— А что так? Живешь бобылем сколько я тебя знаю. Никаких женщин, никаких интрижек. Или ты… — он остановился, удержав грубое слово. — Так тут нечего стесняться. Лас-Вегас — не только свадебная столица, но и город грехов.

Я заметила, что Молчанов пьян. Или не пьян, а раздражен — причем так сильно, что не в силах сдерживаться.

— Отстань от Голубева, — тихо попросила Маша. — Что с тобой в последнее время? Ты сам не свой.

— Предсвадебный мандраж, — миролюбиво сказал Кирилл. — Я тоже на взводе. Аня, пойдем в спальню.

— Бл… Кирилл, — ругнулся Молчанов, — ты все время на взводе. Сколько можно? Я же просил.

Он резко встал и ушел в дом.

Мы остались молча сидеть. Это была не первая вспышка раздражения у Молчанова. Он и правда в последние дни выглядел то унылым, то сердитым, то откровенно больным. Кирилл сказал:

— Машунь, не расстраивайся, все будет хорошо. Он скоро осознает, что был неправ, и извинится. Ты же его знаешь.

— А я и не расстраиваюсь, — спокойно ответила Маша. — Со мной все в порядке. Вы хотели спать? Идите, а мы с Голубевым попьем чаю с печеньем. И можете орать сколько угодно, меня это не бесит. Голубев, а тебя?

Олег задумчиво смотрел в спину Молчанову, словно переживал за его состояние.

— Голубев!

— Что? Нет, меня ничего не бесит. Пусть орут.

* * *

Кирилл сразу же начал меня целовать, но я чувствовала себя грязной из-за плотного макияжа и целого дня, проведенного на жаре.

— Мне нужно в душ, — прошептала я.

Он подхватил меня и занес прямо в платье в душевую кабинку. Я только ойкнула. Не переставая целовать, Кирилл включил воду и запустил обе руки под ткань на спине. Вода побежала по нашим волосам и лицам.

— Ты не расстроена, что у нас не будет пышной свадьбы?

Я отплюнула воду и подняла голову:

— Нет. Я никогда не мечтала о белом платье. Я просто хотела встретить человека, с которым мне будет… — Спокойно, уютно, комфортно? Это звучало по-пенсионерски, а мне не хотелось обижать Кирилла. — С которым мне будет хорошо.

Он засмеялся:

— Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.

Он мягким движением подцепил платье и обнажил мою грудь, а я взялась за пуговички на его мокрой рубашке.

* * *

Ночью я снова проснулась и лежала без сна: в России был день, и организм протестовал против перестройки режима. Тяжелое кольцо придавливало мою руку к кровати, как камень на шее утопленника придавливает его ко дну. Я поежилась и постаралась выбросить глупые мысли из головы. Просто я еще не привыкла к кольцу и ощущала его как нечто чужеродное. А вот к крылышку ангела привыкла быстро и носила его постоянно, не глядя, подходит оно к джинсам и ситцевым платьям или смотрится ту мач, как говорили в Америке. Мне не хотелось с ним расставаться. Я как будто и правда поверила, что оно защищает меня от беды.

Не слишком ли много бриллиантов за три дня?

Для невесты Кирилла Кохановского — наверное, нормально…

С улицы вполз тонкий сладковатый дымок. Опять Олегу не спалось — так же, как и мне! Я вспомнила, что так и не поговорила с ним о Маше. Я и сама догадалась, что между ними есть давняя связь, — сходные профессии, панибратская манера общения, марципановые сладости, привезенные из-за океана ради Машиного удовольствия, — все говорило об их исключительной дружбе. Или… любви? Или любовь цвела со стороны Олега, а Маша отвечала на нее дружбой? Но если все так невинно, то почему она скрыла свой студенческий роман от брата и его дружка? Неужели только потому, что боялась их глупых детских шуточек?

Меня неудержимо тянуло поболтать с Олегом — и не только о его отношениях Машей, но и о своих проблемах тоже. Олег был единственным, кто знал обо мне все. И, скорее всего, об остальных он знал не меньше — не зря же он начальник службы безопасности.

Я легла на один бок, потом перевернулась на другой, но сон все не шел.

Я встала и накинула на голое тело коротенький шелковый халат. Крепко завязала пояс и на цыпочках выскользнула к бассейну. На улице оказалось прохладнее, чем я ожидала, плитка на полу холодила горячие ноги. Я увидела макушку над спинкой дальнего шезлонга и вьющийся над нею дымок. Свет не был включен. Олег сидел под светом луны — одинокий и неподвижный, словно призрак.

Я подбежала к нему, забралась с ногами на свободный конец шезлонга и сказала:

— Доброй ночи! Вам тоже не спится? Можно я с вами посижу?

— И давно мы перешли на «вы»? — спросил Молчанов.

44. Красная шапочка на траве

— Ой, это ты…

Первый порыв был сбежать обратно — в теплую постель, под бочок спящего Кирилла, чтобы не оставаться с Молчановым наедине. Ночью, под неверным лунным светом, в тонком халатике, едва прикрывающим попу.

— А кого ты ожидала увидеть?

— Олега. Я думала, это он курит по ночам.

— Нет, это я курю. А зачем тебе Олег?

— Ну просто, поговорить.

— О чем? О Маше?

Я смешалась. Молчанов попал в точку. Я о многом разговаривала с Олегом, но в этот раз мне хотелось услышать историю их любви — подробно и обстоятельно. Историю, которую Маша скрывала от своего жениха.

— Ну почему о Маше? — протянула я. — Как будто других тем нет.

— Потому что я тебя знаю, маленькая сводница. Ты думаешь, если они когда-то встречались, то и сейчас могут замутить?

— Откуда ты знаешь, что они встречались?!

— Тоже мне секрет.

Значит, он знал. Но с Машей они эту тему не обсуждали. А что тут обсуждать, если подумать? Мы с Кириллом тоже не делились воспоминаниями о бывших парнерах. Я обняла колени руками:

— А почему ты назвал меня сводницей?

— Потому что ты хочешь расстроить нашу свадьбу. Разве нет? Ты решила, что если я расстанусь с Машей, то начну встречаться с тобой. А Олег Голубев — твой личный троянский конь. — Он задумчиво прибавил: — Или правильней сказать «таллинский»?

Кровь бросилась мне в лицо. Мы же договорились в самолете, что будем родственниками! И я ни разу за прошедшие дни не дала повода думать, что хочу нарушить данное слово. Я не собиралась опять к нему приставать, и уж точно не планировала сводить Машу и Олега. Да и как это возможно?

— Какой еще «таллинский конь»? Я не хочу, чтобы вы с Машей расставались, — искренне сказала я, но что-то во мне требовало выложить не просто правду, а полную правду. И я добавила, стараясь, чтобы в голосе не прозвучала надежда: — Но, конечно, если бы ты был свободен… Изначально… Все было бы иначе… — Я заметила, как в полутьме блеснули его зубы. — Ты смеешься?!

— Аня, я пошутил. Неудачно получилось, прости. Я знаю, что ты любишь Машу и не желаешь ей проблем. Тем более ты сама выходишь замуж через три дня.

— Пошутил?!

Я наклонилась и двинула кулаком в твердую грудь. Он поймал мое запястье, неуловимым движением выкрутил, и я, подчиняясь инерции, упала ему в объятия. Он придержал меня, подвинулся и усадил рядом с собой. Наши бедра соприкоснулись. И плечи. От его тела исходило приятное тепло. Я пригляделась: он был в коротких шортах и белой футболке с широкой горловиной. В яремной впадинке и над ключицами лежали густые тени. Я даже угадывала верх мускулистой груди — то место, где начиналась ложбинка. Я отвела взгляд. Не стоило нам сидеть так близко.

— Будешь? — он протянул мне сигарету.

— Нет, я не курю.

— Это не табак. Это травка.

Так вот почему он такой словоохотливый и насмешливый!

— Ты куришь травку?

— В отпуске, в Лос-Анджелесе, когда трудно заснуть — почему бы и нет? Здесь марихуана легальна. — Он повернулся ко мне: — Ты что, никогда не пробовала?

— Василий Иванович запрещал.

— У вас прямо не бордель был, и институт благородных девиц.

— Я овца, да.

— Я никогда не говорил, что ты овца. Я лишь попросил, чтобы ты не строила из себя овечку, — это немного другое. — Он покрутил в пальцах косячок. — Но я ошибался на твой счет. Ты никогда ничего не строила. Открой рот.

— Зачем?

Он хмыкнул:

— Не заставляй меня говорить пошлости, ладно? Просто открой рот и втягивай воздух.

Я сделала, как он просил: округлила губы и втянула воздух, словно пила чай из блюдечка. Он тоненькой струйкой начал выпускать дым мне в рот. Его губы приблизились к моим почти вплотную, нас разделяло не больше сантиметра. Чтобы не разрушить чудесный момент близости, я все втягивала и втягивала дым, хотя грудь уже была полна, и я ощущала себя как надутый шарик.

Молчанов остановился и взял меня за плечи:

— Теперь закрой рот и не дыши.

— М-м-м, — жалобно промычала я, показывая, что мне трудно удерживать в себе весь этот воздух, который сначала прошел через его легкие, а сейчас распирал мои.

— Ладно, выдыхай, — разрешил он.

Я с облегчением выдохнула и закашлялась. Он постучал меня по спине, а потом снова уселся на свою сторону шезлонга, скрестил руки на груди и вытянул длинные мускулистые ноги:

— Скажи, когда что-нибудь почувствуешь.

— Угу.

Я тоже вытянула ноги. На фоне великолепных конечностей Молчанова они казались тощими бледными макаронинами. Я пошевелила пальцами, розовый лак поймал блики лунного света и заиграл глубокими опаловыми оттенками. Это было невероятно красиво.

Я слышала шуршание жестких пальмовых листьев, пение сверчков в траве и яростный шум океанского прибоя. Тихий океан на самом деле не тихий, Магеллану просто повезло…

Я подняла одну ногу, нарисовала в воздухе волны, а потом прижала ее к ноге Молчанова — по всей длине, от бедра до щиколотки. Моя пятка упокоилась чуть ниже его колена.

— Паша, ты только посмотри, какие длинные у тебя ноги, — зачарованно сказала я.