Стоя в тесной комнатке у меня было одно желание — задушить эту тварь. Останавливало только присутствие Ангелины и мысль, что дальше будущее моего ребенка окажется под угрозой. Чеху нужен живой Кирсанов, не просто так он к нему подбирается. Я многие вещи могу не понимать, но осознавать, что я — лишь удочка в руке рыбака — осознаю.

И чтобы вырваться из этой коварной липкой сетки нужна игра на два фронта. Или крепкий план для отхода. Пока у меня есть только наброски, зато есть стойкое ощущение, что вокруг одни предатели.

Даже Волчара. Сука! Пролез в дом, вырубил ребят Макса. Ради чего? Чтобы пристать к моей женщине? Как же можно было так ослепнуть и приютить на груди язву?

Но я не мог на него злиться, не получалось. Сердце разрывалось, но я никак не мог поверить, что друг делал это во зло. Он ошибся, оступился, перепил. Точно обиделся из-за моего невнимания, что я оставил его гнить в больнице, и это после того, как он подставился ради спасения моего ребенка.

По сути он прав: Кирсанова — враг, а я, по непонятным причинам, увяз в чувствах к ней. Должен ненавидеть, терзать, уничтожать, а не могу. Хочется себя задавить, стоит только представить, через что прошла малышка. Да я за нее любого… в бараний рог, даже Серого. Все равно кого.

Глядя на ублюдка, что приказал убить мою жену, я думал о друге — о том, что чуть не задушил Сергея в ту ночь. Первую брачную ночь с привкусом горечи. Своего лучшего друга чуть не задушил из-за Кирсановой!

Теперь она моя фиктивная жена, которая здесь и сейчас доказывает, как я ей мерзок. Отворачивается, шушукается с отцом, между ними безмолвный диалог, в котором я — лишний.

И эта комната, куда так ловко заманила меня семейка, давила стенами, забивала дыхание сыростью и пылью. Ловушка? Очередное предательство? А чего я ждал от той, кого уничтожил своими же руками? Любви? Наивняк.

Я бросил в Лину уничтожающий взгляд и рассмеялся. От хохота зазвенели стены. В груди клокотало, душа давно скрутилась в узел и превратилась в ком черноты, но я уже привык — эта тьма меня не убивает, а делает сильнее.

— Ну скажи папочке, Ангел, как мы до такого докатились. Можешь даже натравить его на меня, нож подать. Сама ведь пробить мне сердце не сможешь, за три месяца не смогла… Я не буду защищаться, — расставил руки в стороны, показывая, что не боюсь их расправы и, смахнув какие-то бумаги с полки, подошел ближе к старому уроду. Заставляя девушку посторониться, потому что мне требовалось больше места, выставил грудь и съязвил, глядя прямо в глаза отцу Лины: — Рассказать, что будет дальше? — кивком показал на округлый живот жены. — Или сами догадаетесь?

Мерзкий ненавистный зверь, что разломал мою жизнь, как соломинку, свел брови на переносице, отошел от нас и сел спокойно за стол, отодвинул подставку для ручек и откинулся на спинку кресла. Как наглец еще ноги на стол не сложил! Ненавижу!

— Вы зверски убили мою жену, украли сына и ждете уважения? Правды? — я упер ладони в стол и навис над стариком. — Вот вам правда! Вы так погрязли в своей лжи, что продали дочь Носову, а она, нежное создание, до сих пор считает вас благодетелем! Вы знали, что произошло в день свадьбы и не побеспокоились о дочери в больнице! Как допустили беременность? Почему не предупредили этот позор и мучения? Вы позволили обмануть вас каким-то купленным докторишкам! Да вы врагов в упор не видите! Отпустили слабую и беременную дочь на прогулку с ублюдком, который натравил на нее пять уродов, только бы не делать аборт официально. Или вы были заодно? Вы же требовали от нее прервать беременность?! Ах, да! Пусть лучше будет сломанная дочь, чем родится ребенок от врага! — Я хлопнул по столу. — Да, я преступник, не отрицаю, но единственное, где ошибся, это, что не убил Лину в той машине, в день свадьбы, и себе пулю в лоб не пустил, потому что жизнь, на которую вы! обрекли свою дочь — это не жизнь, это а-а-ад.

Кирсанов что-то хотел вставить, но я зарычал, разойдясь, и рубанул ладонью воздух, чтобы сучонок не открывал рот. Хотелось стены разнести к чертям, потому что я устал от этой гадости под ребрами. Устал ненавидеть. Меня это разрушает, угнетает, сжирает.

— Молчи, скотина! — бросил в лицо папочке Лины, едва сдерживая гнев. Он колотился в горле, обжигал лицо жаром, выворачивал нутро. — Потому что я сломаю твою шею, старый подонок, и скажу, что так и было. Не делаю этого сейчас только ради нее, — ткнул пальцем в сторону Лины, что прижалась к стене и, судорожно сглатывая, поглядывала то на меня, то на отца. — Если умрете вы или я — умрет и она, можете мне поверить. А отвечать за Милу придется, слово даю. И денежки, — я подцепил пачку долларов со стола и швырнул старому скряге в лицо, — не спасут. Я вас лично кокну, просто не сейчас. Чуть-чуть позже. Как вам такая правда?

— Всё сказал, Береговой? — голос Кирсанова обжигал лютым холодом, глаза буравили насквозь. — Обвиняешь меня в смерти своей жены? Меня?!

Он скривился и, рывком выдернув один из ящиков стола, выудил толстую папку. Шлёпнув ею о стол, процедил сквозь зубы:

— А я еще недоумевал, почему Лина прошептала «Привет от Лютого», решил, дочка не в себе после пережитого ужаса. Готов был поверить в месть конкурентов, но не в неожиданное воскрешение моего некогда лучшего бойца. Трудно представить, что чемпион с псевдонимом «Лютый» стал подонком.

Он кивнул на папку и, поднявшись, подошёл к дрожащей дочери и сжал её плечи:

— Я не делал этого, не смотри так. Мне больно, что ты даже мысль такую допустила. Я… сорвался с банкета, как только услышал о затопленном кровью доме Береговых. Тел так и не нашли, полиция отмалчивалась. Я пытался найти хоть какие-то следы, нанимал людей, но… Сдался. Всё, что собрал, сохранил. Сам не знаю зачем.

Он резко обернулся и полоснул меня острым взглядом:

— Знал бы, что Береговой станет ублюдком, и пальцем бы не пошевелил!

Лина потянула его за рукав, голос её прозвучал тихо:

— Пап, люди Чеха могут вернуться. Этот человек поклялся, что мой малыш… — Она поперхнулась и поправилась: — Что я умру, если хоть что-то тебе расскажу.

— Хорошо, понял. — Кирсанов осторожно подтолкнул дочь к выходу, а сам, не оборачиваясь, добавил: — Что до обвинений в том, что я продал дочь… Я пытался защитить её от неизвестного насильника, а Носов пообещал увезти её из страны, пока не найду преступника.

Лина застыла у двери и тихо рассказала:

— Он бросил меня, пап, когда я отказалась делать аборт. В лесу, недалеко от конюшен, где поджидали бандиты. Если бы не Лютый, меня бы растерзали.

— Так те трупы не разборки между бандами Носова и… — начал было Кирсанов и оборвал себя. Глянул жёстко: — Это всё равно тебя не оправдывает, Береговой. Клянусь, ты ответишь.

Глава 75. Лютый

Я не дышал. Разучился. Кол жестоких слов вошел в грудь и не хотел выходить.

Оправдания Кирсанова звучали мерзко. Никогда не поверю этой суке, что душила меня до боя и заставляла проиграть, угрожая семье. Ведь это правда!

Я с трудом понимал, что делаю, когда перелистывал документы. Привык считать, что мою Милу убил Кирсанов, никому другому это не нужно было, но…

В душу ужом забрались сомнения. Свернулись под горлом клубком колючей проволоки и медленно стали проворачиваться. Вот-вот кровь польется в желудок. Вот-вот истина разломает меня на куски.

В папке были знакомые мне описания случившегося, только с той разницей, что я тоже числился в погибших. Здесь же были фото, что рвали воспоминаниями грудь, и другие ниточки следствия, но ничего, что доказывало бы вину или не вину олигарха. Только сводка, как пазлы, хронология событий, фото с камер слежения, сведения соседей и другие мелочи. Ничего толкового, чего я не видел.

С трудом выбравшись из тайной комнаты с папкой в руках, я замер перед затихшими Кирсановыми. Перевернул еще несколько страниц. На одной из них был снимок с датой и точным временем, а возле моего гаража четко просматривалась высокая фигура мужчины.

Меня обдало холодом, кинуло на стену спиной, сердце ткнулось с болью в ребра.

Сергей? Волчара?!

По времени на изображении у меня как раз шел бой. Какого хрена ты там делаешь? Ты же друг. Самый близкий и верный. Не верю. Не-е-ет! Я судорожно вспоминал, был ли Сергей на ринге, и не мог утверждать точно. Соперник попался очень сильный — американец. Ставки были невероятно высоки, и отвлекаться я не мог, выложился по полной.

Я вытащил фото из файла и сжал в руке. Острые края впились в кожу.

Это ведь его силуэт. Я Серого знаю много лет, смогу в толпе и в темноте распознать за секунды. Этот изгиб выбитого в молодости плеча, что немного ниже правого, эти руки — длинные и крепкие, небрежные, этот затылок со скошенной стрижкой, эти бедра и мощные ноги. Твою ж мать!

Я пошатнулся. Перед глазами вспыхнула черная бомба справедливости. Вся моя месть была бессмысленной. Я сделал больно Ангелине ни за что. Растоптал, унизил, выбросил из машины. О, Боже, что я за тварь?!

Папка выпала из рук, фото шлепнулись под ноги и растеклись кровавой правдой. Жестокой реальностью, что навсегда сделала меня уродом в глазах Ангела.

Я поднял тяжелую голову и поймал заплаканный обвиняющий взгляд Лины. Она будет вечно меня ненавидеть, а я себя, потому будущего у нас просто нет. Его никогда и не было. Эта игра, притворство, фальшь — все эти чувства можно растоптать тяжелыми ботинками предателя.

В груди заныло так, что захотелось раздвинуть пальцами кости и вырвать сердце. Я положил ладонь на солнечное сплетение и подхватил губами недостаток воздуха.

— Ангел… Я… — ступил ближе на ватных ногах, но девушка накрыла живот руками и попятилась. Отвернулась к отцу, вжалась в него.

Мне оставалось лишь одно. Рухнуть на колени и опустить голову.