Паоло сглотнул, ощущая, как по нутру расползается тяжесть. Впервые за прошедшие с того ужасного дня годы он не испытывал ненависти к своему прошлому и женщине, что его родила. Только горечь. И сожаление, что ее жизнь сложилась именно так. Он и сам пошел кривой дорожкой и, если бы не Марина, и по сей день занимался бы тем, что ломал чужие жизни, мстя за собственную. А ведь никто из тех, кто оказывался в «Парадизо», не был перед ним ни в чем виноват, как и он сам не был виноват в том, что родился нежеланным и ненужным. Но только теперь он понимал, что выйти за пределы порочного круга – куда сложнее, чем ступить в него. Можно обвинять весь мир в своих несчастьях, упиваясь собственной мерзостью, но гораздо больше силы духа требовалось, чтобы вылезти из жестоких жизненных жерновов все ещё человеком.               

Ему чертовски и незаслуженно повезло, что он получил шанс начать все сначала, оставив позади всю грязь и самое худшее, что в нем было. Что обрел женщину, которая напомнила ему то, что он давно забыл и пробудила то, что считал себя неспособным испытывать. Марина... Его якорь и паруса, сила и слабость… Его единственная причина жить.             

С того дня, как он переступил порог ее дома и попросил ее руки, они не расставались. И только сегодня он впервые оставил ее на продолжительное время одну. Потому что чувствовал: этих, последних демонов, он должен победить сам. Закрыть самую тяжёлую страницу жизни собственноручно.            

Паоло перевел взгляд на входную дверь дома, у которого стоял, словно статуя, уже, должно быть, добрых несколько минут. Нет, конечно матери здесь давно уже не было и быть не могло. И он пришел вовсе не за тем, чтобы искать ее следов. И не за тем, чтобы узнать, не поплатилась ли она за его грех.             

Перед глазами снова возникли жуткие картины, которые отгонял от себя много лет, не позволяя себе вспоминать, блокируя прошлое и тем самым – свою способность чувствовать. Он годы напролет делал все, чтобы задеревенеть душой, а сейчас хотел совсем обратного – пережить все ещё раз и отпустить. Не держать внутри, позволяя ранам гнить и гноиться, а просто принять все былое – и жить с этим, зная, что способен перешагнуть через то, над чем был всё равно не властен.                 

Да, он пришел сюда только за этим. Или всё-таки нет?          

Неожиданно для себя самого Паоло подошёл ближе и, немного помедлив, все же нажал на дверной звонок. Он совсем этого не планировал, но в данный момент ощущал, что если не выяснит все до конца – просто не сумеет поставить в этой истории окончательную точку.          

Он уже думал, что ему никто не откроет, когда за дверью наконец послышались шаркающие шаги, и она распахнулась, являя его взору незнакомого мужчину в возрасте – лет, должно быть, шестидесяти или чуть меньше. Матери сейчас, наверное, могло быть примерно столько же.        

Старик смотрел на него внимательно, а он стоял, также пристально глядя в ответ и тщетно пытаясь угадать в нем кого-то знакомого.         

- Чем могу помочь? – наконец спросил мужчина и Паоло, словно очнувшись от оцепенения, наконец решительно заговорил:         

- Добрый день. Извините за беспокойство, я ищу человека, который когда-то жил в этом доме. Много лет назад.           

- Кого?     

- Лайлу Раньери.        

Бросив на него ещё один оценивающий взгляд, старик отступил и распахнул дверь шире:       

- Проходите.                

Паоло ощутил, как по спине пробежал холодок. Неужели мать все ещё здесь и он сможет ее увидеть? К этому он был совершенно не готов.                

- Она все ещё живёт тут? – спросил он, следуя за стариком, который направился в небольшой внутренний дворик, мощеный плиткой, где в тени единственной оливы стояли стол и несколько стульев. Жестом предложив Паоло присесть, мужчина расположился сам и, сложив руки на груди, поинтересовался:        

- А кем вы ей, собственно, приходитесь?           

Он мог солгать, отделаться общими, пустыми фразами, но почему-то вдруг сказал:              

- Я ее сын.         

Мужчина кивнул, принимая его ответ.         

- Меня зовут Клаудио Кавалли и, хотя я не знал лично вашей матери, могу вам кое-что рассказать. Садитесь же, - махнул он на стул напротив себя.             

Паоло сел, ощущая, как внутри зарождается нечто, похожее на нетерпение.            

- Пожалуйста, рассказывайте, - попросил он.         

- Эту историю знает весь квартал, - пожал плечами старик. – Полагаю, вы тот самый Паоло Раньери, что пропал много лет назад?            

- Да, это я, - кивнул он, сцепляя руки перед собой в замок, лишь бы не выдать жестами неожиданно накатившего волнения.         

- Ну что ж… Не знаю уж, известно вам или нет, но синьора Раньери несколько лет сидела в тюрьме за нанесение увечий какому-то мужчине - не помню, как его звали.       

Паоло затаил дыхание. Всего лишь увечья? Он не убил этого мерзавца? Сожаление внутри смешалось с облегчением. Да, проклятый извращенец заслуживал смерти, но знать, что на его душе нет этого греха – было куда важнее.          

- И что было дальше? – спросил Паоло, не в состоянии ждать, когда Клаудио продолжит.       

- А дальше, когда освободилась, она ушла в монастырь. Вы ведь, вероятно, знаете, чем занималась ваша мать?        

О да, ему ли было не знать… И занималась подобной грязью не только Лайла, но этого он, конечно, говорить не собирался.         

- Она и сейчас там? В монастыре? – спросил он, затаив дыхание, и даже не в состоянии поверить до конца в то, что мать избрала подобный путь. Неужели она раскаялась во всем том, что сделала за свою жизнь? Как и он?           

- Насколько мне известно… она умерла, - ответил после небольшой паузы синьор Кавалли и добавил:     

- Мне очень жаль.        

Он даже не мог понять, что чувствует от этой новости. Он давно похоронил ее мысленно, но сейчас, когда знал, что она, очевидно, пожалела обо всем, испытывал смешанные чувства. Утешало лишь одно – она тоже пыталась исправиться.          

- Спасибо, - коротко поблагодарил он и, встав из-за стола, пошел было прочь, но на полпути обернулся:     

- Вы не знаете, случайно, в каком монастыре она жила?        

- В монастыре святой Клары, - последовал ответ, и Паоло, благодарно кивнув, направился к выходу, уже зная, что должен делать дальше.      


На небольшом монастырском кладбище царили тишина и особое умиротворение, свойственное подобным местам. Ряды простых каменных плит разбавляли собой лишь несколько пиний, в кронах которых путалось безжалостно жгучее в это время года солнце. Сделав глубокий вдох, Паоло пошел вдоль рядов, отыскивая взглядом знакомое имя.            

Его поиски увенчались успехом уже пару минут спустя.           

Лайла Раньери. 1961 – 2014.         

Несколько долгих мгновений он смотрел на эту надпись, только сейчас до конца сознавая, что все, что ему рассказал Кавалли – правда. Она действительно хотела замолить то, за что он ее ненавидел. Именно так – в прошедшем времени, потому что сейчас не испытывал ничего из того, что толкнуло его когда-то на создание «Парадизо».            

Он присел на корточки рядом с надгробием и коснулся рукой нагретого солнцем камня. Изнутри рвались такие простые, но столь необходимые слова – в первую очередь, ему самому:           

- Я простил тебе… мама. И ты мне прости.         

Он не мог знать точно, вспоминала ли она о нём хоть когда-то с тех пор, как он сбежал, и обращалась ли мыслями в свои последние минуты, но что-то подсказывало, что так оно и было. Во всяком случае, ему хотелось в это верить, потому что данные помыслы приносили в душу долгожданный покой, которого он так искал.           

Посидев ещё немного у безмолвной могилы, Паоло поднялся на ноги и, прикрыв глаза, ощутил, как лица касается легкий ветерок. И, словно наяву, услышал вдруг материнский голос – давно забытый и стершийся из памяти, но удивительно живой и яркий сейчас – таким, каким он был до того, как она начала пить. И в этот самый момент он понял, что окончательно свободен. От всего, что давило и медленно убивало его так долго.           

Потому что она тоже каялась и прощала – он это чувствовал.          


Несколько лет спустя        


- Лайла! Прекрати носиться, сломя голову!       

Паоло только улыбнулся, когда Марина окликнула старшую дочь, мчавшуюся покормить чайку, которая и без подобной благотворительности, надо сказать, чувствовала себя весьма неплохо, нагло водрузившись прямо на стол и угощаясь там остатками чьего-то ужина, которые не успели убрать официанты.        

Они сидели под навесной крышей собственного ресторана, примостившегося, среди прочих, на главной площади небольшого курортного лигурийского городка. Прямо перед ними расстилалось спокойное вечернее море, купавшееся в лучах заходящего солнца. Залив Поэтов, определенно, получил свое имя не зря – эти места обладали какой-то особой, чуть суровой красотой, где на многовековых скалах прорастали упрямые пинии и оливы, разноцветные домики мостились на гористых склонах, ничуть не смущаясь высоты, а на бирюзовых волнах покачивались белоснежные яхты и простые рыбацкие шлюпки. Когда-то давно практически все побережье жило нехитрым ремеслом рыболовства, теперь же туристы ехали сюда толпами в поисках этой аутентичной, ничем не запятнанной красоты.         

Паоло и Марина обосновались в Лигурии практически сразу же после того, как приехали в Италию. Решение поменять Юг страны, где родился и вырос, на ее Север, было для Паоло обдуманным и взвешенным. Если начинать жизнь заново – то там, где ничто не напоминает о том, что оставил за плечами, сбросив наконец с себя, как тянущий ко дну груз. И хотя иностранному гостю была почти незаметна разница между Кампанией и Лигурией, любой итальянец мог бы в красках описать все, что он думает по этому поводу и в том случае, если он южанин – непременно рассказать вам ужасы о Севере, а если же северянин – то о Юге, что нередко становилось причиной шуток и анекдотов. Как бы там ни было, а здесь, в Лигурии, Паоло чувствовал себя совсем иначе – возродившимся, но главное – Марине тут тоже нравилось. Их семейное заведение пользовалось популярностью, дети росли здоровыми и счастливыми, а само течение жизни было таково, что настраивало сознание на какую-то особую, жизнерадостно-плавную волну.