— Никуда. Никуда не пойду1

Ее лица почти не видно, лишь силуэт, но я, разглядываЮ, как безумием блестят глаза.

Пытаюсь не сорваться. Орать нельзя. Пытаюсь не сорваться и не дать по башке, чтобы в себя пришла. Пытаюсь не сорваться и не доказать, что как бы она меня ненавидела и презирала, все равно любит.

— Даш, нам немного…

— Вот и иди, а мне здесь хорошо!

— Да, что здесь хорошего! – повышаю голос. – Здесь любой нормальный станет психом.

— А я не нормальная! Только больная сука будет течь по тому, кого от нее тошнит. Да ведь, Марк. Противно тебе было играть свою роль. Трахать жирную корову!

— Хватит! Я не играл! Я не играл! – сажусь перед ней, хватаю за плечо и тут же получаю новую пощечину. Еще одну. Сильнее. Почти ожог. Но хорошо. Одна рука свободна.

Осталась еще одна.

– Я не играл, я хотел тебя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Второй удар не долетает, и я хватаю обе руки и хочу закинуть ее на плечо, но она дает мне коленом в пах.

Ох ты ж су-ука…

— Больно?! Больно тебе? Я бы хотела тебе сделать еще больнее. Я бы хотела, чтобы ты сдох! Зачем ты пришел сюда?! Что тебе нужно?!

— Ты должна выйти. Здесь ты сойдешь с ума.

— Ты опоздал. Уже сошла, — она кидается вниз, к окну. Я прыжком за ней. Выдыхаю от боли в спине, висках, тяну ее с подоконника и толкаю к стене.

Даже не думаю смягчать удар затылком.

— Хватит! Хватит! – ору, уже не могу говорить спокойно, сердце рвется, грудь стягивает. А я как будто с парашютом. – Хватит, малыш… Булочка. Любимая.

Глава 87.

Она только вроде замерев начинает биться в руках сильнее.

— Не смей! Не смей говорить этими фразами! Ты притворялся, ты всегда притворялся, а я поверила! Тебе поверила!

— Потому что я не лгал! Даша!

— Ты ублюдок. Выставил все что нас связывало грязью. Ты выставил меня шлюхой!

— Я не выставлял! – ору я хватаю ее лицо ладонями, коленом давлю на ноги, чтобы не дергалась. — Я не хотел, чтобы это кто-то видел. Это же только наше. Даша. Это только мое и твое. Ведь ты любишь меня! Ты всегда меня любила. Ты принимаешь меня таким как есть, — выдыхаю в губы, слизываю со своих металлический вкус.

Но она не понимает. Она не здесь. Ногти в тыльную сторону ладони втыкает и кровь на коже.

– Уйдем со мной. Уйдем, если любишь. Нам нельзя здесь оставаться, — и пусть вижу плохо и пусть вокруг нас стоны и вопли боли.

Хочу дернуть в сторону выхода, но она внезапно поднимает руку и сдирает с уха мой наушник.

Больная?

— Дура! – кидаюсь за ним, но в темноте ничего не видно!

Шарю по полу, судорожно вспоминая последние слова Кирилла о направлении.

А сзади ее смех. Истеричный. Болезненный.

— Неприятно оставаться в темноте?! Одному. Без поддержки. Без любви! Без моей любви! – кричит она последнее слово. Я подпрыгиваю к ней и хватаю за горло.

Даша же единственный ориентир в этом безумии. Кислород, которым я дышу. Как она смеет своим отравленными словами отбирать воздух. Убивать меня. Как она смеет лишать меня себя?

Собственные эмоции душат, и я хочу, чтобы она поняла, что и я сейчас испытываю.

— Как мы теперь отсюда выберемся? — спрашиваю, сохраняя последние остатки самообладания. Но она опять все рушит.

— Мне плевать. Я планировала здесь и умереть. У меня была любовь, но ты отнял ее.

Вырвал из сердца. Растоптал своим крутыми белыми найками.

— Ты любишь меня, — другой рукой глажу по голове. Может в окно? Второй этаж. Сломанная нога лучше пребывания здесь. – Ты любишь меня, несмотря ни на что.

— Нет, — издевательски и внутри все застывает. Как будто снежный ком с горы. Все больше. Больше.

— Что значит не любишь?! – Не люблю Марк. Не люблю. Теперь мне плевать на тебя. И с тобой я никуда не пойду.

— Любишь… — еле слышно. Что это за слова. Что это за пиздешь! Это не моя Даша говорит! Это не она! Верни мне сука, мою Дашу!

— Не люблю. Больше нет…

— Любишь, я сказал! — сдавливаю шею сильнее, теряясь в темноте собственного сознания. Но ей все равно. Слышу издевательский смех и заслонки эмоций срывает. Их так много, что я захлебываюсь. Ухожу ко дну. Тону и даже не пытаюсь всплыть. А эта тварь только издевается, душу мне рвет!

— Никто тебя не любит, ты сам говорил. А теперь и я разлюбила. – Заткнись, просто закрой рот. — Какого это Марк? Остаться одному. В темноте. Что такое удар по яйцам с этой болью! Что ты чувствуешь?!

А я не один. Не один, Даш.

Ты у меня есть. Вот такая. Больная. Выводящая на эмоции, от которых тошнит и пульсирует в висках. Дрянь, которая не понимает, когда нужно остановиться. И я не остановлюсь.

— Давай проверим.

— В голову мне залезешь? Ты увидишь там свой поеденный крысами труп! — смеется она и я понимаю, что перед глазами туман только сгущается. Красным цветом наливается. Съедает разум, оставляя лишь одно желание. Доказать, что вранье. Что все это враньё, а моя Даша еще существует. Все еще та Даша. Та, что текла, Даже в обиду. Та, что терпела даже боль, чтобы сделать мне приятно.

Мне не нужна ее голова, там бардак. Зато между ног должна быть стабильность.

— В трусы.

Секунда на осознание и дыхание почти смешивается. Ее лишь становится судорожным. Влажным.

— Нет! – кидается с криком в сторону, но я успеваю схватить пятерней спутанные волосы.

Она кричит. Пациенты кричат. Я кричу. И эта кокофония только усиливает жажду крови. Бросаю Дашу на пол. Наваливаюсь сверху и зажимаю губы ртом. Слизываю кровь. Наслаждаюсь. Руки уже живут своей жизнью. Сжимают, рвут, царапают. И она в ответ дарит мне те же болезненно-необходимые ощущения.

Все что угодно, чтобы заглушить желание задушить ее и убить себя. Чтобы вместе. Навсегда. Без боли. Без мира. Только она и я. В вечности бытия.

— Больной ублюдок! Слезь с меня! Ненавижу! Ненавижу!

— Сначала докажу, что ты врешь. Себе. Мне. Но тело ведь врать не будет.

Рву тонкую ткань пижамных штанов. Сука… Без белья. Осознание этого окончательно сносит морально-нравственные установки. Меня никто не любит? Тогда, кому какая разница, как я буду поступать. Изнасиловать брыкающуюся любимую? Почему бы и нет. Ей же плевать. Она же ненавидит. Вот только пальцы тут же тонут в терпкой смазке между ног. Тело врать не может.

— Этого ты хотела? Этого от меня добивалась?! Траха на голом полу в псих больнице?! Хотела доказать, какой я урод, а ты мученица? Тогда мучайся! – сипло ору ей в лицо и силой сжимаю задницу одной рукой, второй доставая полувялый член. Насилие меня никогда не вставляло. Сейчас только ощущение мягкого тела Даши позволят думать о том, как внутри нее горячо влажно и узко. Позволяет не остановится на пол пути, а просто начать толкаться под ее непрекращающиеся визги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не любишь?!

— Не люблю! У тебя даже не стоит! Импотент херов! — смеется в лицо, за волосы тянет. Почти рвет. Её больше нет. И меня уже нет.

Есть рука и ее лицо, с ней ударом соприкасающееся. Просто заткнись! Есть кусок ткани и ее рот, чтобы замолчала. Но бесполезно. Новый удар, а она смеется. Разворачиваю на живот и ощущение ее пухлой задницы наконец доводит член до нужной кондиции. И даже ее попытки вырваться не помогают. Вставляю и сердце почти останавливается. И Даша перестает верещать. Только пульсацией влагалища доказывает константу. Тело врать не может.

Даша больше не сопротивляется.

Просто лежит и ждет. И я проталкиваю руки под живот. Задираю футболку и сжимаю ее охренительные титьки, тут же касаясь твердых сосков.

Как будто иначе быть могло.

— Врунья. Ты просто врунья. Ничего, ничего. Сейчас выберемся отсюда, и все решим. Ты потом еще и извиняться будешь, что не поверила… — глотаю окончания, потому что внутри тела кипит лава, уже готовая прорваться. Яйца звенят от напряжения, пока я мерными толчками трахаю пихаю себя все глубже.

В голове гудит, заглушая стук сердца и крики пациентов психиатрии. Но мне мало. Хочу еще и ускоряю частоту фрикций. Рывком ставлю Дашу на четвереньки, теперь заходя под тем идеальным углом, как нравится и ей. И продолжаю этот аморальный тактильный контакт, когда мысли, заботы, проблемы исчезают. Остаются только. Я, ты и совершенство влажного трения.

Для нее начавшей мычать в кляп, для меня мало что соображающего.

Ощущение полноты, счастья. Невероятного, сжимающего сердце облегчения, что она хочет. Что она получается удовольствие. Что я не насильник. Ведь она уже прогибается, сама

насаживается на член все чаще, и я не вижу. Можно закрыть глаза и с упоением слушать столь охуительные, влажные шлепки кожи. Задыхаться от запаха, что смешивается и становится почти наркотиком. Как она вообще могла подумать, что я это отдам кому-то. Какое она имела право не поверить мне.

Давай. Давай. Кончи со мной. Давай просто забудем всю ху*ню, что произошла. Давай просто начнем заново. И почему бы не начать все заново? Свидания. Цветы. Кольцо на пальце. Белая фата.

Притягиваю к себе, продолжая таранить влажное нутро, продолжая стрелой вонзаться в сердце, чтобы помнила. Помнила. Чтобы вспомнила, как ее рвало на части от любви ко мне. Как теперь рвет на части меня от любви к тебе.

Разве ты не чувствуешь, как меня трясет, как хочется не прекращать этих толчков. Потому что только в тебе, с тобой жизнь перестает быть серой. Окрашивается цветами планов и целей. Совместных целей.

Вытаскиваю кляп. Не орет а только:

— Марк… Сильнее.

И я ликую, увеличиваю темп, силу грубых толчков, сжимаю челюсти, чувствую кажется каждый миллиметр такого необходимого совокупления.