки подозреваемого мы сделали в больнице. Для более глубокой экспертизы нужно время, но здесь четко видно укус, осталось лишь сравнить с челюстью жертвы. Могу я добавить улики к делу?

— Протестую, — хрипло возмутился адвокат и дернул галстук, который давно съехал набекрень. — Это не относится к делу.

— Господин судья, самым прямым образом относится, — твердо отчеканил Роман Ефремович.

— У меня нет вопросов, — ретировался адвокат и рухнул на место, явно понимая, что проиграл очередное дело.

— Продолжайте, — устало согласился судья и показал на прокурора.

До заседания за нужные доказательства, которые я припрятал на черный день — документы о захватах компаний, записи угроз, фото избиений жертв — этот человек обещал не просто облегчить мою участь, но и при хорошем стечении обстоятельств снять обвинения, но я мало верил. Чудес не бывает. Готовился ко всему, лишь бы спрятать Ангела и детей от мрази в погонах.

Роман Ефремович провел рукой по густой седине на висках и продолжил говорить:

— Зная, кто убил Милу Береговую, Валентин Чехов утаил этот факт и два года скрывал от горем убитого отца местонахождение сына. Ведь, — прокурор повернулся к Ирине, сощурился, как дикий пес, что учуял добычу, — Чехов все-таки догадывался, что вы спасли Александра? Я прав? Просто придерживал этот факт до удачного момента.

— Да, — судорожно сглотнув, выдавила Ирина. — Это выплыло перед свадьбой Ангелины. Чехов пригрозил, что если я не скажу, где спрятан мальчик, он доведет дело до конца, убьет и меня, и… а я… — женщина затряслась и стала тереть уголки глаз платком, — я так боялась за маму. У меня больше никого нет.

— Чехов Валентин принуждал вас следить за Виктором Кирсановым?

— Да.

— Что еще вам известно?

— Он шантажировал Волкова Сергея, чтобы тот давил на Алексея.

— Чем именно шантажировал?

— Он говорил, что расскажет Береговому, что Сергей и Мила были любовниками.

— Это неправда! — я не сдержался. Подпрыгнул, но тут же был придавлен рукой Звонарёва.

— Леша, молчи, — зарычал Стас, дернув меня вниз. — Я тебя укушу. У тебя есть Ангел! Лина рожает, вспомни об этом.

— Пусть не несет чушь! Мила мне не изменяла. — Сплошная боль — это не сказки. Когда живого места в душе не осталось, кажется, что ты ныряешь в гиблое корыто, наполненное осколками лживой жизни.

— Я должна была подсунуть эти фото Алексею, — быстро говорила Ирина, словно боялась не успеть, — если что-то пойдет не так на суде над Волковым. — Ирина осторожно вытащила конверт, который держала все это время на коленях, и показала его прокурору.

Он вытащил снимки и поднес их ко мне.

— Это ваша жена?

Они обнимались. Моя жена обнималась с Волчарой. Они сплелись в чувственной позе, и Мила, прикрыв глаза, положила щеку ему на грудь.

— У меня больше нет вопросов, — прокурор резанул ладонью воздух и повернулся к судье. — Дело больше не имеет смысла. Нужны новые свидетели, улики, и, похоже, будет еще один обвиняемый. У нас есть доказательства, что Валентин Чехов угрожал семьям Береговых, Волковых, Кирсановых. Все ради мести Носову, который сейчас прячется в больнице… Жив-здоров, а не как думает полмира, что крупный олигарх пострадал во время взрыва. Пострадал охранник, который накрыл шефа своей грудью и оставил семью без кормильца…

— Не спрячется, сучонок! — перебил прокурора Чехов и на весь зал прокричал: — Я достану всех, кто причастен! Даже из тюрьмы, даже с того света. Каждого, кто связан или хотя бы просто улыбался этой твари.

Глава 61

Лютый

Меня полностью оправдали и спокойно отпустили. Прокурор сдержал свое слово. И пусть остались вопросы — сейчас для меня важно быть рядом с любимым Ангелом.

Я очнулся позже, когда Дэми прорывался сквозь вечерний воздух города бронированной машиной и вез меня к жене, в больницу. Последние минуты суда оказались самыми сложными, но слова Стаса «у тебя есть Ангел» будто вернули мне дыхание.

Она у меня есть! И будет со мной до старости.

Я отпускаю прошлую жизнь. Всех отпускаю. Кирсанова, Чеха, Милу, Сергея, даже Настю. Я хочу начать с нуля.

Больничные коридоры, словно кносские лабиринты (от авторов: отсылка к греческой мифологии), не кончались. Я бежал. Бежал так, что мышцы ног сводило судорогами. Но я все равно бежал.

А у палаты меня задержали двое. Женщина-врач лет пятидесяти и молодой медбрат.

Я кричал. Они кричали. Было горько, страшно. Больно. Страшно оттого, какой я беспомощный на самом деле. Больно, потому что не успел Лине сказать, как сильно ее люблю. Что буду всегда рядом. Уезжая в суд, боялся ей что-то обещать, просто просил беречь себя.

— Мы можем спасти или вашу жену, или ребенка, — сухая женщина невысокого роста смотрела на меня с легко читаемой жалостью. — Выбирайте. Вы-би-рай-те, — шевелились ее губы.

— Я заплачу, — все что смог я выдавить. Стена влепилась в спину, показалось, сломала лопатки. Ребра раздались, а потом схлопнулись — стало душно, невыносимо тяжело разогнуться и стоять прямо. — Любые деньги, — захрипел я. — Спасите обеих. Умоляю…

— Ваша жена, перед тем, как потерять сознание, просила, чтобы вы дочь назвали Милой.

Я открыл рот, но закричать не смог. Лишь хватал губами воздух, но его все равно не хватало. Рванул волосы и скорчился на полу.

Боже, я знаю, за что ты меня наказываешь, но их за что?! Ангелину и дочь за что?! Прошу тебя, спаси и сохрани. Лучше меня забери! Все что хочешь бери, но не их!

Наверное, я орал это вслух, потому что Стас упал рядом на колени и сильно меня встряхнул. Больно шлепнул по щеке крупной ладонью.

— Ты нужен ей сильным, не сломленным. Целым нужен! Ангел ради тебя столько перенесла, а ты сдаешься?! А ну встань и жди у той двери, где она борется за жизнь! Жди, пока не вынесут дочь — здоровую! Ты меня слышишь?! Ты же Лютый! Вспомни об этом!

Я покачал головой, в ушах что-то затарахтело, в груди затрещало. Я понял, что если не поднимусь сейчас, то не поднимусь никогда. Потому схватился за руку друга и перенес оставшиеся силы на ватные ноги.

Через несколько часов гнетущей тишины в стеклянных дверях появилась знакомая врач. Она стянула маску с лица, и я прочитал по глазам — все не просто плохо, а очень плохо.

— Мы пытались спасти обеих, — устало начала женщина. — Пятьдесят процентов отслойки заметили поздно, к сожалению. Мать в коме, а ребенок…

Она вдохнула, а я сильнее сжал кулаки и до боли хрустнул зубами.