Айрин Лакс - Невинная пленница

Слёзы ослепляют меня окончательно. Я совершенно ничего не вижу и не слышу из-за судорожных рыданий, вырывающихся из глубины души.

Меня резко дёргают вверх и в сторону. Я бью руками вслепую, готовясь принять смерть. Вся жизнь проносится перед глазами… Вижу самые главные и трогательные моменты.

Моя мамочка, ещё живая и улыбающаяся. Ослепительно красивая, самая лучшая! Все говорят, что я похожа на неё. Чаще всего говорил об этом папа.

В гаснущем сознании проносится воспоминание из детства. На одном из дней рождений, я танцую под весёлую музыку, а родители держатся за руки и целуются…

Потом видения затягивает чёрной пеленой.

После смерти мамы всё изменилось. Отец – в первую очередь, став тираном. Нет ничего, что я бы хотела запомнить из того периода, кроме… появления Тагира. Как он спас меня, представился рыцарем в сияющих доспехах, настоящим мужчиной, за которым можно пойти и в воду, и в огонь и даже стоять рядом, подавая патроны…

Кричу от мучительной агонии, разрывающей сердце на окровавленные клочья.

Почему я думаю об этом жестоком тиране даже в такой момент?! Несправедливо! Я просто хочу забыть о нём! Навсегда избавиться от мыслей об этом звере в человеческом обличье…

Если бы я сейчас умерла мгновенной смертью, я бы поверила в милость бога…

Это что, вашу мать, такое?!

Нельзя всё пускать на самотёк! Даже несколько часов спокойно провести не получается. Обязательно произойдёт какой-то пиздец. Как сейчас…

Во дворе лежит изрешечённое пулями тело. Заид оправдывается о чём-то. Настя катается по полу в припадке, головой об пол бьётся. Губы сжаты в бледную, тонкую линию, без единого следа крови.

Впервые я теряю способность здраво мыслить. Руки трясутся, как у алкаша конченого, когда я сжимаю хрупкое, тонкое тело Насти. Она же почти ничего не весит! Не чувствую её веса… Как будто пушинка настоящая.

Но что с ней?! Откуда такая реакция? Твою мать! Что же делать? Как это остановить?

Что с ней, в конце концов?!

Я как дитя малое, ни хрена не соображаю.

Чувствую лишь страх, сковывающий тело плотными объятиями. Затягивается и сжимается туго! Как питон, обвивающийся вокруг тело, ломающий кости сильным сжатием.

Перед глазами меркнет белый свет, я держу Настю крепко и бережно, насколько могу. Но она не прекращает биться. Мычит что-то непонятное.

– Врача! – рычу. – Живо вызовите врача!

Рядом слышится чей-то громкий топот. Люди мечутся, как безумные тени. Мои мысли полны чёрного хаоса и страха перед неизвестностью.

Я же хотел отомстить семье Соловьёва. В самых тёмных мыслях и для Насти готовил ужасную участь, когда был ослеплён жаждой мести.

Но вот она – бледная и почти мёртвая, одной ногой в могиле, а я ничего не могу поделать. Понимаю, что и вреда ей никогда причинить не смогу.

Она – мой луч света в царстве порочной тьмы, в котором я оказался по вине её отца.

Умрёт она – умрёт всё хорошее во мне!

Я не могу этого допустить. Я готов на всё, чтобы вывести Настю из этого ужасающего состояния транса и предсмертного обморока.

– Врач не нужен!

Женский голос раздаётся сзади. Я тупо моргаю, пытаясь понять, кто это… Ничего на хрен не соображаю, потому что мыслями весь в заботе и тревоге за жизнь Насти!

Кто эта толстуха? Что она здесь делает?

– Это просто нервное. Нервный припадок, – говорит девушка. – Попробуйте окунуть её.

– Куда, млять?! Я тебя сейчас в ад окуну!

– Под ледяной душ! – советует, пятясь.

– Какой на хуй ледяной душ? Я тебя сейчас удавлю шлангом от душа! Ей хуже стать может!

– Нет-нет! – шепчет испуганно. – Я такое у Насти уже видела как-то раз… Это всё от…

– От чего? – рявкаю.

– Это всё от заточения и нервного истощения, – говорит едва слышно.

Поймав мой тёмный взгляд, пугается и мгновенно выбегает из комнаты, говоря из коридора.

Какое истощение?!

Что она там лопочет!

Но потом меня пронизывает насквозь пониманием. Я словно вживаюсь в роль Насти. Вспоминаю, как чувствовал себя, когда сидел в тюрьме. Четыре холодные, каменные стены и низкий потолок. Темнота, сырость были моими друзьями, и они же истязали мою выдержку, уничтожая морально.

Заточение всегда подрывает моральные силы.

А Настя, Малинка… Всегда мечтала вырваться на свободу из тирании отца. По крайней мере, так было много лет назад.

Может быть сейчас она тоже чувствует себя загнанным зверем в тесной ловушке.

Подхватываю тело на руки и выбегаю из спальни. Добравшись до ванной, с одного пинка выношу дверь ногой. Бах! Она отваливается в сторону, я залезаю в свою ванну. Она у меня огромная, на золотых витых ножках, как у настоящего короля. Нет счета тому срамному стыду, который находится в комнате Насти.

Сейчас я пачкаю дорогой, светлый кафель грязными подошвами ботинок, которые так и не снял. Да и похрен на чистому! Лишь бы вытащить Настю из состояния аффекта. Отпустить её даже на секунду нельзя. Вдруг поранится? Вдруг долбанётся виском об угол и всё… прощай, Малинка!

Надо быть с ней, до последнего мига! Держать хрупкое тело и не позволять случиться дурному.

Мои пальцы кажутся смуглыми, почти чёрными, на её тонкой, обескровленной коже. Бью кулаком по рычагу душа, открывая воду.

По коже сразу же лупят струи ледяной воды. Вздрагиваю телом от этого прикосновения. Как же сильно жжёт! Холод умеет обжигать, и меня им пронимает до костей, прямиком в кровь!

Адреналин ещё сильнее бить начинает по голове. Малинка взвизгивает, прячась, но я не позволяю Насте сдвинуться ни на сантиметр. Упорно держу её бьющееся тело под ледяным напором. Замерзаю мгновенно, отяжелевшая одежда оттягивает книзу, словно мешок утопленника.

– Стой на месте! – рычу. – Что с тобой творится?!

– Это ты! Это всё ты! – рыдает. – Ты уничтожаешь всё хорошее! Ненавижу тебя! За всё… Ты – зло! Исчадье ада, а твои люди… монстры!

Наконец у неё прорезается голос и характер. А то я уже засомневался в том, что она – та же самая. Такая покорная и тихая как овца. Такую Настю я не знал. Малинка, засевшая в моей голове, была другой – ослепительно яркой и дерзкой малышкой.

Вот сейчас она именно такая. На неё у меня мгновенно встаёт! Несмотря на ледяную воду, член становится каменным, как кусок скалы.

Я бы нагнул и выдрал её прямо здесь, в душе, наплевав на воду и приличия. Заколотил бы член до самой матки, чтобы она стонала и извивалась змеёй.

Но нужно её успокоить… Затолкать похоть и позаботиться.

Млять! Когда успел… вляпаться в запретные чувства? Я должен быть скалой, монолитом. Непререкаемым авторитетом.

Но выходит иначе. Не могу причинять ей зло.

Грубовато, но всё же забочусь о малышке.

Когда истерика сходит почти полностью, Малинку колбасит жёстко, но теперь уже от холода. Я врубаю воду погорячее, срывая с неё тряпьё. Рву его зубами на клочки. На составные части.

Ар-р-р-р… Готов завалить её, поставить раком и поиметь грязно! Так сильно штырит от вида розовых бутончиков, стоящих торчком. Призывают меня быть озабоченным.

С трудом заставляю себя притормозить.

Завернув кроху в огромное, пушистое полотенце, отношу в свою спальню. Оставляю повсюду лужу воды. Но прислуга всё подотрёт!

– Лежи, отдыхай! – приказываю девчонке.

Сам срываюсь прочь. Сменив мокрые шмотки на сухие, запрыгиваю в тачку и мчусь в город. Впервые за последнее время мне хочется напиться так, чтобы ничего не помнить.

Хочу вышибить алкогольным духом из памяти образ малинки. Сахарная девочка, сладкая, как варенье.

Мой грех. Моя порочная одержимость… Моё наказание!

После пережитого катарсиса я с трудом засыпаю. Тело замирает и расслабляется, когда последний судороги схлынули прочь. Холод покинул моё тело, я вытягиваюсь под пушистым одеялом.

Лежу на большой кровати. Она огромная и может вместить человек десять или даже больше.

Это кровать принадлежит Тагиру. Я лежу в его кровати и впитываю каждой клеточкой тела аромат его тела, пропитавший постельное бельё насквозь.

Пряный мускус настоящего мужчины, никакого парфюма, только сочный аромат мужских тестостеронов, будоражащих моё обоняние.

Я как будто лежу в его объятиях, представляю, что одеяло, обнимающее меня со всех сторон – это сильные руки Тагира.

Наверное, я заразилась любовью к нему, как вирусом. Потому что снова думаю о нём, представляя наше совместное будущее, если бы не было предательства отца. Возможно ли такое? Я знаю, что это просто сладкие, глупые мечты, но когда я лежу в его постели, одетая лишь в его громадную, тёплую футболку, я начинаю верить в невозможное.

Измучившись ожиданием, я засыпаю. Сон обрывочный, я почти ничего не могу разобрать в сонных видениях, но очень хорошо слышу тяжёлые, заплетающиеся шаги.

Это был… Тагир.

– Малинка, млять… Разлеглась, сверкаешь голыми ляжками… – бурчит, грузно опустившись на кровать. Он хлопает меня ладонью по попе. – Соблазняешь! Дразнишь зверя!

Ой… Кажется, во сне мне стало жарко, и я просто скинула одеяло в сторону.

Но оказалась поймана в капкан взгляда мужчины.

Он уже разглядел мою обнажённую попку. Сердце ускоряется и пускается вскачь, как ненормальный, сбрендивший солнечный лучик, мечется по всему телу.

Тагир с трудом стягивая обувь. Он рассредоточено смотрит по сторонам, явно ничего не соображая.

Тагир начинает раздеваться. Я замираю под пушистым одеялом и страшусь даже лишним вздохом спугнуть ожившую мечту.

Молчу.

Я вижу, что он пьян и точно не контролирует себя. Если он разденется и ляжет ко мне под одеяло, у нас точно случится секс.

В таком состоянии у него не получится сдержаться, а я… я не просто не захочу его останавливать. Я ещё не рассталась с мечтой покорить жестокого зверя лаской.