Нет. Меня. Больше.

— Ангел, я не могу, — но вразрез словам потянулся, вплел пальцы в ее шелковистые волосы, вдохнул порывистое дыхание. Тревожное, наполненное болезненным страхом и ненавистью.

Чего ей стоит открывать мне шею и подставлять губы? Ломать себя, чтобы защитить ребенка от врага. Одному Богу известно, как ей сложно. Намного сложнее, чем мне.

Чего мне стоит прикасаться к нежной коже, наслаждаться ее бархатистостью, впитывать тепло, чувствовать, как пульсирует ток кровотока под кончиками пальцев? Да ничего не стоит. Я жажду этого, но взять не могу. Я НЕ МОГУ!

Коснулся мягких губ девушки своими и, отстранившись в тот же миг, взглядом попросил сесть удобней. Выждал несколько секунд, пока Ангелина выравнивалась, ловил ее запах и задыхался, но я не мог иначе — что-то сегодня переменится, что-то развернет нашу жизнь в другое русло.

Предчувствие положило лапу на горло и сдавило шею до хруста. Не слышного, но болезненного.

Что-то пойдет не так. Интуиция прямо вопила, взывая меня завернуть за угол, прибить преследующих бандитов и сбежать.

Нельзя. Чех найдет везде. У него такие возможности, что сможет поднять лед в Антарктиде, чтобы до тебя добраться. Тут нужен план посерьезней — свергнуть палача и развалить систему изнутри, иначе никак.

Есть у меня одна мысль, но для этого нужно кое-что сделать.

Я пристегнул «невесту», не глядя на дуло, что все еще наблюдало за нами из соседней машины, выкрутил руль и осторожно поехал в сторону дома. Я попытаюсь убедить Чеха, что в сексе нет необходимости. Что Кирсанов нам поверит! Ну разве мент не поймет? Он же все-таки человек!

Но дома нас ждал сюрприз.

Красная дорожка до порога, будто река крови, звала в дом, а помпезно украшенная гостиная горела разноцветьем лампочек, травила душу заставленными цветами и гирляднами.

Навстречу с хлебом и солью вышли дядя с тетей. Нарядные, подтянутые, с тревожными взглядами и покрасневшими щеками. Я мельком показал им жест «молчать», и оба ответили одними глазами «мы понимаем». Ничего они не понимают, лучше пусть так и остается.

На границе улицы и дома Ангелина вцепилась в мою руку, но я накрыл своей ладонью маленькую кисть, переплел наши пальцы и склонился к ее уху.

— Держись, все будет хорошо, — шептать и касаться ее щеки было волнующе, а осознавать, что нужно выдрать из себя все предпосылки и желания, оказалось еще сложнее. Мы вместе переступили порог и, не сговариваясь. поклонились моим родным. Отломили по кусочку хлеба, коснулись соли и накормили друг друга. Ангелина крепко посолила мой край, а терпкое вино, что мы пили, скрестив руки, обожгло горло, а губы приблизились к губам невесты и сорвали первый настоящий поцелуй. Такой, как я хотел ей подарить. Искренний. Глубокий и ненасытный.

После маленькой местной традиции встречать молодых, несколько стильных женщин перехватили Ангелину под руки и увели на второй этаж. Девушка обернулась на самом верху, и я увидел в ее глазах что-то нечитаемое. Надеюсь, она понимает, что я не могу ничего сделать сейчас, остановить этот процесс не получится.

Это наш обрыв. Наша бездна. Дальше я не должен идти, мне нужно оставить ее на краю, а самому прыгнуть.

Но как? Как ее спасти? Если бы отец был не ублюдком, что жестоко расправился с моей женой, я бы мог придумать побег, но не получалось довериться тому, кто сломал мне жизнь.

Я замер в холле и столкнулся взглядом с Чехом. Лицо горело, кулаки ныли от напряжения, а в груди гуляла пурга безысходности, и горький лед необратимости рвал плоть.

— Решил сделать вам приятно, — растянулся в слащавой улыбке урод и перевел взгляд на моих родных. Сука! Я его лично придушу, когда появится возможность. — А как счастлива была твоя тетя, когда узнала, что любимый племянник женится! Да и еще на такой чудесной и богатой девушке! — он картинно всплеснул ладонями и выступил вперед.

За Чехом в строгом сером костюме и при галстуке стоял Серый. Потупив взгляд, он сжимал-разжимал кулаки, и я чувствовал по осанке, что, друг, как граната без чеки — держится из последних сил.

Я показал ему пальцами «спокойно», и друг, сцепив зубы, отвернулся.

— Жаль, отца Лины не успели вызвать, — продолжал растекаться приторными сладостями Чех, прохаживаясь вдоль гостиной, цепляя пальцами цветы и украшения, — но зато твой лучший друг будет свидетелем, а через пару дней и с Кирсановым отметите союз. Иди, готовься, Алексей, — он мотнул головой в сторону моей комнаты. — Стилист уже на месте, церемония через полчаса. Не опаздывай на свою свадьбу, сынок.

Глава 62. Ангел

Я стояла перед зеркалом и, глядя на себя в длинном бесформенном белоснежном платье, ощущала, что попала в прошлое. Нет, я не очутилась в том кошмарном дне, после которого моя благополучная и беззаботная жизнь пошла под откос. Я окунулась гораздо глубже. В тот момент, когда сидела за большим полным деликатесом столом и мечтала вернуться в наш дом, где ждали куклы, мультики и мой сотовый.

Вместо того, чтобы обсуждать с подружками новенького мальчика, который приехал в нашу страну по обмену, я сидела в шикарном ресторане и, с тоской рассматривая взрослых дяденек, слушала их скучные разговоры. Есть не хотелось — всем этим деликатесам я бы предпочла бутерброд с сосиской, стащенный под шумок у повара. А всё потому, что я обвинила отца, что он не берёт меня с собой.

Пришлось «составлять компанию», и я клевала носом, а друзья моего отца, — то есть коллеги, поскольку на этом уровне достатка по мнению папы друзей не бывает, — вели скучные разговоры о биржевых сводках и вложении средств. Неожиданно один из них в лёгким раздражением заявил в ответ на долгие и нудные стенания соседа:

— Купи козу!

За столом воцарилось молчание, и я встрепенулась, просыпаясь. Он сказал «козу»?! До этого момента за столом звучали другие слова, — деньги, акции, племенные жеребцы… В то время я ещё не настояла на открытии собственного приюта для животных, но страстно мечтала об этом. Поэтому прислушалась к разговору.

— Зачем мне коза? — растерялся невысокий мужчина с бегающим взглядом тёмных глаз. И усмехнулся: — Доить вкладчиков я умею, с козами не пробовал.

Раздался смех: кто-то оценил шуточку плюгавого. Отец едва заметно поморщился и ответил за раздражённого мужчину:

— Есть такая притча. К мудрецу обращается несчастный нищий, мол жизнь хуже некуда. Живём большой семьёй в тесноте и в голоде, помоги советом. Угадайте, что ответил мудрец?

— Купи козу, — хмыкнул кто-то на другом конце стола. — Но зачем?

— Тот же вопрос задал бедняк, — кивнул отец. — Но мудрец больше не произнёс ни слова. Через месяц нищий приходит в совершеннейшем отчаянии, мол стало ещё хуже. Мало того, что голод и теснота, так ещё и коза везде гадит. И тогда мудрец сказал «Продай козу». После бедняк осознал, насколько легко жил он до покупки.

Мужчины ещё долго обсуждали притчу, критикуя поведение и нищего, и мудреца, а я в полной мере поняла, о чём она, только когда мы вернулись домой. К скучным игрушкам и мультикам. Я выдохнула с облегчением и больше не просилась с отцом.

Папа смеялся надо мной, и выражение “Купи козу” стало знаковой фразой. Отрезвляющей, возвращающей понимание, что всё может стать настолько хуже, что о меньшем зле ты будешь мечтать.

И вот сейчас, глядя на себя в зеркало, рассматривая кружевные складки широкой, скрывающей животик юбки, я жалела, что папа не сказал мне «Купи козу», когда я жаловалась на постоянно следующих за мной телохранителей. Когда произошла беда, думала, что хуже Лютого не может никого и быть. Но появился Чех…

К сожалению, нельзя продать козу. Чех не исчезнет из моей жизни, пока не добьётся своей цели. И какой бы она ни оказалась, это не кончится ничем хорошим. Но… если бы он вдруг испарился, то я, наверное, согласилась на «жизнь без козы». И, возможно, даже научилась относиться к Лютому с теплом.

Он, будто дикий зверь, которого долго гоняли копьями по лесу, израненный и едва понимающий, что происходит, окровавленный и настроенный лишь на одну программу — выживать. Но постепенно, день за днём, сквозь хищные черты проступали человеческие.

И сейчас мне стало наплевать на то, что скажут другие. На то, что меня будут обвинять в «Стокгольмском синдроме». На то, что люди будут вертеть пальцем у виска, не понимая, как я могу выходить замуж за чудовище. Они не видели, как зверь замирал, боясь причинить мне боль. Как охранял и защищал от опасности, как поддерживал…

Они не знают, как он страдает. Лютый не умеет играть, — я долго за ним наблюдала и день за днём убеждалась в этом. И, как бы ни старался, боец не станет актёром. Воин не будет лицедеем.

Читать его становилось всё проще. И как темнело лицо Лёши, когда он смотрел на фото мёртвой жены. И как горько опускались уголки губ, когда вспоминал о пропавшем сыне. И как светились его глаза, когда он смотрел вчера на мой живот, когда малыш пошевелился. И как дрожал его голос ночью, когда Лютый шепнул «Прости меня».

— Выглядите великолепно! — вырывая меня из раздумий, польстила девушка в стильном платье.

Она белозубо улыбалась, но слегка расширенные глаза и подрагивающие губы выдавали нервозность. Уверена, визажист сейчас хотел бы оказаться как можно дальше отсюда… От Чеха. Я едва устояла на ногах, когда увидела приготовления, но одновременно испытала огромное облегчение. Свадьба означало одно — скоро мне позволят переступить порог моего дома.

Чеху нужны деньги моего отца? Пусть подавится ими! Зато отстанет от нас, оставит в покое. Одно то, что я больше никогда не увижу его мерзкую рожу стоило миллионов.

Девушка-стилист, приподняв длинный шлейф, помогла мне выйти из комнаты и спуститься вниз. В воздухе витал дух шампанского, холл был полон мужчин в строгих костюмах. Вот только это вовсе не гости, что было ясно по слегка отопыривающимся в районе подмышки пиджакам и острым холодным взглядам.