Ирина Лобановская - Неземная девочка

В тот год Нина была счастлива. Она поступила в медицинский, куда так рвалась, и поехала в августе с Борисом, тоже ставшим студентом МИЭМа, в Крым.

Выпускной класс, абсолютно ненормальный из-за выпускных и вступительных экзаменов, просто отчаянный — все вдруг поняли, что они оказались на каком-то краю, и бросились самоопределяться — промчался сумасшедшим галопом.

— У одних пропасть вызывает страшную безнадежную мысль о черной бездне и провале, а у других — об изящном мосте с перилами. Вот тебе и вот! — задумчиво резюмировал Борис. — А школы — это особь статья. Они всегда обычно всех выпускают, только вузы впускают далеко не всех. — Он потрогал Нинины косы. — Эн Зе…

— Ты ошибся, — засмеялась Нина. — Я не Эн Зе, а Эн Ша.

— Ты — это особь статья, — пробурчал Борька. — Наш неприкосновенный запас… К которому мечтают прикоснуться все и каждый. И Филька, и Олег… Ну и ваш покорный слуга…

Нина смутилась.

— Есть удивительное и слишком редкое качество — откровенность. Видимо, поэтому иногда оная некоторых людей шокирует и отпугивает, — лениво продолжал Борис. — Вот сдадим экзамены и поедем с тобой в Крым… В Коктебель. Шурупыч, ты была в Коктебеле?

Нина покачала головой.

— Ну, вот и побываешь… А что читают хорошенькие девушки? — спросил он, увидев на столе раскрытую книгу.

Хорошенькие девушки читали Марселя Пруста.

— Ишь ты подишь ты! Мой любимый писатель! — с удивлением протянул Борька. — Не верю своим глазам! Ты не только красива, но и умна. Редчайшее сочетание…

Нина так и не призналась никогда потом Борьке, что книга была не ее: притащила Маргаритка, деятельно постигавшая вкусы и склонности любимого человека. И забыла на столе у Нины. Та лишь едва пробежалась по странице и загрустила: этот писатель был явно не для нее. Впрочем, честная Маргаритка печально призналась в том же самом. Ей очень хотелось соответствовать своему идеалу, но никак не получалось.

После успешно сданных экзаменов ликующая Нина объявила матери, что едет с Борькой в Крым на две недели. Им надо отдохнуть перед институтом. Тамара Дмитриевна ахнула.

— Ты соображаешь, что несешь?! Какой Крым?! Какой Борька?!

— Акселевич, конечно! Какой же еще? Будто ты с ним незнакома… А что тут такого особенного?

— Нина! — закричала мать. — Ты собираешься за него замуж?

— Я — да. Но не уверена, что он собирается жениться на мне, — не стала врать Нина.

— Ты любишь его? — спросила Тамара Дмитриевна.

Нина дернула себя за косу.

— Мне кажется, что этот глагол неправильный. Как бы тебе поточнее объяснить… Нельзя его применять и по отношению к людям, и по отношению к вещам, еде, природе… Я люблю маму, люблю апельсины и люблю море — это ведь совершенно три разных понятия. А глагол — один и тот же…

Мать махнула рукой. И они уехали. Безрассудный закон любви…

В семье Акселевичей тоже было немало дебатов и волнений по этому поводу. Алексей-младший служил на Дальнем Востоке, а посему в спорах не участвовал. Его отъезд из Москвы многим показался странным, противоестественным, но Алексей Демьянович принадлежал к тому редчайшему типу отцов, которые не склонны водить взрослых детей за руку до старости, помогать им и всячески опекать. Правда, Ольга сначала долго донимала Акселевича-старшего отчаянным нытьем по поводу старшего сына: «Помоги мальчику да помоги мальчику!» Но, нарвавшись на жесткий отпор мужа, притихла, канючить перестала и принялась терпеливо ждать, когда сын дослужится до приличного чина и можно будет все-таки перетащить его в Москву.

— Оля, твои дети будут числиться малолетними до пенсии! — насмешничал Алексей Демьянович.

Алла уже окончила педвуз, как и ее мать в свое время, и пошла работать в школу. Только долго она там не задержалась, быстро замучилась и устроилась на полставки в университет. Ее особенно возмущали похождения младшего брата.

— Котовать ты быстро научился! — жестко выговаривала Борьке Алла. — Научись теперь семью содержать!

— Семью?! — однажды не выдержала и взорвалась мать. — Какую еще семью?! Ему рано даже думать об этом! Пусть сначала выучится!

— Так и я о том же! — отозвалась Алла. — И имею в виду нашу семью! Отец стареет…

Акселевич-старший действительно стал как-то очень быстро сдавать в последние годы. Все реже и неохотнее выходил он из дома, пристрастился подолгу спать днем, все меньше интересовался домашними делами… Но больше всего жалел младшего, Борьку. Почему-то ему казалось, что младшего сына, на которого вся семья возлагала огромные надежды, ждет трудная судьба… У каждого своя дорога.

Борька еще в детстве проявил себя необычным мальчиком.

Как-то поздно вечером мать вела его из детского сада мимо парка, и Борька вдруг заорал.

— Ты что? — испугалась Ольга.

— А там… из большого дупла в дереве вылезло что-то жуткое и странное! — объяснил Борька, прижавшийся к матери. — Как будто с телом змеи, но с большими желтыми горящими глазами.

— Может, кошка? — предположила Ольга. — В темноте ведь можно и куст с человеком спутать.

Дома в тот вечер Борька всем уши прожужжал о своем видении. А значительно позже Алексей Демьянович прочитал, что славяне считали дупла одним из любимых мест обитания бесов. И шаманы, оказывается, в трансе представляют себя ввинчивающимися в дупла. «Бес, принимающий телесную форму?» — задумался Акселевич-старший. Иногда нечто подобное видят именно дети — как будто откровение, для чего-то нужное Небу. И кто знает, что тогда привиделось сыну?…

Немного позже Борька от страха перестал говорить. Ольга была в ужасе, думала, что навсегда…

В тот день она пошла на рынок вместе с трехлетним Борькой. И некий подвыпивший господин решил пошутить: вдруг схватил ребенка, поднял над головой, перенес и поставил на другое место, метрах в трех от Ольги. После чего пошел дальше, весело улыбаясь. У Борьки был шок с временной потерей речи. И Ольга страшно перепугалась вначале, когда оглянулась и увидела, что сын внезапно исчез, и потом — когда его понес какой-то мужик, даже стала кричать. А позже Борька онемел… К счастью, на время.

Алексей Демьянович часто, уже проснувшись, лежал без сна, глядя на все отчетливее просвечивающее сквозь шторы окно. Судьба Борьки почему-то очень беспокоила Акселевича-старшего.

Скандалы по поводу Крыма он попросил прекратить.

— Нина — эта та самая серьезная девочка с косами? — спросил он сына.

— Та самая, — хмыкнул Борька. — Не забывайте тут без меня моих рыбок…

Он любил вечерами сидеть возле аквариума, за стеклом которого плавно двигались его хвостатые любимицы. Человек любит смотреть на воду…

Борису нравилась немота, молчаливость рыб. Золотая рыбка говорила. В этом ее отличие от всех остальных, когда молчание вовсе не золото или золото наоборот. Человек нуждается в безмолвии куда больше, чем думает сам.

В Коктебеле они провели вместе всего три дня. «Три счастливых дня было у меня…»

А потом неожиданно прилетел Нинин отец.

После звонка Акселевича Леонид заметался. И начал обзванивать бывших одноклассников в поисках ответа. Никто из них не хотел принимать его всерьез.

— Я не могу даже слышать о Борьке! — закричала Маргаритка и зарыдала в трубку. — Как тебе не стыдно?!

Леонид и впрямь почувствовал себя скотиной.

— Давно с мозгами не созванивался? — холодно поинтересовался Филипп. — Или там все время занято?

— А у тебя вполне приличный начальник! Прямо отец родной! — восхитился Олег. — И чего ты все жалуешься на свою контору? Это неблагодарность!

— Почему это он тебе позвонил, а не мне?! — завопила Марьяшка. — И вообще ты врешь! Чтобы меня снова мордой об стол! — И швырнула трубку.

— Я не хочу жить, — привычно отозвалась Дуся. — Жить — это скучно и страшно… До свидания.

Нине Леонид звонить не мог. Отныне и навсегда. После Борькиных похорон. Потому что эта дура Нинка опять вылезла со своими шурупами, как говаривал Борис.

— А почему нет Дуси? — спросила Нина Марьяшку, возвращая зеркальце.

Та скривилась:

— Сама не понимаешь? Видать, траванулась. Или утопилась в собственной ванне. Давно мечтала.

Нина вздохнула.

Новая девочка появилась у них в десятом классе. Пришла Надежда Сергеевна и весело сказала:

— Вот вам новая подруга! Не обижайте ее.

Двадцать пять пар глаз уставились на новенькую. Она была мертвенно-бледная, с костлявым узким лицом, очень маленькая, прямо-таки крошечная.

— Интересное кино… — пробормотал Ленька.

— Такой вид, будто сейчас потекут слезы и сопли, — прошептал Борис. — Ишь ты подишь ты… Девочка лунит.

— Что она делает? — не поняла Нина.

— У нее просто сегодня такое фиговое настроение, — тотчас влезла Маргаритка.

— Нет, Комариха, у нее не фиговое настроение, — лениво возразил Борька. — Она исключительно сама в себе. Понимаешь, лунит. Это особь статья. Как лунатик. Вроде для окружающих она спит, двигается в этом же сне и что-то видит сугубо про себя. Называется — быть в себе, или лунить.

— Но я тоже человек в себе, но не луню! — заявила Марианна. — Я тоже думаю про себя о многом и вот сижу сейчас одна-одинешенька, в своем любимом уголке сзади, но у меня ведь морда не такая фиговая, я смеюсь и улыбаюсь!

— Ха! Ну, ежели в нашем классе появятся сразу два лунатика — это ужо будет серьезный перебор! — хмыкнул Борька.

— Да, я представляю себе — два лунатика в нашем классе, — охотно подхватил Ленька. — Они тогда встанут и пойдут с закрытыми глазами, протянув обе руки вперед — навстречу друг другу.

— Нет, они пойдут в одном направлении — к окну, — поправил его Борис.

Новая девочка внимания ни на кого не обращала. Смотрела перед собой застывшими глазами, какая-то замороженная и равнодушная. Марьяшка подскочила к ней и завопила: