Но он все для себя решил и ни в чем не сомневался. Он порывисто шагнул вперед и поднял меня на руки. Отнес в кровать, опустил на одеяло и накрыл мои губы долгим настойчивым поцелуем. Его язык скользнул мне в рот, я ощутила его вкус, теплоту и упругость, и в тот же миг провалилась в жгучее, ненасытное, мучительное вожделение. По жилам побежал расплавленный огонь, я задохнулась от потребности, которой раньше никогда не испытывала. Пылала каждая клеточка. Все мое существо требовало прикосновений, поцелуев, проникновения, слияния, растворения. Внизу живота натянулась звенящая струна, и каждое движение Молчанова отдавалось во мне томительным трепетом.

Его нетерпеливые руки комкали платье, задирали подол и спускали бретельки с плеч. Он раздевал меня, не прерывая поцелуй, а я сделала то, что хотела сделать давно, — едва ли не с момента знакомства. То, что хотела, но не посмела сделать в Северных Дюнах, когда он зажал меня в туалете. То, что хотела, но не посмела сделать в прихожей, когда он взглядом признался, что пойдет за мной на край земли. То, что хотела, — и делала! — с купленными шведскими боксерами, воображая их надетыми на мужчину моей мечты. Я просунула руку между нашими сплетенными телами и положила ее на ширинку. Обхватила пальцами тугую возбужденную плоть и замерла от осознания, что Молчанов меня хочет, что он любит меня, что он выбрал меня душой и телом, — и это никому не изменить.

С коротким стоном он оторвался от моих губ и приподнялся. Несколько секунд мы пьяно смотрели друг на друга, а потом лихорадочно принялись избавляться от одежды. Я содрала с него футболку, покрывая поцелуями широкую грудь и скользя пальцами вдоль «дьявольской» дорожки, сводившей меня с ума. Он нашел и расстегнул молнию на платье, снял с меня босоножки и стащил трусики. Я заметила влажное пятно на тонкой ткани, и Молчанов тоже его заметил. Мы кинулись в объятия друг другу, как изголодавшиеся звери. Я притянула его к себе и бесстыдно раздвинула ноги — так широко, как могла. Я извивалась под ним, поскуливая от нетерпения и сгорая от страсти. Между ног все набухло и пульсировало. Молчанов склонился надо мной, подхватил под коленки и толкнулся вперед. Его член скользнул внутрь одним долгим, плавным, невыносимо возбуждающим движением — и это первое проникновение было таким острым и чувственным, что мы оба застонали.

— Еще, еще, — вырвалось у меня, — не останавливайся…

Меня уносило, смывало волной в океан наслаждения, и я доверилась этой силе, которая была смелее и мудрее меня.

— Еще? — хрипло спросил он, поддавая бедрами навстречу моему жаждущему телу.

— Еще, Паша… Сильнее…

Он трахал меня уверенно и неумолимо, словно точно знал, что мне нужно. Я слышала влажные шлепки, чувствовала жар его дыхания и гладкую твердость члена. Я принимала его глубокие размашистые удары, с изумлением и восторгом ощущая, как они рождают во мне предвкушение неминуемой разрядки. И, даже не имея опыта, я знала, что остановить это уже нельзя.

Я кончу.

— Еще? Тебе нужно еще? Анька, что ж ты со мной делаешь…

— Паша, Паша, Паша, Паша…

Пальцы на ногах непроизвольно поджались. Меня согнуло в судороге. Я скрестила ступни на его пояснице, уткнулась лицом в грудь и закричала от нестерпимого наслаждения. Мышцы, о существовании которых я и не подозревала, сократились в сладостном спазме — длинном и мощном. Потом на секунду расслабились. И снова сжались. И снова. Много раз подряд — так восхитительно долго, что я охрипла от криков. В изнеможении я вытянулась на скомканном одеяле. Колени ослабели и соскользнули с бедер Молчанова, я больше не контролировала свое тело. Из него словно вытащили все кости.

Молчанов подтянул меня к себе и в несколько сильных яростных толчков достиг оргазма. Упал на меня обессиленный, опустошенный, родной и бесконечно любимый. А главное — мой.

Отныне и навсегда.

49. Анна Молчанова

Дергаясь в бесконечных автомобильных пробках, мы приближались к Вествуду и белой гасиенде, где нас наверняка заждались. Внезапно я вспомнила о тестах на беременность:

— Мы забыли заехать в аптеку!

Молчанов ответил:

— Зачем? Какая теперь разница?

— А если я беременна?

— Мне все равно, Аня. Это, конечно, осложнит твое расставание с Кириллом, но для нас это ничего не изменит. Не нервничай, ладно? Я сам с ним поговорю.

Я сжалась на сиденье. Молчанов собирался поговорить с Машей, а после нее — с Кириллом. Будь у нас в запасе чуть больше времени, мы бы расстались с нашими партнерами не так резко, но тянуть было некуда. Завтра — свадьбы.

— Пока я буду с ним общаться, собери вещи, документы и жди меня в машине. Мы поедем ночевать в отель, а завтра улетим в Москву или Питер.

Я сцепила пальцы.

— Что ты им скажешь?

— Правду, Аня. Я не знаю, что тут можно соврать. Если бы я один захотел расстаться с Машей, то можно было что-нибудь придумать, как-то смягчить информацию, но ты ведь тоже разрываешь отношения. Странно будет, если мы уедем в отель и никому ничего не объясним. Они заслуживают правды.

Мне стало больно, когда я представила горе Маши и разочарование Кирилла.

— И в чем правда, Паша?

— В том, что между нами возникли чувства, и нам нужно время, чтобы в них разобраться.

Я поняла, что именно эту фразу он и произнесет. Дважды. Наверное, он придумал ее заранее — когда вез меня в «Дом мечты». Он уже тогда знал, что возврата не будет, что переспав со мной, он не сможет меня оставить.

— А мне нужно с ними поговорить? — спросила я. — Не с Машей, у меня не хватит духа посмотреть ей в глаза, но хотя бы с Кириллом? Я думаю, так будет правильно.

— Может быть, позже. — Молчанов глянул на меня. — Он импульсивный человек. Боюсь, наломает дров, а потом будет жалеть. Вы поговорите, когда ты будешь к этому готова и когда он успокоится. Отмена свадьбы — еще не конец света.

Я смотрела на его профиль и таяла от любви. Мой мужчина. Красивый, сильный, ответственный, любящий, сексуальный. Мой Молчанов. Только мой.

— А мы с тобой поженимся?

Его губы растянулись в озорной улыбке:

— Слушай, я могу арендовать частный самолетик, Сессну какую-нибудь — она по размерам не больше этого джипа. Слетаем в Лас-Вегас, если тебе хочется. Устроим свадьбу в городе грехов.

— Как самые настоящие грешники?

Он протянул руку и потрепал меня по колену:

— Мы не грешники, Аня. Мы просто полюбили друг друга в сложных обстоятельствах. Так бывает. Это не значит, что мы плохие люди, и нас нужно наказывать.

Меня поражало, как спокойно он об этом говорил. До того, как он принял решение расстаться с Машей, он так же спокойно меня отвергал. А теперь он вел себя так, словно у него с души свалился тяжелый груз. Он осознавал, что сделает больно дорогим для него людям, но это было честнее, чем создавать семьи, а потом изменять супругам. А в том, что мы бы изменяли Кириллу и Маше, мы оба не сомневались. То, что пылало между нами, так просто не затушить. Мы пытались.

Я вздохнула:

— Если без шуток, то я не хочу выходить замуж в Лас-Вегасе. Я все понимаю: свадебная столица мира, часовня, где женился Элвис, красивые фотографии и легенда для внуков. Но меня это не привлекает. Пускай моя свадьба будет не такой эпичной — главное, чтобы дедушка был со мной.

Молчанов улучил момент и поцеловал меня в губы:

— Так и будет, любовь моя. Все, что захочешь…

* * *

В гостиной пахло дорогими французскими духами. На малиновом диване с кожаными подлокотниками сидела румяная Маша. Слева от нее примостилась Светлана — в умопомрачительном платье с люрексом, а справа — взволнованный Олег. Кирилл стоял позади дивана, улыбаясь во все тридцать два зуба.

— Паша, Аня, подойдите! — воскликнула Маша, увидев нас на пороге.

Ее голос звучал так благоговейно, на грани восторга и слез, что я подбежала и присела у ее ног:

— Что случилось?

Она взяла мою руку и приложила к животу.

— Чувствуешь?

Я замерла и ощутила легкий толчок прямо в ладонь. Я испуганно отдернула руку, а Маша заливисто засмеялась:

— Не бойся, это наша Анютка толкается. Резвая девочка. Паша, иди сюда.

Он подошел, Маша потянула его к себе:

— Послушай, первые толчки. Это такое чудо, такое нереальное счастье…

Тихие быстрые слезы потекли по ее щекам, она небрежно их смахнула, и одна слезинка упала мне на руку. Обожгла до мяса, как расплавленный металл.

Как же больно!

Молчанов присел рядом со мной, — Олег так и не уступил ему место рядом с Машей, — и приложил руку к животу. Его лицо исказилось в гримасе боли и радости, страдания и любви. Он спросил, запинаясь:

— Ты сказала… «Анютка»?

— Ну да! Мы с мамой ходили сегодня на маникюр и педикюр. Сидели там, болтали с мастером, и вдруг мне в голову пришла замечательная идея: а почему бы не назвать нашу дочку Анютой? В честь Анечки, конечно. Это чудесное имя: простое, нежное, библейское, к тому же прекрасно подходит к отчеству и фамилии. Анна Павловна Молчанова. Скажи, красиво звучит?

Анна Павловна Молчанова.

Анна Павлова-Молчанова.

Я не выдержала и, глотая слезы, отняла руку от живота, где толкалась моя крошечная тезка. Молчанов криво улыбнулся Маше:

— Красиво.

Потом посмотрел на меня, и я чуть заметно покачала головой. Он побледнел, на скулах вздулись желваки, и я услышала, как он скрипнул зубами. Я подавила рвущийся из горла всхлип и еще раз качнула головой, более настойчиво. Это означало — «нет».

Нет нашему плану.

— Девочки, ну что вы все рыдаете, как маленькие? — жалобно спросила Светлана, выуживая из золотого клатча бумажный платочек и осторожно промакивая накрашенные ресницы. — Врач сказал: запрещено волноваться, плакать и испытывать негативные эмоции. Нужно беречь себя!