Диана Билык - Невинная для Лютого

Я думала, он набросится на меня, придушит на месте, таким ужасающим был потемневший взгляд Лютого. Таким обезумевшим. От потоков ненависти, исходящих от мужчины, я плавилась, и давно задохнулась бы, если бы не встречная ярость — моя.

Но Лютый вышел, практически вывалился из примерочной, будто боялся убить. Я горько усмехнулась: в моём чреве то, что даёт мне защиту от этого человека. Жаль, что не дарит возможности вообще не видеть его.

Вдруг захотелось оказаться дома. Вот в этот самый миг закрыть глаза и ощутить аромат ванильных пирожных, которые готовила на завтрак кухарка, растянуться на моей большой и мягкой кровати, обхватить огромного, в мой рост, подаренного папой на день рождения мишку. Я его маленькая большая девочка…

Губы скривились, во рту ощутила горечь. Больше не девочка. Скоро стану мамой, а, значит, придётся очень быстро взрослеть. Иначе как я смогу защитить своего малыша от урода, что травил меня одним лишь взглядом?

Вытерла слёзы и, накинув на новое бельё больничный халат, вышла из кабинки. Я справлюсь с любой задачей, не будь я Кирсанова! Побеждала в олимпиадах, выигрывала в соревнованиях… Сама! Без папиных денег — и свидетельство этому множество кубков и медалей в моей комнате.

В моей розовой комнате, которая осталась где-то в прошлой жизни. А сейчас я будто попала в другую реальность — в смертельную западню страшной сказки со своим личным чудовищем.

Когда я смотрела в примерочной в тёмную наполненную жаждой моей крови бездну глаз Лютого, понимала, что принцессу придётся оставить в той, прошлой жизни.

И когда Лютый подошёл ко мне и, тронув волосы, вдруг с улыбкой склонился, я застыла сжавшимся перед удавом кроликом. Мужчина замер в паре сантиметров от моих губ, а я во все глаза смотрела на уродливый, перечёркивающий всё его лицо шрам.

Интересно, чем можно оставить такой след? и как после этого можно выжить? Впрочем, какая мне разница? У меня всё равно нет столько сил, чтобы повторить это. Я медленно потянулась и, хоть отчаянно хотелось впиться зубами в мускулистую шею мужчины, запустить зубы в подрагивающую жилку, чтобы хлестала кровь…

Прикоснулась губами к его и, отстранившись, с леденящей даже меня саму улыбкой спросила:

— Попроси выслать счёт моему отцу… дорогой.

— Пожалуй, я должен доплатить ему, что такого ангелочка вырастил, — сказал он громко, чтобы слышала девушка-консультант, наклонился к моему уху и добавил: — Я лучше задавлю себя галстуком, чем возьму от твоего отца хоть копейку. Еще раз ляпнешь подобное — придется тебя проучить. Играй дальше, Ангелина, у тебя прекрасно получается, хотя я до сих пор не верю в твое счастье. Никто не поверит, — он поцеловал горячими губами мочку, прикусил ее немного и еще тише, ниже сказал: — Что будем с этим делать?

Я зажмурилась от отчаяния. Урод прав! Каждое моё слово сочится ядом ненависти, каждый взгляд пронизан страхом, каждое движение выдаёт, что я больше всего на свете хочу убежать от чудовища!

Но как?! Каждый миг с Лютым это как движение в тёмной комнате наполненное мечами, битым стеклом и змеями. Ради малыша я пошла на это, открыла дверь, вступила на опасный путь, но смогу ли я пройти по нему? На глаза навернулись слёзы, сердце сжало острой болью.

А в голове проносились суетливые белки панических мыслей, я будто шарила в той страшной комнате в поисках решения, рискуя напороться на острие или рухнуть на битые бутылки.

Я же играла в театре… Было мне шесть, и мама ещё была жива. Она сидела в первом ряду и с улыбкой хлопала в ладоши. После спектакля говорила что у меня талант…

— Девушка, — обхватив обеими руками огромную лапищу Лютого, я повернулась в консультанту. — А у вас есть… мужское бельё? Раз… любимый дарит мне такие красивые вещи, я тоже хочу сделать ему… приятное.

Повернулась к Лютому и, глядя в бездонную пропасть глаз, добавила:

— И расплачусь по собственной виртуальной карте, не залезая в карман отца. — Приподняла бровь и не сдержала сарказма: — Или ты думал, что берёшь в жёны нищую?

Он прищурился, густые ресницы перекрыли тьму его глаз, уголок губ потянулся вверх и резко упал.

— Милая, только ты в примерочную идешь со мной, — и протянул ладонь.

Она старалась скрыть страх, но глаза её распахнулись, остекленели, щёки побелели. Сжав кулаки, Ангелина бросила быстрый взгляд на девушку и нервно рассмеялась:

— Он шутит! — Стукнула меня кулаком по груди. Вроде мелкая, а приложила ощутимо. — Такой шутник! Зачем примерять? Уверена, девушка на глаз подскажет нужный размер… — Она осеклась и, окинув меня изменившимся взглядом, тут же отвела глаза: — Оу… А у вас есть такие большие?

Консультант смущенно посмотрела на мои бедра, а я прищурился. Стоит ли говорить, насколько я напряжен и возбужден? Оттого как покраснела девица ясно, что увидела она там достаточно, смоталась быстро, защебетав, что сейчас вернется.

Когда тишина поглотила наши прерывистые дыхания, наполненные злостью и отчаянием, я повернулся к Ангелине и взял ее руки в свои. От удара кулаком по моей груди ее повязка помокрела, налилась кровью. Чех — урод беспощадный, ему плевать кого резать и насколько серьезно.

Да и я урод. Не отрицаю.

— Не замахивайся на меня, Ангел, — прошептал и, немного наклонившись, поцеловал раскрытую ладонь девушки. — У меня реакция бойца, я могу случайно дать сдачи.

Она посмотрела на свою ладонь и прошептала горько:

— Больно. — Передёрнула худыми плечиками. — И холодно. Жаль, что в магазине белья не продадут ни плед, ни аптечку.

Меня накрыло воздушной пустотой. Стал задыхаться. Не могу больше — нужно заканчивать этот фарс.

— Дома будет тепло, — сказал я сухо, пропустив слова сквозь зубы. Отступил от девушки, мазнул взглядом по бледному лицу, нырнул в радужки цвета неба и, отвернувшись, пошел к кассе. Положил несколько крупных купюр на стойку и, не глядя на Кирсанову, сказал: — Жду тебя в машине. От примерки, пожалуй, откажусь.

На улицу не вышел — вывалился. Махнул Волчаре, чтобы присмотрел за невестой, а сам встал у стены и склонил крутящуюся мельницей голову. Тошнило, мутило, скручивало. Но больше всего меня уничтожала черная тоска по жене. Я не хочу играть в эти игры, не хочу! Но придется.

Почему я Ангелину сразу не убил? Сел бы за решетку. Успокоился бы. Все забыл. Мне плевать, что со мной будет. Но эти глаза. Большие и ясные. Эти худые ручки, тонкие пальчики, молочная кожа. Они будто говорили мне: «Ты ответишь за все».

Уже ответил. И вину признаю. Да только Чеху плевать на мои чувства, а сына оставить на растерзание я не могу.

И подлый Кирсанов должен ответить! Без доказательств и влияния я ничего не смогу сделать. Он просто выйдет чистым из дерьма, а я захлебнусь в нем.

Нет, Кирсанова не Мила. Она другая. На щечке родинка, как капелька, ресницы, словно щетки, что отбрасывают тень на лицо и делают ее взгляд глубже, пронзительней.

Лет пять назад я бы пропал с первого взгляда, а сейчас… Ненавижу ее.

Ведь она кровь от крови ублюдка, что разрушил мою жизнь, убил мое счастье и уничтожил все, что было дорого. А ради чего? Ради, тварь, бабла!

— С-сука! — ударил кулаком в стену и разбил кирпич. Косточки хрустнули, и кожа лопнула. Я стоял под тенью навеса и смотрел, как медленно выступает кровь из ран. Боль отрезвила, но облегчение не принесла.

Поднял глаза и увидел её. Кирсанова стояла в двух шагах от меня. В руках хрустел фирменный пакет, в глазах плескалась боль. Заметив кровь на моей руке, вздохнула и, раскрыв пакет, выудила тряпочку. Сунув упаковку растерянному Волчаре, подошла ко мне и по-хозяйски схватила за руку. Быстро перемотала ладонь мужскими трусами и, не давая и слова сказать, отвернулась.

— Сергей, отвезите две израненные души в аптеку. Судя по всему, нам потребуется много бинтов.

Не глядя на меня, забралась в машину, тихо и беззвучно затаившись на заднем сидении.

Я сел рядом. Не смог отвести от нее взгляда, не смог дышать, не смог ничего сказать. Только сжимал кулак, завернутый в трикотаж и скрипел зубами. Что это было?

«Две израненные души»?

Она что жалеет меня? Сочувствует тому, кто уничтожил? Как это? Я так не умею, а она смогла? Маленькая, беззащитная малышка, комнатный цветочек подлого отца.

— Ангел… — прошептал, а когда девушка вздрогнула и посмотрела мне в глаза, отвернулся и влип в окно. Со мной какая-то хрень происходит. Я не могу сожалеть о том, что сделал, но сожалею. Пиздец!

Я никогда не пью, но сейчас до чертиков захотелось набраться, выебать какую-нибудь шлюху и заглушить в сердце этот невыносимый гул.

А если?.. А если отпустить злость, ярость, попытаться просто жить?

Украдкой посмотрел на Кирсанову. Она снова отвернулась в окно, еще сильнее завернула себя руками — замерзла.

Ангелина мне нравится, как красивая женщина, но какая она на самом деле? Чтобы это узнать, придется подпустить ее ближе. Позволить ей увидеть меня с другой стороны. Не ширму Лютого, а Лешку, что когда-то умел любить.

И все это не ради отношений, а ради спасения детей.

Я подвинулся к Кирсановой, завел руку за ее плечи и потянул к себе. Холодная, как фарфоровая кукла. Колотится, словно в лихорадке. Молча завернул ее своими большими руками и, чуть придавив на затылок, заставил девушку лечь на свое плечо. Так она согреется быстрее, потому что пылать я умею лучше всего.

Я закрыл глаза и представил, что обнимаю Милу. Что мы едем с ней в загородный домик на выходные, чтобы отвлечься от городской суеты. Что нет Кирсановых и Носовых, что нет ничего, что могло бы омрачить нашу жизнь. Что рядом, в автокресле, сопит Сашка, а вечернее солнце из окна золотит его светлые волосы. Такие же как у жены.