И Нина призадумалась. А потом поговорила с матерью.

— Мама, — неуверенно начала она, — у нас довольно большая квартира, с приличной кухней, холлом, и потолки высокие. Хороший дом и район неплохой… Почему бы нам не продать ее и не купить поменьше и подальше? Например, в Ясеневе. Или где-нибудь на севере Москвы: в Свиблове, на Планерной… Там тоже есть приличные дома. А мы получим разницу.

— Ты веришь банкам? — спросила практичная Тамара Дмитриевна.

Нина вздохнула:

— Нет, конечно. Кто же им теперь верит? Положим в обычный «Банк России». Главное — получить деньги…

— Все сбережения имеют свойство когда-то кончаться, — справедливо заметила мать. — А что дальше? Живем ведь среди акул…

Но эта идея запала Нине в голову, почему-то показалась интересной, самым лучшим выходом из положения. Действительно, многие сейчас так делают: продают, покупают, сдают. У них в подъезде сразу три семьи сдавали свои квартиры. Одни соседи жили круглый год на даче, вторые — за рубежом, третьи — вообще неизвестно где. И все получали неплохие деньги за сданное жилье.

— А ты видела квартиры, которые сдавали? — спросила мать. — Они выглядят так, как будто по ним Мамай войной прошел. И какие еще жильцы попадутся, неизвестно. Нет, лучше с ними не связываться.

— Тогда давай просто купим другую квартиру, поменьше, — согласилась Нина и посмотрела в сторону бабушкиной комнаты.

Мать поняла ее взгляд.

— Мне поможет Филипп, — быстро добавила Нина.

Так в квартире Шуруповых появился двоюродный брат Беляникина Игорь Томилин.


Настырную Дусю пришлось все-таки взять с собой к следователю, хотя Нина всячески сопротивлялась, тщетно пытаясь убедить Дусю, что прокуратура — не музей и ходить туда группами, как на экскурсию, не стоит. Дуся все равно продолжала приставать и ныть, и Нина наконец сдалась.

Увидев двоих визитерш, Максим Петрович моментально скис.

— А это кто, Нина Львовна, дорогая? — хмуро спросил он.

Дуся не дала Нине ответить.

— Мы обе — бывшие одноклассницы Бориса, — живо заговорила она. — Мы дружили…

Следователь выразительно мрачно хмыкнул и недоуменно обвел Дусю взглядом, что несложно сделать было при ее крохотных габаритах.

— И я вас уверяю, что его убили!

— Премного вам благодарен за внимание и любезность, но не надо меня ни в чем уверять! — рявкнул следователь. — Кроме того, ни у одного из ваших приятелей и бывших одноклассников, равно как и у всех остальных, нет стопроцентного алиби! Это что же теперь, всех подозревать и перебирать?!

— Почему нет алиби? — удивилась Дуся. — Почти все были в тот день в Москве, а не в Калуге.

Следователь ехидно прищурился:

— А вы, моя милая, представляете себе, что такое стопроцентное алиби? Это только если человек в момент свершения преступления находился рядом со мной! Нина Львовна, дорогая, уймите вашу резвую подружку! Как же вы все меня достали!

Занервничавшая Нина молитвенно сложила руки на груди:

— Дуся, я тебя прошу…

Имя вызвало у Максима Петровича внезапный взрыв интереса.

— Так это вас зовут Дуся?

— Д-да… — не очень уверенно протянула она. — А почему вы спрашиваете?

Нина тоже удивилась. До сей поры коренастый не проявлял ни малейшего интереса к делу. Профессия у него такая — никому не верить или верить только за большие деньги.

— А это имя слышала горничная в коридоре, — объяснил следователь. — В деле фигурирует. Она разобрала только это, его в номере прямо-таки прокричали. И еще какая-то Вероника… А это кто?

Дуся и Нина переглянулись и дружно пожали плечами. О такой они еще не слышали.

— Криминал, — проворчал Максим Петрович. — Какой там еще криминал? Кого он нынче колышет? Ну да, писал этот ваш Акселевич о всяких там нечистых на руку предпринимателях и банкирах. Даже об известных. Ну и что? Это еще ни о чем не говорит. А есть ли среди них вообще честные? Уже писано-переписано… Зато другое намного интереснее… Вы меня простите за прямоту, я человек милицейский. Но у этого вашего Акселевича, — он взглянул на посетительниц остро и недружелюбно, — баб было полно… И кашу эту расхлебать может одно лишь время. У некоторых мужиков бабы да вино всегда в большом расходе.

Нина уткнулась глазами в пол. Да, на каждого Дон Жуана находится свой Командор…

Дуся стиснула по-детски тоненькие пальцы. Следователь посмотрел на нее с жалостью:

— Так кто мог произносить ваше имя в тот день?

— Он в Израиле, — пролепетала Дуся.

— Объявим в международный розыск! — бодро объявил Максим Петрович.

— Нет-нет, не надо, — прошептала Дуся. — Я не хочу…

— А чего же вы тогда хотите? — изумился следователь, откидываясь на спинку стула. — Видите ли, дорогие, судьба никогда не ставит мат, не поставив вначале шах. Расскажу вам одну историю из своей практики. Некий чудаковатый ученый-астроном имел привычку ходить с работы по Москве в два часа ночи. Напоролся на очередном таком «гулянье» на компанию обдолбанных отморозков, и те его избили. Но ничего, оправился, особого вреда здоровью не было. И что вы думаете, он после того случая перестал ходить так поздно? Ни фига подобного! Ни в чем не изменил своим привычкам. И через некоторое время опять же в два ночи снова наткнулся на бродячих подонков. Но на этот раз его отделали так, что он нынче инвалид второй группы, ходит скрючившись, еле-еле, и руки трясутся. Но самой большой нелепостью, не лезущей ни в какие ворота, для меня оказалась последняя информация — этот ученый и после всего случившегося ходит по ночам! Правда, теперь обычно с женой. Но вряд ли она у него чемпионка по карате… Так же точно и ваш Акселевич. Сомнительно, что его не предупреждали раньше. Но он не послушался, не внял разумным голосам… А Россия извечно страдает от своей хронической болезни — избытка мерзавцев. Да и не одна она…

Дуся и Нина вновь переглянулись. Да, Борька вообще никого никогда не слушал, кроме себя. Какие там предупреждения… И еще его любимая фраза: «Я не просил о своем появлении на свет…» Кстати, кто такая эта Вероника?…

Нина пыталась вспомнить, от кого она уже слышала это имя. Но вспомнить никак не могла.

— А тебе Борис ничего не рассказывал о своих врагах? О тех, про которых писал? Они ему не угрожали? — спросила Нина. — Или, может, Марьяшка в курсе?

— Нет, он обожал тайны. Ты ведь знаешь… И всегда на сложные скользкие вопросы отвечал междометиями, своими любимыми улыбочками, пожиманием плеч. Мы пойдем, — сказала Дуся, поднимаясь. — Извините…

Озадаченная Нина вышла вместе с подругой. Максим Петрович пристально смотрел им вслед. За дверью Дуся сразу остановилась:

— Больше не надо… Не надо сюда ходить и что-то выяснять. Давай все это бросим! Будет только хуже! Мы запутаемся вконец и других запутаем.

Нина понимала, что Дуся права, но ей упорно хотелось добраться до истины.

— Все повязаны одной цепочкой, одной веревкой, — продолжала нашептывать Дуся. — Все замараны одинаково… Все грешны… Давай бросим все это…

— Но ты ведь только вчера вопила о правде и просилась к следователю!

— То было вчера, а сегодня — это сегодня, — глубокомысленно заметила Дуся. — Этот дяденька меня в чем-то убедил. Борька как-то рассказывал, что на одном текстильном заводе в 1950 году в землю зарыли капсулу и оставили завещание: «Откопать через пятьдесят лет». Завещание передавалось от директора к директору. В 2000 году, как было завещано, капсулу откопали и вскрыли. Там нашли обращение к современным сотрудникам — написанное тогда, в пятидесятом, для потомков. Смеяться начали, едва прочитали первые строки: «Дорогие товарищи! Мы верим, что сейчас вы, читающие наше послание, исполняете свой долг перед Коммунистической партией Советского Союза еще лучше нас и выполняете план нынешней пятилетки в четыре года!» Смешно? Очень… На дворе — двухтысячный, капиталистический… Но кто мог предположить такое в пятидесятом? А истину труднее всего заметить, если она у тебя под носом. Нина, надо все это оставить! От нас все равно ничего не зависит!

— Никогда не нужно думать, что от нас ничего не зависит в нашем большом мире, — пробормотала Нина. — Это неверный тезис. В Библии сказано: «Город будет стоять, пока в нем есть хоть один праведник».

— Бросим все это! — как заведенная твердила Дуся.

Похоже, Нину она не слышала. А объяснить что-нибудь и объясниться можно лишь тогда, когда тебя слушают.

— Я подумаю, — тихо сказала Нина.


— Как у тебя дела с переездом? — позвонила Марианна. — Мы тебе поможем переехать, не бойся. И Олег, и я. Он просил тебе это передать. И Дуся, конечно, тоже увяжется…

— Спасибо, — пробормотала растроганная Нина. — Вы настоящие друзья.

— Да чего там! — отмахнулась Марьяшка. — «Нас осталось мало, нас осталось мало…» Тут Маргаритка звонила. Тебе большой привет. Слушай, а что, Надежда тебе не звонит и не пишет?

— Нет, — сказала Нина и сжалась.

— А была такая любовь! «Неземная девочка, неземная девочка…» — ядовито и очень похоже просюсюкала Марианна. — А я тебе тогда жутко завидовала, безумно ревновала тебя к Надежде… Надёныш тут книжку написала. Выпустила в России. У них ведь все за свой счет, а тратиться ей не хочется. Называется «Американская семья». Типа «Американская трагедия». В ее представлении ведь вся жизнь всегда оборачивается одной лишь трагедией.

— Я видела эту книгу, — сухо отозвалась Нина.

Говорить о Надежде ей не хотелось.

— А вот Ленька совсем пропал, — продолжала Марьяшка. — Как уехал — так и сгинул. «Иных уж нет, а те — далече…» Я как-то пробовала ему написать. Не ответил. Ладно, желаю тебе удачи. Вспомни «Титаник». На нем плыли люди богатые, здоровые, интересные. И только одного-единственного у них не было — удачи… Поэтому я всегда желаю ее и произношу тост не за здоровье, не за богатство, не за интересное в жизни, а за то, чтобы удача оставалась с нами!